– А что мне? – удивился Владислав. – Хрен железный, вот жена только молодая, так что как-то… Что делать? Я ж с авиацией. Всю жизнь, с детства, только с авиацией. Поступить – куда? Я с северов таких, что НКВД туда не добирался, да! Староверы, скиты кругом, о чем ты! Клобуки! Я девок живых до армии не видел, что ты! Ну, сестер, понятно… А так – что ты! – Простите, – удивился Ян, – НКВД… это как? – А так, – спокойно ответил сосед. – Что думаешь, везде советская власть была? А хрен тебе с маятником! Староверы на северах сидели и при царях, и при большевиках. Добраться до них трудно было. А когда после войны, в пятидесятые, добрались, так они сожглись все в скитах, вот что. И до свиданья, понял? Ну а я, – он мотнул головой, взялся за ром, – я что, я с поселка. Мои родичи староверы были, в партию не вступали, ну, так вот. Я семь классов… а потом в армию. А там уже… Домой не думал вертаться, потому как помереть лучше. Чего я сделаю-то сам? Три сестры у меня было, мать их в семьдесят третьем по тайным скитам распихала, там они и сожглись все. Вот тебе и вся советская власть, вот тебе и КГБ и все прочее. Все сожглись! Я тогда уже служил давно, что я – я знать не знал, я вообще об этом в семьдесят пятом узнал. Вызвали меня «куда надо» – так и так, товарищ прапорщик, сестры ваши сгорели в скиту, мать получила пятнадцать лет, но к вам лично никаких претензий, кроме того, понятно, что вы даже не кандидат с вашими заслугами… Так я, говорю, и комсомольцем не был. И на северах всю жизнь. И сейчас я где? Не, я, как что, так я в Сочи хочу или пусть бы вон в Полтаву. А там должность для меня есть? А нету. Так и понятно, почему я не кандидат партии, хоть и с орденами. – Черт, – вдруг произнес Климов, наливая прапорщику полную. – Прости, дядька. – Чего «прости»? – искренне удивился тот. – Ты-то в чем виноват? Все я себе устроил или, можно сказать, матушка моя. После десяти лет срока выпущена была в Норильске на вольное поселение – ну и померла там сразу. Она ж не делала никогда ничего, только молилась целыми днями, а все, как что, так мы с отцом и сестрички. Отец в совхозе рыбу ловил, нам всем кашу варил. Так и жили. А ее как выпустили, так и померла. Кто б ее кормить стал, с такой-то статьей? Дочерей в скиту спалила! Как она срок отсидела – вопрос!.. Яну стало не по себе. Человек городской, выросший в довольно обеспеченной советской семье, он никогда не слышал ничего подобного – хотя и знал, понятно, что пропаганда весьма далека от реальности. Иногда аж до тошноты… Однако со староверами ему сталкиваться не приходилось. – Спасибо, дядька Слава, – проговорил он, налив соседу и придвинув к нему банку с ветчиной. – Не знал я такого, ты меня прости. И не замполит я давно, так, живу сам по себе… – Что, пенсию не выслужил? – сочувственно поинтересовался Владислав. – Тебе интересно? На северах не служил, Африки не видел, да и не мое уже время было. Ты мне вот что скажи – это ж сколько тебе, пятьдесят пять? – Промахнулся ты, замполит, да здорово, – засмеялся сосед. – Говорю ж тебе – выгляжу молодо. Потому и женился тут удачно… Сорокового я года, вот оно как. – Ну ничего себе! И живешь тут давно. Доволен? Это я так спрашиваю, сам понимаешь, по-соседски. Как оно тут? – Уж не знаю, на кой хрен ты сюда приперся, – без всякой любезности заговорил старый техник, жуя ветчину, – но скажу тебе так: ничего тут хорошего нет. Мне-то ладно, у меня пенсия. У старика, профессора, – он вдруг ткнул пальцем в столешницу, – тоже пенсия была, да