– А я считаю, что не должно иметь никакого значения то, кем считают геев натуралы, – заявляет Эшли. – Что верно, то верно, – соглашается Паз. – Ну, может, не здесь, – гнет свое Хадсон, – но в обычном мире… – Он опять хмурится, но тут замечает на другом конце бассейна Брэда. – Я должен поздороваться с Брэдом. – С этими словами он быстро целует меня в щеку и уплывает прочь. Теперь уже хмурюсь я. Это наш разговор заставил его уплыть? Поворачиваюсь к друзьям, которые смотрят на меня и ждут, как я отреагирую на происходящее. Я… сержусь на них? Знаю, я не должен делать этого. Они просто болтали, но создавалось впечатление, будто они с ним спорят. Или это он спорит с ними. – Ты по-прежнему уверен, что твой план сработает? – спрашивает Эшли. – Ну, может, и сработает, если мы не станем наезжать на него с гендерной теорией на второй день нашего здесь пребывания, – отвечаю я, скрещивая на груди руки. – Прости, – винится Паз. – Я знаю, какой у тебя план, но не знаю правил игры. – Тебе нет нужды извиняться, – успокаивает ее Эшли. Я вздыхаю и, прислонившись к стенке бассейна, сползаю по ней вниз. – Он очухается. Просто надо постепенно втянуть его в обсуждение таких проблем. Все было хорошо. Мы подкинули ему кое-какие идеи. – Ты разговариваешь с нами или сам с собой? – уточняет Джордж. – И то, и другое? Смотрю на глубокую часть бассейна, где Брэд и Хадсон стараются окатить водой друг друга. – Если тебе станет от этого легче, то я скажу, что все это чушь собачья, верно? Самцы, женщины, masc – все это… несущественно. – Только не для него, – говорю я, наблюдая за Хадсоном. Тринадцать Джордж, Эшли и Паз покидают бассейн рано, завидев Марка, идущего из театрального домика к верхним домикам с блокнотом в руке. Я же подплываю к Хадсону, и мы проводим остаток времени, уделенного плаванию, бултыхаясь в воде. Разговор, что мог огорчить его, забыт. Мы даже еще раз целуемся под водой. Когда спасатель дует в свисток, возвещая, что пора покинуть бассейн, Хадсон вылезает из воды рядом со мной. Мы берем полотенца и начинаем подниматься по лестнице. – Итак… – говорит он. – Хочешь потусить после ужина? – Конечно, – улыбаюсь я. Хорошо. Все по-прежнему идет по плану. – Классно. Увидимся за ужином? – Ага. – Грандиозно! – радуется он. Наверху лестницы он быстро оглядывается и целует меня в губы, крепко прижав к себе. Я чувствую, что мой рот открывается, и умираю от желания зайти дальше, стянуть с себя мокрый купальный костюм и, в свою очередь, притянуть Хадсона к себе, но не успеваю даже подумать обо всем этом, как он отстраняется от меня. – Я буду ждать тебя у твоего домика. Можем пойти на ужин вместе. Входя в домик, я продолжаю улыбаться, как идиот. Список ролей и исполнителей висит, где обычно, рядом с комнатой Марка, и сразу же бросается мне в глаза. Я даже непроизвольно направляюсь к нему, гадая, что за роль мне досталась – может, я Пташка! – но тут вспоминаю, что меня в этом списке не будет, и останавливаюсь. Джордж растянулся на своей койке, Паз и Эшли сидят на ее краешке, занимая то небольшое пространство, что ему не удалось урвать. – Ну? – с нетерпением спрашиваю я. – У меня плохие новости, – говорит Джордж, резко раскрывая яркий розовый веер и обмахиваясь им. – Пусть они скажут первыми. – Он театрально откидывается на подушки, продолжая обмахиваться. – Мой печальный рассказ потребует времени. – О’кей, – с беспокойством отзываюсь я. Ясно, что роль Ким прошла мимо него. – Ну… – поворачиваюсь я к Эшли. – Я – помощник режиссера! – визжит она, расплываясь в широкой счастливой улыбке. Выражение счастья нечасто появляется на лице Эшли, и потому оно какое-то нервное, неуверенное. Я заключаю ее в объятия и приподнимаю с кровати. – Вот уж не думала, что