– Послушайте, – смягчилась Эстель. – Понимаю, вы исполняете свой долг. Но картина очень ценная, и чем дольше пробудет без присмотра, тем выше риск ее повредить. Безопасней всего будет на стене у него в номере. – Хорошо, мы распорядимся, чтобы ее туда отнесли. – Ну уж нет, мы ее никому не доверим, – твердо ответила Эстель. – Я не успокоюсь, пока она не прибудет к месту назначения. – Мы? Эстель показала на Софи. – Это мадам Бофор, она по моей просьбе привезла эту картину из самого Марселя. Я обещала рейхсмаршалу Лебрена, и он его получит. Я всегда держу слово. Под пристальными бесцеремонными взглядами солдат Софи не моргнула даже глазом. – Правда? – спросил второй. – Да, – непринужденно ответила она по-немецки. – Для меня великая честь преподнести этот шедевр во славу рейха. Солдаты вытянулись в струнку, а пожилой водитель грузовика рядом с Эстель окинул ее любопытным взглядом. – Так вы немка, – заметно подобрел военный. – Наполовину, – ответила Софи, повторив легенду, рассказанную гестаповцам возле Сакре-Кёр. – Мать родилась в Берлине. – Моя тоже, – оживился Мюллер. – Выходит, мы почти земляки, – улыбнулась Софи, изо всех сил представляя, что перед ней просто мальчишка. Мальчишка. Так легче улыбаться. Он покраснел до корней волос и улыбнулся в ответ. Софи отвела взгляд. – Полковник сам предложил подобрать такое место в люксе рейхсмаршала, чтобы представить картину в самом выгодном свете, – скучающим тоном добавила Эстель, запуская этой ложью отсчет времени. – Ради оперативности, которую он столь высоко ценит, – продолжила она, – да и моего душевного спокойствия эту картину хорошо бы повесить задолго до его возвращения, а он полюбуется, если пожелает. Но если вы считаете необходимым его отвлекать, чтобы проверить наши с мадам Бофор слова, что ж, дело ваше. Мы подождем… – Подождем? – перебивая ее, вполголоса прошипела Софи, впрочем, достаточно громко, чтобы военные все услышали. – Мадемуазель Алар, в чем дело? Вы говорили, рейхсмаршал жаждет заполучить картину, а может, вы переоценили ее важность? Пожалуй, мне стоит рассмотреть предложение рейхсфюрера Гиммлера и уступить ее ему… – Нет, – перебил ее юноша. И Софи поняла, что первый раунд остался за ними. – В этом нет необходимости, – торопливо продолжил он, явно представив, как придётся объяснять, почему объект вожделения рейхсмаршала уплыл из рук. – Распоряжайтесь, мадемуазель Алар. – Он жестом пригласил ее пройти. – Я вас провожу. – Благодарю, – грациозно ответила Эстель и вошла в отель, а за ней Софи и запакованный образ Поликсены с кинжалом у груди. И вся процессия направилась через вестибюль к лестнице, ведущей в императорский люкс. – А кто такая Мадлен? – нарочно по-немецки спросила Софи юнца, увязавшегося за ними словно щенок. – Моя девушка, – снова залившись краской, пылко ответил тот. – Живет недалеко от Нотр-Дама. Она такая… Нет, правда. Даже не мечтал, что мне так повезет. – А вы давно в Париже? – Три месяца, – ответил он. – По правде говоря, я и не рассчитывал поучаствовать в этой войне, а вот как все обернулось. Конечно, такую службу не сравнить с тем, что терпят земляки на передовой. Но мама все равно плакала, когда я уходил. – Сколько вам лет? – Семнадцать, – пробормотал он. – Наверное, родители вами очень гордятся, – с какой-то неожиданной легкостью защебетала Софи. – Гордятся вашей службой. Щёки мальчишки так и пылали огнем. – Благодарю вас. – Скажите спасибо, что… Софи осеклась и метнулась на пару шагов вперед, прячась за картиной, а потом, не поворачивая головы, покосилась в ближайшее высокое зеркало на стене, отражавшее посетителей салона, мимо которого они шли. В обитом парчой кресле развалился озлобленный шарфюрер Шварц с сигаретой в руке. Он держался особняком, не вступая в разговоры с офицерами люфтваффе, и пристально наблюдал за женщиной в желтом платье и следующими за ней носильщиками с картиной. Софи чертыхнулась про себя и потупилась, пригнув голову. Заметил или нет? А если