– Я так и сделаю. – Он отправляется в «тюрьму». А я ухожу с поля и подхожу к ближайшему фонтанчику с питьевой водой, где сначала подставляю под струю лицо и только потом начинаю пить. Я был готов спустить с него шорты прямо на поле. Нет ничего удивительного в том, что он начинает заниматься сексом с очередным парнем под конец первой же недели отношений. Трясу головой. Я не могу позволить себе этого. Не могу стать его очередным трофеем. Я отказался от участия в спектакле не ради любовника, пусть даже и очень хорошенького. А ради любви. А это значит – никакого секса. В течение… по крайней мере, двух недель? Но две недели – слишком большой срок. Ладно, пусть в течение десяти дней. Это кажется мне вполне приемлемым. Знаю, мне следовало бы больше переживать по поводу близкой потери девственности, но я потеряю ее с Хадсоном и потому вообще не нервничаю. Это будет правильно. Когда мое лицо приходит в норму, я возвращаюсь на поле, где освобожденный Хадсон машет мне с противоположной стороны. Я улыбаюсь ему. В конце концов, наша команда побеждает, но это происходит в самом конце занятия, и, как ни жаль, на землю больше никто никого не валит. Потом мы идем плавать в бассейне – это не урок, а «свободное плавание»: хочешь плавай, хочешь играй в мяч. После того как я весь день пробегал, вода кажется мне божественной. Мы с Хадсоном прислоняемся к стенке бассейна, держась под водой за руки. – Значит, ты весело провел день, малыш? – Ага. – Классно. Я рад этому. После бассейна у нас будет свободное время до ужина. И мы можем с тобой пообщаться. – Давай, – соглашаюсь я, а Джордж и Эшли тем временем плюхаются в воду рядом с нами. – С удовольствием. – Классно, – повторяет Хадсон, кивая. – О, привет! – говорит нам Эшли, глядя на другую сторону бассейна. – Дженис на своем посту. – И ты не будешь разговаривать с ней, – предостерегает ее Джордж. Эшли машет Дженис, та отвечает ей тем же. – Привет, Паз! – обращаюсь я к приближающейся к нам девушке. – Присоединяйся к нам. – О’кей. – Она прыгает в воду. На ней цельный черный купальник с низким вырезом. – Как дела? – Мы еще не спрашивали, как прошло твое прослушивание. – Джордж слегка теснит Эшли, и та оказывается ближе к Паз. – О. – Бритая голова Паз блестит на солнце. – Думаю, хорошо. Вы же сами слышали. «Большой транжира» из «Милой Чарити». Может, это было немного в лоб, но, кажется, у меня получилось. – Да, – подтверждает Эшли после того, как Джордж толкает ее локтем в бок. – Ты действительно хорошо пела. Если они не дадут тебе роль Роуз, это будет очень неудачным решением. – Спасибо, – улыбается Паз, и Эшли тоже улыбается ей, не обращая больше никакого внимания на Дженис. Джордж с удовлетворением кивает мне. – В чем дело? – интересуется Хадсон. Я отплываю в сторону, Хадсон плывет за мной. – Эшли положила глаз на спасательницу-натуралку. Вот мы и пытаемся переключить ее симпатии на кого-то более перспективного. – А. Здорово. Нет ничего хуже, чем запасть на натурала. Я… знаю это. Со мной это часто случалось. Наверное, потому, что их гораздо больше, понимаешь? Здесь я не обращаю на них никакого внимания. – Не думаю, что я хоть раз западал на такого парня, – размышляю я над его словами. – Если только на знаменитостей. – Да? И на кого же из них? – Сначала скажи ты. – Я первый спросил. – Хорошо… На Тэрона Эджертона. – Я не упоминаю о том, что это произошло, когда я увидел его в «Рокетмене» при макияже и в потрясающем, усыпанном блестками комбинезоне. – О’кей. Достойный выбор. Он невелик ростом, но хорошенький. – А ты? – Ох, чувак. Ну, наверное, на Криса Эванса. – Банально, но понятно. – Банально? – смеется Хадсон и обдает меня фонтаном брызг. – И я слышу это от парня, предпочитающего белого коротышку! Мой кумир, по крайней мере, иногда носит бороду. – Ага. Но это все равно неоригинально. Его зад стал мемом. – Значит, мое мнение разделяют многие, – пожимает плечами Хадсон. – И получается, это тоже достойный выбор. Я смеюсь: – Ладно. Если вдруг Крис Эванс объявится в лагере, я позабочусь, чтобы ты не узнал об этом. – Что? Ты собираешься прибрать меня к рукам? – Он, лукаво улыбаясь, отплывает на некоторое расстояние от меня. – Думаю, у меня получается. – Я припускаю за ним. – Может, оно и так, – вздергивает брови Хадсон. – Может, мне и хотелось, чтобы меня завалили. – Ага, я почувствовал это. Он улыбается и даже вроде как слегка краснеет, прежде чем нырнуть. Следующее, что я чувствую – это как он берет меня за талию и тянет под воду. Открываю глаза в хлорно-голубой мир ног и пузырьков, Хадсон прижимает меня к себе. Происходящее ничуть не беспокоит меня. Когда я целую его, то чувствую, как его теплое дыхание смешивается с моим, и что вода между нашими губами имеет химический привкус. Затем мы оба выныриваем на поверхность. – Вы что, целовались под водой? – возмущается Эшли. Мы снова оказываемся рядом с ними. – Какая гадость. Я смеюсь и смотрю в сторону, а Хадсон снова кладет руку мне на талию. – Я не считаю, что он гадкий, – говорит он. Эшли закатывает глаза, а Джордж приподнимает бровь. – Нет, просто такая уж мы пара, – выдаю я. Хадсон медленно поворачивается ко мне. – Пара? – переспрашивает он. Чувствую, что становлюсь пунцово-красным. Я только что сказал «пара». Это было глупо. Но, вообще, глупо ли? Мы целуемся и держимся за руки, верно? Но нет, это неправильно. Мы просто целуемся и держимся за руки. Мы не обсуждали с ним, пара мы или нет. Мы вообще не касались этой темы. Это происходило лишь в моей голове в течение последних четырех лет: я представлял, что он становится передо мной на одно колено и просит быть его бойфрендом, и все у нас прекрасно, и позже у нас уже есть дом в Нью-Йорке, и я звезда Бродвея, и я считаю, что нам нужно завести кошку и собаку, потому что люблю и кошек, и собак. Тут Джордж пинает меня под водой, я вспоминаю, что только что ляпнул, и в горле у меня снова становится сухо. – Я не хотел сказать, что мы прямо совсем пара, – бормочу я, – а просто я хотел сказать, что мы пара парней, открыто выражающих свои чувства, и потому окружающие смотрят на нас круглыми от удивления глазами. Хадсон смеется: – О’кей. Тогда мы, да, такая пара. Вроде как немножко пара. – Может, немножко больше пара, чем кто-то того хочет, – провозглашает Эшли, и Паз прикрывает рот рукой, будто давится смешком. – Так кто, как вы считаете, будет Пташкой? – пытается разрядить обстановку Джордж. – Джен? – Думаю, Джен сыграет Альберта, – предполагает Паз. – А Пташкой станет Монтгомери или, может, ты? – Я? Дорогая, я не умею так выпендриваться. – Это мне и нравится. Пташка с веером, пташка в стиле дрэг-шоу. Джордж, склонив голову набок, задумывается. – А как оно было в кино? – озадаченно интересуется Хадсон. – Кино, скорее, в духе Элвиса, – говорю я. – Ну, вообще-то, прототипом был скорее Конвей Твитти, – поясняет Джордж. – Но да, все узнают в нем Элвиса. Так что нечто от дрэг-шоу там есть. – С какой это стати Элвис – дрэг? – Глаза Хадсона, похоже, готовы вылезти из орбит. – Показная мужественность, – хмыкает Паз. – Утрированные идеи о том, что есть маскулинность… – Она смотрит на Хадсона. Тот хмурит брови. – Он высмеивает типичного мужчину, изображая самца. – А я думал, Элвис… такой и есть, – недоумевает Хадсон. – Ну, мы все немного играем, – замечаю я. Джордж выразительно смотрит на меня. – Ну… о’кей. – Голос Хадсона становится жестким. – Но быть мужественным – не значит иметь отношение к дрэгу. Это значит… быть таким, каким хочешь быть. – Я считаю, тут все дело в преувеличении. Или в том, какая цель при этом преследуется, – высказывает свои соображения Паз. – По крайней мере, так нам рассказывали в этом году на занятиях по феминологии. – Я что-то не врубаюсь. Мне кажется, дрэг – это то, как натуралы воспринимают геев, а не то, как натуралы воспринимают натуралов. – А я считаю, что сексуальная ориентация необязательно имеет к этому какое-то отношение, – глубокомысленно изрекает Паз.