— Что ж, — мурлыкнула Леони, оказываясь напротив нее и тоже вытаскивая шпагу из ножен, — если ты уверена… Схватились в первый раз: Софи помчалась на свою противницу с пылом разъяренной тигрицы, но после первого же отраженного удара, лишившись равновесия, едва не рухнула на землю. — Не лучшая тактика, — Леони укоризненно качнула головой. — Еще раз. Второй выпад Софи оказался чуть более удачным; ей как будто удалось ближе подобраться к сопернице, но это ощущение было обманчивым — заплетя ей руку, Леони без особых усилий выбила у нее шпагу. — Сколько раз повторять тебе, — проговорила она, дожидаясь, пока пристыженная неудачей Софи подберет свое оружие, счистит с него налипшую грязь, — фехтование — это искусство, а не петушиный бой. Тут не добьешься всего силой. Тем более, ты юна, твои движения просты и читаются, как книга. Ты сумеешь выиграть, только если будешь полагаться на голову, а не на одну шпагу. Софи смотрела на нее, тяжело дыша. Ей явно не терпелось вступить в новую схватку, но Леони завела обе руки за спину, показывая, что хочет взять паузу. — Прежде чем вступить в бой, всегда обдумывай, в чем твое преимущество и преимущество противника. В чем преимущество у меня? — Опыт, — выпалила Софи, не раздумывая. — Вы точно знаете, куда ударить. — Верно, опыта у меня хоть отбавляй, — согласилась Леони, изобразив шутливый полупоклон. — Ну, а ты? В чем ты легко превзойдешь меня? Софи мимолетно наморщила лоб. — Может быть, в скорости? — Почему бы нет? — Леони одобрительно кивнула ей. — Пока я думаю, куда нанести свой удар, ты успеешь нанести десять. Используй это! Не дай мне опомниться. Попробуй меня измотать! Поединок возобновился. Софи на сей раз вела себя осторожнее и, следуя совету наставницы, осадила ее целым градом мелких, точных уколов издалека; приблизиться к Леони ей так и не удалось, но она непреклонно, шаг за шагом теснила ее прочь из центра площадки. — Да, вот это лучше! — засмеялась Леони, почувствовав, что спиной упирается в стену, и предупредительно подняв ладонь в знак того, что дуэль остановлена. — Еще разок? Софи не надо было уговаривать, и они вновь закружили по двору, обмениваясь выпадами и парируя их; несмотря на то, что дуэль случилась лишь понарошку, обеими ее участницами в какой-то момент овладел непреодолимый азарт борьбы. Каждая из них, даже задыхаясь, не была готова уступить, и все, как водится, решило одно-единственное движение — Леони размахнулась слишком сильно, готовясь нанести противнице укол в неосторожно отведенное плечо, но Софи извернулась, точно змея, и нырнула ей под руку. Леони не успела моргнуть, как оказалась обезоруженной, с острием шпаги Софи у самого основания горла. — Ого! — расхохоталась она и подняла обе руки в знак своего поражения. — Так лучше! Намного лучше! Разгоряченная и довольная собой, Софи отбросила со лба пряди налипших волос. — Еще раз? Леони, подобрав свою шпагу, перехватила ее поудобнее. — Пожалуй, можно. А потом угостишь меня этим вашим новым вином… *** Получасом спустя они обе сидели в зале, за столиком друг против друга. Леони жадно уплетала ногу утенка, запивая ее прекрасным анжуйским; Софи, тоже уставшая и проголодавшаяся, налегала на остатки жаркого, принесенные ею с кухни. — Кто научил вас драться? — спросила она с набитым ртом, наливая себе воды из кувшина. Леони потребовалось время, прежде чем ответить, но она оправдала его необходимостью прожевать очередной кусок. — Один человек… я не видела его уже давно. Он учил меня и еще одного парня, испанца, сына какого-то обнищавшего идальго — ему светило помереть с голоду, вот он и начал драться на потеху публике. Тот был куда более способным учеником, чем я, к слову говоря. Почти слепой, но как он орудовал клинком! До сих пор поверить не могу… Она покачала головой, отражая теперь уже атаки напавших на нее воспоминаний, а Софи спросила нетерпеливо: — А тот человек, ваш учитель… кто он был? — Откровенно говоря — тот еще мерзавец, — сказала Леони сумрачно, — развратник и пьяница, каких поискать. До сих пор не пойму, и что так долго держало меня рядом с ним? В Нюрнберге мы вытаскивали его из канавы, в Тоскане пришлось вытаскивать его из тюрьмы… однажды по его милости мы зимовали в чертовом Стокгольме, потому что он нализался и перепутал корабли! Паршивое местечко — Стокгольм. А вот Ницца… Ницца — совсем другое дело. В Ницце я выиграла это, — не без гордости она указала на потертую, исцарапанную, но несомненно серебряную гарду своей шпаги, — хотя меня при этом чуть не прикончили. — Она красивая, — согласно кивнула Софи и тут же спросила, не желая останавливаться на достигнутом, — а золотые рукояти тоже бывают? — Какие угодно, — пожала плечами Леони, возвращаясь к еде. — Если будешь делать такие успехи — золота тебе еще прибудет, помяни мое слово… *** Открытие выставки прошло точно так, как Даниэль мечтал себе, когда еще только трясся в забитом вагоне поезда на пути в Париж: под аплодисменты собравшихся он перерезал натянутую перед входом алую ленту, сказал несколько слов собравшимся тут же газетным писакам (от непривычной обстановки на него напало не свойственное ему обычно косноязычие, но он понадеялся, что его неуклюжие реплики, будучи переложенными на бумагу, приобретут хоть сколько-нибудь приличный вид) и принялся с важным видом расхаживать из зала в зал, раскланиваясь с гостями и почти надуваясь от обилия похвал, которые сыпались на него. Главный момент вечера, впрочем, был еще впереди: Даниэль, сгорая про себя от нетерпения, ждал, пока соберутся все приглашенные, а пока что успокоил растревоженные нервы шампанским, которое подавали тут же, дабы гости не прерывали рассматривание полотен. — Завидую тебе белейшей завистью, друг мой, — заявил Роз, оглядывая знакомую всем уже Саломею. — Ты нашел свой источник вдохновения, а мне пока что не так везет. Все претендентки на роль моей музы только знай чистят мой кошелек, и хоть бы одна вселила в меня идеи, подобные твоим. — У тебя еще все впереди, — ответил Даниэль, изрядно раздобревший от всех тех дифирамб, что ему пришлось выслушать. — Подумать только, ведь я еще весной и подумать не мог… Он оборвал себя на середине фразы: в этот момент в двери зашла Лили в сопровождении Мадам, и Даниэль, мигом забывая обо всем, устремился к ним. Они обе оказались рады ему так же, как и он им; Мадам, изменив своей обычной сдержанности, даже наградила его объятиями, и это ошеломило его почти до икоты. — Как быстро летит время, — произнесла она, оглядывая Даниэля с тем же выражением, с каким он, должно быть, смотрел иногда на свои лучшие картины. — И ты — тот самый мальчишка, который еще недавно заходил к нам так, будто под ним вот-вот провалится пол!