заметил, вдруг узнал? Она выглядела совсем не так, как около Сакре-Кер, но это ничего не значило. – Мадам Бофор? – спросил юный солдат. – Что-то случилось? – Пустяки, – ответила Софи. – Стыдно признаться, я просто споткнулась. – Ах, – облегченно вздохнул он. Они прошли мимо салона. Интересно, видела ли Шварца Эстель или нет. Дойдя до лестницы и так и не услышав окрика за спиной, Софи немного успокоилась и пристроилась между картиной и стеной, чуть впереди юного солдата, чтобы укрыться от цепкого взгляда шарфюрера, если тот до сих пор наблюдает. Они поднялись по лестнице и направились к императорскому люксу. Многие встречные в военной форме приветствовали Эстель и справлялись о здоровье, а двое даже поинтересовались, уж не очередное ли сокровище в копилку Геринга несут служащие «Рица». Судя по всему, Эстель удалось втереться в доверие обитателям отеля, решила Софи, оставаясь незаметной под прикрытием громоздкого полотна. У двери люкса их встретил остролицый военный в серой форме без единого знака отличия, но при этом умудрявшийся всем своим видом выражать высокомерие. «Наверное, адъютант», – решила Софи. Таких Петр называл сороками. Шумные, недалекие, хвастливые птицы, кичащиеся чужими подачками, но бросающиеся врассыпную при малейшей опасности. – Мадемуазель Алар. Какой неожиданный сюрприз! Надеюсь, вы в курсе, что рейхсмаршал сейчас в отъезде, – преувеличенно покровительственным тоном приветствовал он. – Гессе, я не к рейхсмаршалу. Мне надо проследить, чтобы к его возвращению в номере повесили эту картину. – Перед отъездом он меня не предупреждал. – Тут я вам ничем помочь не могу, – нетерпеливо ответила Эстель. – Впустите нас, пожалуйста. – Ну это вряд ли, – заметил Гессе, сложив руки на груди и прислонившись к стене. – Полковник Майер велел… – Мне все равно, что он велел, ведь его здесь нет. Так что я сам буду решать, что делать. Ещё не хватало всяким шлюхам угождать, – добавил он по-немецки, на что Мюллер смущенно ахнул. Эстель с непонимающим видом только переводила взгляд с адъютанта на Мюллера. – Какое неуважительное отношение к преданным слугам рейха, – заявила по-немецки Софи, выступая вперёд. – А вы кто такая? – окрысился Гессе. – Вы ведь давали присягу? Клялись в личной преданности фюреру? – наседала она, пропуская вопрос мимо ушей. – Ну разумеется, – рявкнул он. – Тем более. Скажите, герр Гессе, ваша грубость обусловлена личными интересами или просто неуважением к рейхсмаршалу, а значит и к самому фюреру? Адъютант оторвался от стены. – Как вы смеете… – «Да и будущие поколения предают забвению тех, кто думает только о своей пользе, и прославляют героев, отказавшихся от собственного счастья ради общества». Не стоит забывать эти слова. – Понятно, чего еще ждать от женщины, кроме такой убогой чепухи, – усмехнулся адъютант. – О, это не мои слова, герр Гессе. Так сказал фюрер. Гессе побелел как полотно. – При всей вашей неприязни к мадемуазель Алар, – продолжала Софи, приближаясь к адъютанту и глядя на него свысока, – она уже по-своему доказала свою преданность и верность рейху. Надеюсь, вы тоже продемонстрируете верность фюреру и не пойдете на поводу личных интересов и эмоций. От былого высокомерия адъютанта не осталось и следа, он словно лишился дара речи. – Откройте эту дверь, и мы проследим, чтобы картину повесили на место, достойное и художника, и рейхсмаршала Геринга, – холодно произнесла Софи. – После этого спустимся в бар, где я закажу коктейль и забуду о вашей… досадной оплошности. Договорились? Круглое лицо Мюллера светилось почти обожанием, а служащие «Рица», видимо, не особо поспевали за беглой отповедью по-немецки. Адъютант стиснул зубы. – Я… – Полковник Майер выделил для помощи вот этих двоих служащих, – перебила Софи, не давая ему и рта раскрыть. – Гаупт-ефрейтор Мюллер согласился проконтролировать. Откройте люкс, и можете быть свободны. Гессе остолбенел, не сводя с нее глаз, но вскоре пришел в себя и насмешливо вскинул руки.