– У нас всегда так, – кадровичка нервно отбросила авторучку в сторону. – Умер человек, и никому до этого нет дела, а мы ему весь сентябрь пенсию начисляем! Она вызвала молодую девчушку с сержантскими погонами, передала ей мой запрос. – С личным делом знакомиться только в помещении отдела кадров! – проинструктировала она девчушку. – Никаких «схожу к знакомым в уголовный розыск, там почитаю» чтобы не было! Сержант увела меня в кабинет для приема граждан, принесла личное дело «майора внутренней службы в запасе Сыча Сергея Петровича». Я открыл сшитое «книжкой» личное дело. На обороте обложки штамп «хранить 25 лет». Согласно действующей еще со сталинских времен инструкции, личные дела кадровых офицеров МВД должны храниться в архивах областных-краевых УВД в течение двадцати пяти лет после смерти сотрудника. Не после увольнения из органов внутренних дел, не после выхода на пенсию или в отставку, а именно после смерти. Забавно, правда? Через четверть века о Сыче будут помнить (если будут) только его ближайшие родственники, а личное дело его все еще будет храниться в архиве УВД. Мое личное дело тоже хранится в этом здании, но оно, наверное, еще тонкое, а у Сыча – толстенное, как он сам. Положив рядом с собой блокнот для записей, я углубился в биографию покойного Сергея Петровича. «1939 год – призван на службу в органы НКВД СССР вонкоматом Центрального района города Новосибирска. Присвоено звание «рядовой». В 1944–1946 годах проходил учебу в Ленинградском военном училище войск НКВД (во время войны располагалось в г. Новосибирске). Присвоено звание «лейтенант внутренней службы МВД СССР». Направлен для дальнейшего прохождения службы в Главное управление лагерей и мест заключения. В 1947 году назначен помощником начальника производства в колонию КА-1324/7, расположенную в п. Белый Яр Александровского района Томской области». Помощник начальника производства на лесоповальной зоне – это что-то типа главного лесоруба, который показывает зэкам, какие деревья и где рубить. «В 1952 году переведен заместителем начальника производства в колонию ШН-3484/1 п. Светлое Енисейского района Красноярского края. В 1954 году переведен для дальнейшего несения службы в управление исправительно-трудовыми учреждениями УВД Красноярского крайисполкома». Службу Сыч С. П. закончил в 1965 году в системе ИТУ нашей области. Уволен в запас в звании майора внутренней службы. Ветеран Великой Отечественной войны (даже близко к фронту во время войны не был). Ведомственных и правительственных наград – 12 шт., благодарностей и грамот – по десятку за каждый год службы. «Ничего зазорного – всю войну охранять зэков на лесоповале – нет. Но участвовать после войны в ветеранском движении, ездить с фронтовиками на торжественные мероприятия – это перебор. Это, на мой взгляд, присвоение чужих заслуг». Из отдела кадров я зашел к знакомым инспекторам уголовного розыска, попил с ними чаю, поболтал о всякой всячине, ненавязчиво попросил бланк требования проверки на судимость. Пока инспекторы занимались своими делами, я заполнил требование на имя Антонова Михаила Ильича. В буфете УВД купил небольшую шоколадку и спустился в информационный центр. На стук в окошечко выглянула дежурная по ИЦ. – Девушка, пожалуйста, помогите. – Я положил перед ней шоколадку, сверху прикрыл требованием о судимости. Дежурной по ИЦ было лет тридцать пять. На льстивое обращение «девушка» она не среагировала, на шоколадку покосилась, но ни требование, ни подарок в руки брать не стала. – Девушка, нам надо срочно человека пробить, завтра на санкцию представлять по убийству. Она равнодушно пожала плечами: не тебе одному надо! Мне что, разорваться, что