— Знаешь, так и в коммунизм захочется верить. — Почему бы и нет? Красивая и большая цель. А уж жизнью за неё жертвовать — это совсем в традиции… Отважный эльф Макрель тоскливо смотрит на меня. — Лёня… Элениум… а у тебя есть в жизни цель? Хоть какая-то? Не своровать тысчонку-другую долларов, не повеселиться в ресторанчике с друзьями, а именно — Цель? — Есть, — честно говорю я. — Это секрет? Молчу секунду. — Знаешь, я хотел бы приходить домой и не доставать из кармана ключи. Вика, в своей эльфийской маске, отводит глаза. — Это совсем-совсем мелко и смешно, — говорю я. — Это даже не заточка несуществующих мечей… и не изучение психопатов в виртуальном пространстве. И уж никак не коммунизм и мировая революция. Но мне хочется просто позвонить в свою дверь — и чтобы её открыли. — Мне тоже этого порой хочется, — отвечает Вика наконец. — Но мне уже приходилось возвращаться домой, когда дверь могли открыть. И это… не всегда было здорово. Вот так, дайвер… По сусалам тебя, по сусалам. — Лёня, пойдём, надо вытаскивать Неудачника, — говорит отважный воин Макрель. И мы топаем к стене, опоясывающей Лориен. Здесь народа побольше. Под присмотром эльфийских мудрецов десяток новобранцев зарабатывают очки силы, фехтуя на мечах и пуская стрелы по мишеням. Вдоль ряда лавок, где торговцы зарабатывают очки мастерства, прогуливаются покупатели. Тоже чего-нибудь достигают. Оборванный художник рисует портреты всех желающих, фокусник, наверное — мелкий маг, жонглирует огненными шариками. Жизнь бурлит. Парень с гитарой, человек, но в зелёных эльфийских одеждах, поёт под гитару: Бродячий менестрель постучался в ворота замка, Ему открыла двери молоденькая служанка… Маленькая группка слушателей энтузиазма не проявляет, и бард, оборвав балладу, оглядывается и переходит на какие-то жуткие местные частушки: Эльф, по кличке Леголас, Угодил назгулу в глаз! Из-за этого назгул Чуть в реке не утонул! Эта немудрёная песенка толпе нравится куда больше. Менестрелю аплодируют, кидают мелкие монетки, хохочут. Мы тихонько отходим. — Нам что-нибудь надо? — Вика указывает взглядом на лавки. — А деньги? — Поищи в карманах. Сую руку в карман куртки — там и впрямь пять медных монет. — Автоматически добавляют всем входящим, — объясняет Вика. — Я слышала про такое. В одной из лавок, азартно поторговавшись с продавцом, мы покупаем две фляжки с местным вином и два коротких кинжала. В бой вступать мы всё равно не собираемся, мечи, копья и алебарды, в изобилии продающиеся в торговом ряду, нам ни к чему. И всё-таки тяга к оружию — это что-то генетически заложенное в мужской организм. Под укоризненным взглядом Вики я брожу вдоль прилавков, разглядывая средства искоренения себе подобных. В лавке полутьма, лишь под стеклом прилавков, рядом с оружием, горят свечи. Отблески света на лезвиях — кроваво-красные. Вспоминаются продавцы цветов, которые зимой ставят свечи в свои аквариумы с цветами. Жизнь и смерть — они так похожи. Их одеяния почти неотличимы. В углу лавки, за столиком, сидят двое людей. Незнакомые, вначале я прохожу мимо, и лишь потом останавливаюсь. Приземистый крепыш в белых одеждах мне не знаком. Но… — Блевать, — говорит крепыш за моей спиной. — Дешёвка. Бульварщина. Полное вырождение во всём. На меня накатывает такое отвращение, как давным-давно, в детстве, когда купаясь в реке я вынырнул — и увидел прямо перед глазами, на берегу, здоровенную жабу. Крепыш за моей спиной поправляет натянутую на глаза кепочку. Продолжает: — Раньше твои ролевки были необычны. Содержали здравый элемент. Сейчас — сплошное хрючество и жрачество. — Ну, слушай, ты перебарщиваешь… — отвечает Кепочке тот, кто сидит с ним рядом. — Надо же молодёжи развлекаться… — Я всегда говорю то, что думаю. Говорю истину, — безапелляционно заявляет Кепочка. И я вдруг понимаю — это не фигура речи. Не оговорка. Он ведь и впрямь так считает. Не разделяет себя и истину. Ой-ёй-ёй… — И за это тебя не любят, — возражает Кепочке собеседник. — Ха. Любовь — это уже ложь. Когда фиксируешь всё происходящее в динамике, то это становится очевидным. Лавочник по ту сторону прилавка видит, что я замер над витриной, и оживляется. Подходит, тычет пальцем в стекло, за которым лежит меч. — Очень, очень хорошее оружие! Но вы можете купить его, только если уже заработали сто очков мастерства! Кепочка за моей спиной талдычит: — Игра опустилась до потребностей быдла. Потеряла свою развивающую роль. Пункты силы, менестрели, фокусники… Хрючество! Подумай об этом. — Хотите подержать меч? — любезно предлагает мне торговец. Я кидаю взгляд на Кепочку. Его собеседник, видимо, кто-то из известных ролевиков, спрашивает: — Так что ты предлагаешь? — Ситуация уже полностью ясна, — вещает Кепочка. — Я предпочту посмотреть, найдёшь ли ты адекватное решение… — Нет, спасибо, — говорю я продавцу. — Мне очень далеко до ста очков. Выхожу из лавки. На свежий воздух, к поджидающей Вике. Она, кажется, так и не заметила своего бывшего клиента. — Чего ты там искал? — спрашивает Вика. — Жизнь. — И нашёл? Пожимаю плечами. — Кажется, нет. Когда мы идём к городским воротам — мимо менестреля-куплетиста, мимо фокусника и фехтующих новобранцев, я вдруг понимаю странную вещь. В том, что говорит Кепочка — девчонкам ли в борделе, эльфам ли в Лориене — очень много правдивого. Истина — маскировочная одежда цинизма. Это, наверное, тоже цель. Считать себя истиной. Идти сквозь глубину гордым глашатаем правды, брезгливо отряхивая с белых обшлагов грязь людских пороков. Страдать за истину и обличать ложь. И всё — по одной-единственной причине. Из-за неумения любить людей. Я вижу этот мир, и мне смешно наблюдать за мальчишками, точащими нарисованные мечи, изучающими гномий язык и торгующими пустотой. Но это ещё не совсем то… Надо сделать лишь один шаг… маленький, совсем маленький шаг — чуть дальше. Не любить. Таинственного Неудачника, глупого маленького хоббита, виртуальную проститутку Вику, торговца в лавке, менестреля с гитарой, оборотня Ромку, Человека Без Лица… Никого.