он и мотался постоянно по Европам всяким. А ты что тут делать будешь? К ворам в горсовет пойдешь? – Погоди-ка, это вот интересно, – вздохнул Ян. – А старый что, действительно профессором был? – А как же? – вскинулся сосед. – Да он, ты что!.. Ну, я лично не скажу, конечно, но все его тут за профессора считали. Пока завод работал – я еще застал, – за ним каждое утро черная «Волга» приезжала. Причем, бывало, и ночью… А иногда он сам на своем «Опеле» ночью куда-то ездил. – А жена? – спросил Ян. – Тут дело такое… Он тут после войны появился. Сразу сказали: секретный ученый. Это вот, что как, то я слышал… Дали ему дом построить. Жену он себе где-то нашел, она вроде по-русски вообще не говорила. Может, из Сибири откуда-то. Я знаю? Меня там не было, я тебе говорю, что слышал. Вот жена ему сына родила и через три года померла, это еще в пятидесятые было. Сына он в суворовское отправил, куда – никто не знает. Я его сам не видел… Я профессора раз десять и видел-то. Он по двору не ходил, садом не занимался. Все на заводе, день и ночь. – Погоди, Слав, дорогой, – взвился Ян. – Что ж ты, столько лет прожил с соседом, а так и не видел его толком ни разу? Как же это? Ладно, все понимаю… Но вот уволили тебя, все, с концами, свой дом – ты ни разу старику профессору даже снег под воротами не помог убрать? Авиатехник расправил свои широченные плечи, посмотрел на Яна и хмыкнул: – Было бы мне интересно, как бы ты ему снег убрал. Умный ты сейчас. А профессор… Ну что тут… говорил он с акцентом, я такого даже не слышал. Вроде как, по слухам, родился он где-то в Прибалтике, но нет, не тот был акцент. Да что там – по-русски он говорил вроде с трудом как-то. А работал на заводе, и держали его там зачем-то, старого такого. Видел я его… ну, редко видел. Здоровался он всегда вежливо, очень. Спрашивал, как дела, как жена, только я с его акцентом почти ничего не понимал. Пару раз на «гробу» своем древнем уезжал куда-то надолго, а потом «Опель» весь серый приезжал. – Серый? Интересно, – хмыкнул Ян, – и как этот «Капитан» мог ездить без ремонта… – Не в курсе, – замотал головой сосед. – Ничего тебе не скажу, политрук. Одно только знаю… лично видел, сам: за полгода до его смерти, сам видел, клянусь… февраль был, «Опель» его стоял перед воротами весь в желтой пыли, без снега, без грязищи нашей, без ничего – желтой такой пылью засыпанный, весь, снизу доверху! – Да пугаешь ты меня, Слав, – захохотал Ян. – Откуда пыли тут такой взяться? – Вот и я о чем! Оно ведь как у нас? Зимой, понятно, грязь, снег, так ведь? Ну там морозище когда, так грязь замерзает. А тогда морозов не было, так себе – пять-семь градусов. Я погоду помню, сам знаешь, авиация, она… Привычка возникает. Ну да. А тут пыль. Темно-желтая такая, я и не видал такой никогда. Я вышел как раз, в гастроном надо было – смотрю, стоит. Глазам не поверил. А обратно иду – уже и нет его. То ли уехал куда, то ли в гараж загнал. – Погоди, погоди… А может, его на карьер черт носил? Тот, внизу, за Ерофейкой? Мало ли что деду понадобилось, да и еще: там, помню, рыбу ловили. Ты пыль с грязюкой не перепутал? – Пыль была, – упрямо мотнул головой старый прапорщик. – Хорошо помню. Пыль сухая, понимаешь? – Нарочно не придумаешь! Где он в мокрую зиму мог пыль найти сухую? Или все-таки мороз тогда был, а? – Да мороз-то был, – вспомнил Владислав. – Но градусов пять было. И грязюка, если задуматься, где и подсохнуть могла. Вот все равно как-то странно мне тогда стало, веришь? Странно. И никак не