ли? – Девушка, я не местный, – настала очередь зайти с козырей, – я из далекого поселка приехал. У нас, реально, цивилизация заканчивается, волки по ночам по улицам бегают. Если я сегодня до дома добраться не успею, мне придется на автовокзале ночевать. Девушка, пожалейте меня, я вам век благодарен буду. Дежурная насмешливо хмыкнула, одним движением сгребла с подставки и требование, и шоколадку. Покачивая ягодицами под обтягивающей юбкой, она скрылась за стеллажами и через несколько минут вернулась с заполненным запросом. Обычно требования проверяют в течение суток, но если явиться с запросом лично и слезно попросить, то могут исполнить тут же, без всякого промедления. Все зависит от настроения дежурной по ИЦ. Можно на такую мегеру нарваться, что никакими мольбами и подношениями не прошибешь. Выйдя из областного УВД, я прогулялся до Комсомольского бульвара, сел на свободную лавочку, прочитал ответ на мое требование. В 1950–1955 годах Антонов Михаил отбывал наказание в ШН-3484/1 Красноярского края. «Вот где ваши пути пересеклись! Я ведь с самого начала знал, что это мой тесть въехал Сычу в висок так, что тот рухнул без чувств. Если такой спокойный мужик, как Михаил Антонов, полез драться, то повод был очень и очень веский… А может быть, тесть еще в зоне решил его убить при первой встрече? Нет, не получается. В туалете они столкнулись совершенно случайно. Сыч узнал тестя, что-то обидное сказал ему. Михаил Ильич в ответ, не раздумывая, пустил в ход кулаки. Ну и черт с ним! Руну-то точно не Антонов нарисовал». Я разорвал требование на мелкие клочки, бросил в урну. «Не буду я Михаила Ильича ради торжества закона и справедливости под монастырь подводить. Тесть он мне или не тесть, но я испытываю к нему симпатию, а вот Сыч у меня ничего, кроме презрения, не вызывает. Тоже мне, нашелся ветеран! Весь наградами увешан, а немцев с автоматами только в кино видел. Не ездил бы по отдаленным поселкам водку дармовую жрать, остался бы живой, внуков нянчил, пионерам в школе о своем героическом прошлом лапшу на уши вешал». Я достал блокнот, в аббревиатуре «ШН-3484/1» исправил последнюю цифру с единицы на четверку (цифра после дроби означает номер колонии). Если потом будут разборки, скажу, что ошибся, когда с личным делом Сыча работал. Пока я сидел на бульваре, погода переменилась, стал накрапывать мелкий дождик. «А не поехать ли мне в Заводской райотдел? – посетила меня шальная мысль. – Подпитаюсь энергетикой родного здания, посмотрю, кто теперь за моим столом сидит. Поболтаю со знакомыми, узнаю последние новости. Позвоню в Верх-Иланск, скажу, что вернусь завтра с первым автобусом. Если не найду где переночевать, вернусь к родителям. Не выгонят же. Придется, правда, выслушать нотацию о моем безобразном поведении, но это ерунда по сравнению с перспективой провести целый вечер в городе!» Еще меня неудержимо влекло зайти в гости в рабочее общежитие, но этот вариант, если я не хочу окончательно разругаться с Маринкой, отпадает. Она на дыбы встанет, если узнает, что я в ее отсутствие флиртовал с заводскими девчонками. К тому же спать придется неизвестно у кого. Решено – еду в райотдел, а потом к родителям! К моему огорчению, визит в РОВД особой радости не принес. За лето я стал для бывших коллег чужим, посторонним человеком, с которым поговорить можно только на общие, безобидные темы. Я сидел в своем бывшем кабинете, пил остывший чай и думал: «На кой черт я сюда приперся? Уехал бы в поселок, сейчас бы с Маринкой мирился, поглаживал ее округлости ниже спины». – Привет, Андрюха! – В кабинет ввалился инспектор Елькин, с которым я никогда не был в панибратских отношениях. – Как дела на краю