— Начни с рук. Только не поцарапай, умоляю тебя. Коротко обмакнув губку в воду, Лили аккуратно опустила ее на тонкое предплечье своей визави. Жюли некоторое время смотрела на ее движения из-под полуприкрытых век. — У тебя приятные руки, знаешь об этом? Ума не приложу, почему Мадам держит тебя в поломойках. — Наверное, ей виднее, — ответила Лили, не поднимая глаз. — Впрочем, — свободной рукой Жюли схватила бокал с вином и сделала глоток, — в этом есть свои преимущества. Прикосновений этих чудесных рук удостоятся лишь избранные. Лили, как будто с головой поглощенная своим занятием, ничего не ответила, но даже сквозь пар было видно, что по щекам ее пробежал мелкий румянец. — Расскажи мне о художнике, — потребовала Жюли, отставляя бокал в сторону. — Последнее время здесь о нем часто судачат. Что ты о нем думаешь? — Ну… — Лили закончила обтирать руку Жюли, и та тут же протянула ей вторую, не отрывая при этом испытующего взгляда от ее лица. — Я думаю, он добрый человек, мадам. — Добрый? — кажется, Жюли ожидала услышать что угодно, но только не это; она задумалась, точно слова Лили открыли ей что-то, на что она раньше не обращала внимания. — Да, соглашусь с тобой, он добр. Столь же добр, сколь и бездарен. Столь и бездарен, сколь и глуп. Лили едва не выпустила губку в воду и только в последний момент, опомнившись, успела перехватить ее. — Вы… — Я хорошо знаю эту породу людей, — проговорила Жюли со значительной мрачной решимостью. — Сейчас он напоминает мышонка, который сунулся в лапы к кошке и наивно полагает, что она не сожрет его при первом удобном случае. Но пройдет совсем немного времени, и гнильца, что есть в нем — а она есть в любом человеке, вопрос лишь в том, как быстро она проявляет себя, — поглотит его без остатка. Из таких, как он, прекрасно получаются отъявленные мерзавцы! Можешь мне поверить. По виду Лили можно было сказать только, что она предельно далека от того, чтобы верить словам Жюли. — Я думаю, вы не правы на его счет, — тихо, но твердо сказала она. — Он кажется порядочным и достаточно… возвышенным. — Возвышенным, — передразнила ее Жюли с ухмылкой. — Ты не знаешь Мадам. Она все равно что царь из сказки, только тот все превращал в золото, а она — в отборное дерьмо. Парень связался с ней, а это значит, что дело его конченое. Он предаст тебя. Сейчас ты — его муза, но наш век недолог, и скоро ты придешь в негодность, а он патетически и очень возвышенно пострадает и найдет себе новую: свежее, моложе, красивее. Лили шатнулась от нее, точно Жюли была зачумленной. — Почему вы это говорите? — Потому что хорошо знаю людей, — отрубила Жюли, страдальчески морщась; очевидно, этот разговор в некоторой степени был неприятен и ей. — И хочу тебя предостеречь. Он предостережениям не внял. Может, ты окажешься умнее? Недолго они смотрели друг на друга: взгляд Жюли был насмешлив и печален, Лили же, готовая заплакать, с трудом возвращала себе самообладание. Жюли внимательно смотрела на нее, ожидая, когда та даст слабину, но ее надежды оказались обмануты: крепко сжав губы и не позволяя себе ни одного лишнего движения, Лили вновь подступилась к ней, взяла за руку, принялась обтирать, как ни в чем не бывало. — Многие шепчутся, — неожиданно четко произнесла она в наступившей тишине, — что вы так говорите, потому что вами движет зависть. — Зависть? — хохотнула Жюли, вновь откидывая голову и жмурясь. — Кому мне завидовать? Тебе? У меня есть больше, чем ты можешь даже мечтать. — Я знаю, мадам, — со смирением произнесла Лили, — но у вас есть не <i>всё</i>, и все об этом знают. Жюли приоткрыла один глаз. — О чем это ты? Не понимаю. — О диадеме господина Баха, — ответила Лили все тем же тоном, ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия. — Вы покорили сердца всех, но диадему вручили Несравненной Адель. Жюли продолжала лежать неподвижно, но черты ее лица в один момент точно заострились, а на шее тонко, истерично забилась синеватая жилка. — Этой старой шлюхе, — поправила она с деланым безразличием. — И где она теперь? Вдобавок, та диадема была не единственная, которую Бах изготовил в том году. У меня есть такая же, и все это знают. — Не такая же, — Лили ниже опустила голову, но Жюли все равно увидела чуть заметную улыбку, проступившую на ее губах. — Между ними есть разница. Проба золота, чистота камней… господин Бах изготовил две диадемы, это верно, но одна из них настоящая, а вторая… — несомненно, она почувствовала, как напрягается рука Жюли в ее ладони, и в ответ сильнее сжала пальцы, — дешевка. С громким, сочным всплеском губка ушла под воду. Жюли села в ванне, едва не смахнув на пол бокал; Лили не отступила, глядя на нее исподлобья, как смотрит бык на матадора перед тем, как устремиться вперед. Несколько секунд между ними висело молчание. Наконец Жюли прервала его, запрокинув голову и разразившись бесцветным, надорванным смехом: — А ты не так проста, как хочешь показаться, правда, цветочек? Дам тебе только один совет. Перегнувшись через бортик, она оказалась с Лили лицом к лицу. Последняя точно окаменела, без видимого трепета выдерживая направленный на нее взгляд, где заплясали безумные всполохи. — Пока выбирай осторожнее, кому показать свои зубки, — сказала Жюли вздрагивающим голосом, но без тени злости. — Иначе можешь навлечь на себя очень большую беду. Лили не ответила, но ее ответа и не требовалось. Отвернувшись от нее, Жюли выловила со дна ванны губку и с сожалением вернула ее на полку. — Иди, я закончу сама. Присев на прощание в поклоне, Лили выбежала вон. Глядя ей вслед, Жюли коротко качнула головой: