— Да, — жёстко говорит Вика. — Девчонкам нельзя с ним работать, они после этого сами не свои. — А что ему нужно? — Красный альбом. Вспоминаю вчерашний вечер. — Не помню такого. — Это вкладка в чёрный альбом. Её не показывают кому попало, — Вика встаёт. — Чёрт. Лёня, извини… Я тоже поднимаюсь. — Ты хотел меня куда-то пригласить? — Да. — Ну так приглашай! В холле я озираюсь, ожидая увидеть Мадам, но она так и не появляется. Ловлю машину, называю адрес — «Три поросёнка»… Вика медленно остывает. Мне очень хочется расспросить её про красный альбом и про «Кепочку», но я молчу. Нельзя. Пока — нельзя. — Вот, я тебе показала, как мы живём, — говорит Вика. — Интересно? — Ничего, — говорю я. — Нормально. — Ничего… — Вика достаёт из сумочки сигареты, щёлкает зажигалкой. — Нормально… Мне не нравится, когда девушки курят. Даже в виртуальности. — Вика, а чего ты ждала? Воплей — «какой ужас»? Я не ханжа. Восторгов? Тоже причин не нахожу. Она мимолётно касается моей руки. — Извини, Лёня. Я немного переживаю за девчонок. Понимаешь, ты — случайный клиент. Сваливал от погони, забежал в бордель, съехал на моей фотке… Извини. Ты — ни при чём. Мы подъезжаем к «Трём поросятам». Народа сейчас немного. В виртуальности нет «часов пик» — поясное время стёрло это понятие. Но какие-то случайный приливы-отливы случаются. Вот сейчас, например, зал набит до отказа. Проталкиваемся к стойке, я кричу бармену: — Привет, Андрей! — Привет-привет, — протягивая какому-то клиенту бокал с коктейлем говорит Андрей. — А ты кто такой? Ух. Это и впрямь он, а не программа-бармен. — Леонид, — говорю я. Андрей морщит лоб. В этом теле он меня не видел, и перестраховывается. — Мужик! — страшным шёпотом говорю я. — Ты чего? Опять налоги замучили? Рэкет файло спёр? Так скажи, найдём… Андрей перегибается через стойку, вопит: — А! Не признал! Вырос-то как! Мужчина! Вика терпеливо мнётся рядом. Ей, кажется, не по себе. Как и мне в зоне отдыха публичного дома. — Тебе как обычно? — интересуется Андрей, тянет руку к бутылкам. — Джин-тоник, один к одному, — усмехаюсь. — Я это, я. Только мы лучше над рекой посидим. В одиночестве. Андрей слегка морщится и косится под стойку — там у него терминал. — Все каналы забиты? — ужасаюсь я. — Тебе один найдём, — решает Андрей. Протягивает руку, нажимает что-то. — Делов то на копейку… Как удачно! Обрыв связи, один канал освободился! Валяйте, только быстро! Хватаю Вику за руку, тяну к двери в каменной стене ресторана. В тамбуре приказываю: — Индивидуальное пространство для нас обоих. Никакого допуска. — Принято, — шепчет потолок. — Никакого допуска. Вы — гости ресторана. «Три поросёнка» желают вам приятного отдыха. — Как круто, — иронически говорит Вика. — А ты здесь постоянный клиент? — Да. Я не вдаюсь в мелкие детали, вроде той маленькой дайверской афёры, с розыском и осаживанием рэкетиров, спёрших у хозяина ресторана подлинные финансовые файлы. Если бы я не переубедил ту шайку недоученных хакеров, то Андрею пришлось бы очень крупно раскошеливаться. Либо рэкету, либо налоговой инспекции Диптауна. А так… всё обошлось миром, даже рэкетиры в итоге остались довольны. Тем, что так дёшево отделались. Мы выходим в осень. Вика на миг останавливается, осматриваясь. Подбирает с земли прелый лист, мнёт в пальцах. Касается коры дерева. Я жду. Я тоже так топчусь, входя в новые виртуальные пространства. Я при этом, правда, ещё и из глубины выхожу, оцениваю подлинный облик местности. Вике это недоступно, но у пространственных дизайнеров свои методы. — Здорово, — говорит она. — Может быть, сам Карл Сигсгорд работал… Завидую. — У тебя не хуже, — утешаю я, но Вика качает головой: — Не во всём. У него потрясающее чувство меры. А я увлекаюсь… Она по-детски пинает листья ногой, те вяло вспархивают и падают. Они уже своё отлетали. — Пойдём, — я беру её за руку, веду к реке. Столик накрыт словно бы для банкета. На большом блюде — фирменная жареная свинина «По-поросячьи». Есть и мой любимый глинтвейн, и приличный набор вин. Вика на стол не глядит, она стоит над обрывом, вглядываясь вдаль. Я становлюсь рядом. У противоположного берега поток полощет ветви поваленного дерева. Наверное, была буря. Это пространство тоже живое, как и Викины горы. — Спасибо, — говорит Вика, и мне становится хорошо. Я думаю, что надо ещё показать ей морской берег, и кусочек старой Москвы, которые примыкают к ресторанчику. Но это тоже — потом. У нас ещё будет время, я уверен. Иначе зачем всё? — Знаешь, я очень редко выхожу из своего пространства, — говорит Вика. — Не знаю, почему. Она колеблется, но продолжает: — Наверное, боюсь увидеть тех, кто приходит к нам… увидеть их такими, какими они могут быть. Весёлыми, добрыми, славными людьми. — Почему? — Тогда получится, что все люди двулики. Мы ведь помойка, Леонид. Помойка, куда выкидывают всю дрянь, что скопилась в душе. Страх, агрессию, неудовлетворённые желания, презрение к самим себе. В твоём «Лабиринте», наверное, то же самое. — Он не мой. Я там по делу. — Тогда тебе легче. А к нам приходят сопляки, которым не терпится стать мужчинами, мужчины, которым надоело ими быть, затюканные подругами парни с желанием покуражиться… Порой приходят, пробуют все альбомы. Говорят: «Надо всё в жизни испытать». Я опять сдерживаюсь и не спрашиваю, зачем она работает в «Забавах». — Почему мы тянем за собой в будущее самое худшее, что в нас есть? — говорит Вика. — Потому, что оно есть. И никуда не деться. Представь, что вокруг — джентльмены в смокингах, дамы в вечерних туалетах, все говорят умные красивые слова, вежливы и культурны… Вика тихо смеётся: — Не верю. — Я тоже. Любое изменение общества — техническое, социальное или комплексное — как глубина, никоим образом не меняло индивидуальной морали. Постулировалось всё, что угодно — от презрения к холопам до равенства и братства, от аскетизма до вседозволенности. Но выбор всегда совершался индивидуально. Глупо считать, что виртуальность сделала людей хуже, чем они есть. Смешно надеяться, что она сделает их лучше. Нам дали инструмент, а будем мы им строить или разбивать черепа — зависит от нас. — Инструмент не тот, Лёня. Все понимают, что на самом деле сидят дома или на работе, таращась в экран или нацепив шлем. А потому — можно всё. Игра. Мираж. — Ты говоришь, как александровцы. — Нет, их подход мне тоже не нравится. Мне вовсе не хочется превращаться в поток электронных импульсов.