так будет, но Марк говорит, что доверяет мне, и мы уже обсуждаем эскизы, которые он хочет использовать, и я, если захочу, смогу внести в них свои изменения, и я такая взбудораженная, такая… – Это просто супер! Поздравляю тебя. – Я не дам спуску никому из восьмого домика. – Кто бы сомневался, – смеюсь я и поворачиваюсь к Паз: – А ты получила роль Роуз? – Само собой. – Паз касается своего плеча. – Марк говорит, мы можем даже попробовать часть реплик произносить на португальском, привнести в роль немного моей афро-бразильско-американской магии. – Но… – Теперь я обращаюсь к Джорджу. – Роль Ким тебе не досталась? – Не досталась. – Джордж с надутыми губами продолжает обмахивать себя веером. – Он предпочел Монтгомери, хотя я считаю, что, назначив на эту роль высокого рыжеволосого парня, он поступил немного ТРИВИАЛЬНО! – Последнее слово Джордж выкрикивает, повернувшись к двери в комнату Марка. – А я – Гарри. Папа. Сажусь рядом с Джорджем на клочок свободного пространства на его койке и кладу руку ему на плечо: – Может, это даст повод называть тебя папочкой? – Ты уже третий, кто так шутит – хмурится он, стреляя глазами в Эшли и Паз. – В первый и второй раз это тоже меня не успокоило. – Роль папы вовсе не плохая, – пытаюсь утешить его я. – Смешная. С двумя песнями. – Знаю, знаю, – вздыхает Джордж. – Грех жаловаться. Роль действительно хорошая. Просто… это не то, о чем я мечтал. – Ты вполне можешь жаловаться нам. Мы же твои друзья. Для того и существуем. – Я же… хотел быть инженю, понимаешь? Лагерь – единственное место на свете, где у меня есть шанс сыграть нечто такое, хотя я знаю, что теперь я… здоровенный волосатый бугай. Знаю, что это было маловероятно. Просто мне ужасно хотелось сыграть эту роль в этом году. Потому что чувствую: никогда больше мне такой возможности не представится. Я хотел попробовать. Хотел хлопать ресницами и делать большие невинные глаза, чтобы все смеялись. Думаю, я имел бы успех. – Ты будешь обалденной инженю. Тебе выпадет такой шанс, обещаю. – Я сжимаю его плечо. – Когда мы будем учиться в колледже, то создадим гастролирующую театральную компанию, и ты сыграешь все, что твоей душе угодно. Сэнди в «Бриолине»? Золушку? – Обещаешь? – оживляется он. – Ты по-прежнему собираешься заниматься театром, даже если твой бойфренд-качок этого не одобрит? – Он одобрит, – заверяю его я. – И, да, я тебе это обещаю. Джордж откладывает веер в сторону и начинает усиленно моргать глазами, чтобы прогнать выступившие на них слезы. – Обнимемся? – предлагаю я, он кивает, садится и обхватывает меня руками. Эшли тоже обвивает рукой нас обоих. А за ней то же делает и Паз – она среди нас новенькая, но с ней все в порядке. К ним присоединяются Джен, и Кэролин, и все остальные – так что теперь Джорджа обнимает целая кодла. Я радостно смеюсь. – Ладно, дорогие, довольно, – расталкивает нас Джордж и снова машет веером. – Все у меня хорошо. И мы все потрясающе сыграем в этом спектакле. Особенно ты, Монтгомери. – Ребята смеются и возвращаются к своим кроватям. Я сажусь напротив Джорджа, перед моим лицом болтаются ноги Эшли. – Ну а как насчет других ролей? Кто сыграет Пташку? – Джордан. – Джордж кивком головы показывает на беседующих с Джен Джордан. – Небинарная Пташка. Марк говорит, мы будем называть ее «они», и они станут пансексуальными гендерфлюидными объектами похоти в духе Зигги Стардаста. – Очень прикольно. – Джен получила роль Альберта. Тот новый парнишка, Лайл, – роль Хьюго, Мэтти – роль Мэй, хотя, если честно, я надеялся, что Марк отдаст эту роль Диане. Но Мэтти – тоже хороший выбор. – О да. Прекрасный состав исполнителей. – Было бы лучше, если бы ты тоже участвовал в постановке. Ты бы сыграл Мэй, и мы бы с тобой вместе спели «Детей». Я улыбаюсь, представляя себе это: мы с Джорджем стоим на сцене, у него, может, подтяжки и кардиган, а я в пальто с меховым воротником, мы стоим спина к спине и сокрушаемся по поводу современной молодежи. Это было бы смешно. Мы с Джорджем не так много играли вместе. Домина нечасто пересекается с Истерией в «Забавном происшествии», а до того мы оба танцевали в кордебалете. Разумеется, мы играем вместе во время занятий, но только не на сцене. А мы могли бы составить такой замечательный дуэт. Я ощущаю какой-то комок в желудке – тошноту и одновременно будто удар в живот кулаком. Мне так хочется сыграть в спектакле. Хочется очутиться на сцене и от всего сердца спеть с Джорджем. Я так отчаянно хочу этого, что готов бежать к Хадсону и признаться ему во всем, чтобы этим летом у меня были и он, и спектакль. Но это не согласуется с моим планом, а план обязательно должен сработать. И если я на первой же неделе скажу Хадсону, что я не кто иной, как чрезмерно настойчивый его поклонник, то наверняка все испорчу. Дверь в комнату Марка открывается, и он выходит к нам. – Ну что, теперь все удовлетворены распределением ролей? – Его глаза останавливаются на Джордже. Все кивают. – Мне было грустно из-за того, что твоего имени нет в списке, Дал. Но вчера вечером я целый час разговаривал с моим психотерапевтом по телефону, и он сказал, что я должен позволять людям совершать их собственные ошибки. Я хотел сказать, принимать решения. – Конечно. – Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но у меня не получается. – Все нормально. Марк некоторое время смотрит на меня, поджав губы, а потом переводит взгляд на других ребят. – В нашем распоряжении всего несколько недель, друзья, вы знаете, кто кого играет, вот и начинайте учить ваши роли, партии, танцевальные движения. После ужина я жду вас на репетиции, и используйте каждую свободную минуту для того, чтобы спектакль получился таким, каким, я знаю, он может стать. Все рады? Все в один голос кричат «да!». – Пойду смою с себя хлорку, – говорю я и иду в ванную комнату, а они тем временем обсуждают будущий спектакль. Споласкивая лицо, я слышу, как они смеются и поют. Я пытаюсь смыть с себя и мои сожаления. Я знал, что так и будет, и готовил себя к этому. Мне действительно больно оттого, что я не буду играть этим летом. Я буду скучать по сцене. Но такова часть плана, направленного на то, чтобы заполучить Хадсона. И игра стоит свеч. Вытираюсь и одеваюсь, и к тому времени Марк уже поставил пластинку с «Пока, Пташка», в домике громко звучит увертюра к мюзиклу, и мои соседи поют слова на соответствующие музыкальные фразы. Некоторые из них танцуют. Они все так счастливы. И я радуюсь за них. И лишь немного грущу о себе. – Гм, привет? – Смотрю на входную дверь и вижу в ней Хадсона. Он оглядывает комнату, наполненную поющими и танцующими обитателями лагеря, и выражение лица у него сконфуженное и смешное, но потом он замечает меня и расплывается в широкой улыбке, и я думаю, что ничего страшного не произошло, что он стоит моих сожалений. А затем, знаю, это выглядит глупо, но он протягивает мне руку, и я машу всем на прощание, будто мы не будем ужинать в одной и той же столовой, и мы с Хадсоном спускаемся по лестнице, держась за руки, словно расставались надолго, хотя прошло, наверное, всего полчаса, и все же в течение этого получаса он скучал по мне. Он скучал ПО МНЕ. Возможно, он уже начинает чувствовать ко мне нечто такое, что я чувствовал по отношению к нему четыре прошедших года, и какая разница, что ради этого я не буду принимать участия в спектакле этим летом? – Значит, все в твоем домике чокнутые, – заявляет он. Я отгоняю летающих вокруг мошек, уворачиваюсь от них и смеюсь: – Они потрясающие.