сказал бы я, что дед сумасшедший был. Он ведь работал, пока завод не закрылся. А чем тот завод занимался, кто знает? Правильно, приборостроением. А приборы, говорят, хитрые были – учет радиационной обстановки на подлодках и все такое прочее. Кстати, чтоб ты знал, из рабочих бывших тут мало кто остался. Либо уехали, либо от рака померли. Ян непритворно нахмурился, потер ладонью лоб. – Да, – сказал он, наливая соседу, – дела! – Дела тут такие, – с живостью подхватил тот, – что мне и с людьми говорить иногда страшно. То два мужика пропали, один за другим, то теперь, понимаешь, народ привидений видит. И с трезвых глаз, веришь? Супружница моя не так давно приходит и рассказывает: у них там женщина одна работает, а у нее свекровь тут у нас, на Донской, за Домом быта живет. Так вечером в субботу ложились уже с мужем, часов в одиннадцать – и тут вроде как цок-цок-цок по крыше. Что такое? Выбегает во двор в чем была, а там на крыше черти, черные, три штуки. Она заорала, они нырнули куда-то, вроде как за стену, и пропали. Что тут делать? Милицию вызывать? Так они и не приедут, а как приедут, сам знаешь, что скажут. Ты что, так и не пьешь совсем? – вдруг озабоченно прервал рассказ прапорщик. – А? – Задумался, – признался Ян, тут же наливая в обе рюмки. – Привидений и я вроде как видел, но то, знаешь, в такую ночь было: дождь, ветер, осень… Но чтоб по крыше цокали – нет, про такое не слыхал. Они ж, говорят, никаких звуков издавать не могут! Так, скользят бесшумно… – Ты чего это, серьезно, что ли? – изумился сосед. – Ну, вроде как. А может, и примерещилось, кто знает. А сам-то ты что об этих «чертях» думаешь? Нормальные ж люди их видели, и тумана, как я понял, не было. Да? – Никакого тумана, – помотал головой Владислав. – И еще вот что, политрук: ты учти, там, за Донской, железнодорожная станция – электричка там останавливается. Улавливаешь? Это у нас тут по ночам небо довольно темное бывает, а там всегда свет со станции, то есть небо какое? Правильно, желтоватое… Прожектора ведь на станции, так? Порядок такой на железной дороге. Так что ничего ей не привиделось, знаешь. Был у нее кто-то на крыше. Может, конечно, пацаны какие – сейчас люди по-всякому с ума сходят. Да только рассмотрела она их вроде как, успела. Длинные, тощие, и вот еще что: коленки назад, как у кузнечика. Такого, сам понимаешь, быть не может. – Верно ты сказал, и с людьми говорить страшно, – покивал, соглашаясь, Климов. – Идиотизм какой-то, иначе и не скажешь. Так еще, я слышал, мэр в городе новый? – Именно. И всем, говорят, недоволен – а толку что? Народ из города бежит. Не хотят тут оставаться… А если еще и черти по крышам скакать начнут, так, сам понимаешь, разбежится наш Заграйск окончательно. И так уже одни старики остались. Ну да ладно, – с этими словами бывший авиатехник встал со стула, налил себе еще рюмку. И вздохнул: – Пойду я. А то жена… сам понимаешь. Еще увидимся. Ты заходи, если надо, не стесняйся. Я, знаешь, человек такой – чем могу, помогу. Он выпил, помотал в блаженстве головой и решительно двинулся к выходу. Ян проводил соседа до калитки, постоял немного, а потом вернулся на кухню. Он почти не пил, голова оставалась ясной, и сидела у него в голове одна-единственная мысль: неужели между «дедом-профессором», построившим когда-то этот дом, и «чертями» есть какая-то связь?! Все это, понятно, выглядело чистым бредом, но находки в запыленной комнате позволяли поверить и не в такое… В спальне истошно заверещал мобильник. Чертыхнувшись от неожиданности, Климов вскочил из-за стола – звонили из магазина, где он купил позавчера стиралку. В условленное время ее почему-то не доставили, а он позабыл, но хорошо хоть так. Машина уже стояла под загрузкой, уточняли адрес. Серый фургон подъехал на удивление быстро. Трое парней занесли коробку со стиральной машиной в коридор, получили несколько купюр и удалились, обсуждая между собой каких-то ментов, болтающихся по окрестностям. Раньше, говорили, такого не наблюдалось. Климов запер ворота, глянул на часы: скоро стемнеет, потому идти в центр за инструментами нет никакого интереса. Точнее говоря, вскрыть ящики, конечно, интересно, да еще как, вот только возвращаться потом в темноте по этим проулкам… Да гори оно огнем! Задумчиво раскуривая сигарету, Климов прошел на кухню, машинально включил телевизор и вдруг, прищурясь, быстро вышел прочь. – Документы… – бормотал он. – Я их на стол бросил. Да, на письменный стол! Письменный стол был задвинут в дальний угол спальни и зачем-то укутан белой скатертью. Едва заехав в дом, он бросил туда пакет с документами, а потом все закрутилось так, что вспомнить о них было некогда. В спальне Ян достал оба договора, вчитался снова: агентству дом продал, разумеется, сын, Ленц Виктор Викторович. Климов сел на разобранную кровать, взял с тумбочки пепельницу, полную окурков со следами помады. Ленц… Сибирский немец, что ли? Отсюда и акцент его отца, наверное. Искать в Литве сына, этого самого Виктора Викторовича, долго и муторно. Да и много ли он про отца знает, если тот его в суворовское отправил? Черт, ну и дела… Климов посмотрел на пыльную скатерть, из-под которой виднелись ящики солидного, на две тумбы, письменного стола, погасил окурок и очень аккуратно смотал белую ткань в рулон. Хватит ему тут пыли, и так с кроватью замучился! Как и вся прочая мебель в доме, стол оказался сработан из все той же карельской березы. Внизу, в ногах, обнаружилась лампа, солидная настолько, что Ян просто ахнул: мраморное основание, бронзовый «столбик», темно-зеленый купол толстого матового стекла. Климов поставил ее на стол, но включать в розетку на стене не стал – надо было сперва как следует вымыть стекло. Ящики он открывал резко, даже нервно, однако тут его ждало легкое разочарование. Пусто, пусто, снова пусто… в верхнем левом нашлась серая папка с надписью «Синьки», сделанной химическим карандашом, но и там не было ничего. Ян принялся ставить все на место и тут вдруг почувствовал, что нижний справа не хочет лезть по своим планкам, что-то мешает. Климов быстро выдернул его, нагнулся, залез рукой. В глубине тумбы торчала, завалившись углом в щель, небольшая книжечка. Климов осторожно вытянул ее. «Заслуженный работник химической промышленности СССР тов. Ленц Виктор Антсович», – прочитал он и вгляделся в немного размытую фотокарточку с обрезом под печать. Удостоверение выдано было в шестьдесят седьмом: на Яна смотрел узколицый мужчина с залысинами, под модными тогда очками в толстой оправе улыбались веселые темные глаза. На немца или прибалта он не походил ни в малейшей степени, скорее уж на цыгана лет сорока. Кожа казалась смугловатой, а рисунок губ вообще не европейский. «Еврей? – предположил Ян. – Если представить семитский тип, то нет, не похож. Семитов я видал всяких. Не еврей, не цыган. Да кто ты был такой, в конце концов?» Ян пошарил в левой тумбе – мало ли, может, партбилет завалялся? – но не нашел там ничего, кроме все той же пыли. Это снова разочаровало его, и он