Земли? Коровы у вас по улицам ходят? – Слава богу, что ходят, а не летают! – Шутки о сельской жизни для меня уже давно стали несмешными. – Как тебя понимать? – Корова – она ведь не птичка, если с неба лепешку шлепнет, то за день не отмоешься. – Ну да, наверное. – Елькин взял бумаги со стола и пошел на доклад к начальству. Я попрощался со всеми и пошел домой, но по пути меня перехватили инспекторы БХСС. – Андрей, у Леонида Николаевича Арбузова день рождения, пошли, пропустишь рюмочку! В кабинете заместителя начальника БХСС было накурено, приставной столик ломился от подарков – все директора окрестных магазинов считали своим долгом поздравить уважаемого человека. – Андрей, дружище ты мой! – Леонид Николаевич отмечал сорокапятилетие с самого утра. К вечеру он был уже прилично пьян. – Ты специально приехал из Верх-Иланска поздравить меня с юбилеем? – Конечно, Леонид Николаевич! – не моргнув глазом соврал я. Я выпил за здоровье Арбузова рюмку коньяка, закусил бутербродом с красной икрой. – Андрей, ты из такой дали приехал меня поздравлять! Уважаю тебя, дружище! – расчувствовался Арбузов. – Для тебя у меня кое-что припасено. Он открыл сейф, достал оттуда небольшой газетный сверток и вывел меня в коридор, подальше от посторонних глаз и ушей. – Фирменные японские теплые колготки. – Леонид Николаевич, посмотрев по сторонам, развернул газетку. – Андрей, эти колготки купили в Новосибирске в «Березке» за чеки. На базаре они стоят 25 рублей. Тебе, как моему старинному приятелю, я отдам их за номинал, за чирик. Бери, Андрей, не прогадаешь! Я, не задумываясь, достал деньги. Колготки, даже в упаковке, выглядели по-заграничному добротно и красиво. – Попомни мое слово, – пошатываясь, сказал Леонид Николаевич, – любой бабе такие колготки подаришь – и она твоя. – Вы чего здесь шепчетесь? – раздался нарочито грубый голос. Мы обернулись. Перед нами, довольный, что подкрался незамеченным, стоял заместитель начальника Заводского РОВД по оперативной работе Клементьев Геннадий Александрович. – Леня, шуруй в кабинет и больше пьяный по этажу не шарься. Ты меня понял? Арбузов с проворностью страдающего ожирением варана юркнул за дверь. – Какими судьбами? – Клементьев крепко пожал мне руку. – По делам приехал, – уклончиво ответил я. Геннадий Александрович взглянул на часы. – На последний автобус ты уже опоздал. Где остановиться думаешь? – Откуда вы знаете расписание автобусов до Верх-Иланска? – от удивления я даже не ответил на его вопрос о ночлеге. – Как откуда? – усмехнулся он. – Директором первой школы у вас кто работает? – Е-мое! – В отчаянии я готов был схватиться за голову. – Геннадий Александрович, мне реально стыдно. Я знал, что у Валентина Александровича родной брат в городе в милиции работает, но никогда не думал, что это вы. – Ничего страшного. Я давно запретил родственникам распространяться о моем месте работы. Ты где ночевать собрался? – У родителей, где же еще. – Ты с ними по-прежнему в контрах? – Типа того. Клементьев, как и покойный Вьюгин, знал о своих подчиненных все. Мой давний конфликт с родителями не был для него секретом. – Поехали ко мне, переночуешь, поселковые новости расскажешь. У подъезда, где жил Клементьев, на лавочке сидел высохший от возраста и болезней старик. Невидящие глаза его безотрывно смотрели в одну точку. На морщинистой руке синела татуировка – восходящее солнце и надпись «Сибирь». – Сосед мой, Кусакин, – входя в подъезд, вполголоса сказал Геннадий Александрович, – на глазах уходит. Полгода назад еще с мужиками во дворе в домино играл, и все – ни жив ни мертв. Не дай бог такой концовки: ты еще живой, а родня уже вещи приготовила, в которых тебя хоронить будут.