пожалел вдруг, что не пошел за инструментом. Впрочем, разговор с соседом вышел весьма полезным… Распихав ящики по местам, Климов бросил в один из верхних папочку с бумагами, найденное удостоверение и снова пошел на кухню. Было понятно, что сын забрал все для него ценное и семейный архив. Остальное для него не имело никакого значения, а про комнату наверху он, скорее всего, забыл. Почему? Да потому, что никогда в ней не был или же считал ее складом всякого старого хлама, каковым она, по сути, и являлась. И спешил он к тому же, как Юлия Андреевна говорила. Ничего он про этот дом не знал, понял вдруг Климов. И про отца своего – еще, пожалуй, меньше. А уж тому было что скрывать… И вроде ж проверяли в послевоенные времена чекисты всех и каждого, тем более человека с акцентом и сомнительной национальности! Но… – тут в Яне проснулся бывалый журналист, повидавший виды, – во-первых, он мог оказаться здесь, «у нас», посреди войны, а в то время на всех никакого СМЕРШа бы не хватило. А во-вторых, наверняка с возможностями того мира, откуда он прибыл, сварганить абсолютно достоверные бумаги сороковых годов было легко. Конечно, его должны были проверять и потом. Но проверяли ли? Вот не факт. Инженер с уникальными знаниями, маскируемыми «гениальностью», ведущий специалист по сложным, государственного значения темам вполне мог обойтись несколькими задушевными беседами с особистом. А в том, что Виктор Антсович кинул бы через палец самого Лаврентия Павловича, Ян почему-то не сомневался. Климов поклацал пультом, нашел какой-то латиноамериканский сериал, потом распахнул холодильник, все еще до неприличия набитый деликатесами, и, взяв банку шпрот, масло и маринованные огурчики, вернулся за стол. Намазал маслом большой ломоть хлеба, налил в рюмку ром, вздохнул. За окном темнело. Окна у соседа Владислава не горели: очевидно, он, мужчина тертый, предусмотрительно отсыпался, дабы не быть застуканным женою. Ян подцепил вилкой пару шпротин, отправил их в рот, и тут вдруг загремело железо калитки. Стучали требовательно, даже нагло: Климов дернулся, встал, прислушался. – Откройте, милиция! – и снова грохот. Поспешно впрыгнув в ботинки и накинув куртку, Ян выбежал во двор. Краем глаза заметил, как вспыхнул свет у соседа. – Кто там? – сдвигать болт калитки Климов не спешил, да и сам встал чуть сбоку – так, на всякий случай. – Участковый! Открывайте давайте! Ян приоткрыл калитку, и во двор вошел рослый, широкоплечий мужчина в форменной куртке, с ним двое сержантов с автоматами Калашникова – АКСУ. Климов разглядел у старлея толстую папку в руке, выдохнул. – Здравствуйте, – проговорил он. – Чем обязан? – Документики ваши где? – спросил старлей, сверху вниз рассматривая Яна. – В доме, – спокойно ответил Климов. – Идемте, все покажу. Дом я год назад купил, но вот переехал сейчас только. – Переехали? – задумчиво уточнил участковый. – А, от нас еще и спиртным пахнет… Архипцев, – повернулся он к одному из своих сержантов, – ты пока здесь оставайся. А мы с Павловским пройдемся, по гражданину уточнимся. Не разуваясь, участковый прошел в кухню, повертел головой. – Ага, еще и разгул, как я вижу, – он бесцеремонно взял в руки бутылку с недопитым ромом, оглядел ее со всех сторон, потом зачем-то поставил на печку. – Ну? Ян вытащил из кармана куртки паспорт, пожал недоуменно плечами: – Сейчас документы на купленный дом принесу. – Не спешим… – процедил участковый. – Присядьте пока. Климов остался стоять. Старлей изучил его паспорт, поднял глаза: