Часть 19 из 48 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты сможешь хоть немного поспать? Они дадут тебе такую возможность?
– Конечно. Они должны дать отдых своим голосам. И Марк строго следит за тем, чтобы они высыпались.
Он смеется:
– О’кей, значит, как я понимаю, у тебя нет желания пробраться в мой домик, чтобы сомкнуть глаза.
По моему телу будто пробегают искры.
– Не думаю, что в этом случае нам удастся поспать.
Он снова смеется, и мы входим в столовую.
– Давай сегодня сядем с моими друзьями, ладно? Большинство из них знакомы тебе по полосе препятствий.
– Конечно. Можно даже сесть всем вместе. Знаю, Брэд с удовольствием снова пристроится рядом с Джорджем.
Хадсон округляет глаза:
– Я все еще не понимаю его, но, да, о’кей.
Мы отыскиваем свободные места рядом с его друзьями, и когда в столовую входят Джордж и Эшли, они садятся рядом со мной, и две наши группы смешиваются, по крайней мере, в пространственном отношении. Лишь мы с Брэдом разговариваем как с театральными ребятами, так и со спортсменами. Нет, я не прав. Я тоже театральный ребенок, а Хадсон общается со мной, так что речь может идти только о Хадсоне и Брэде. Или обо мне? Как я понимаю, это зависит от того, с какой точки зрения взглянуть. Но я стараюсь разговаривать и с друзьями Хадсона. Среди них есть мальчик по имени Дрю, который, по-моему, является одним из его бывших – но он подстраховал меня, когда я шел по канату, а также девочка по имени Сэм – это с ней мы гнались за Хадсоном во время захвата флага. Они, похоже, клевые ребята. Друзья Хадсона обсуждают разные виды спорта, к которым я совершенно равнодушен, а также тренировки – разговаривать на эту тему я могу, но нахожу это скучным. Они очень милые. Я вполне могу поддерживать разговор с ними. Хадсону они, похоже, нравятся, и ему хочется, чтобы они нравились мне, и я стараюсь не разочаровать его. Все это хорошо, но далеко не то же самое, что говорить с Джорджем и Эшли. Но они – мои друзья уже несколько лет. Мне с ними легко. А с новыми для тебя людьми общаться всегда труднее, и это нормально.
«Кроме того, они вовсе не должны стать моими лучшими друзьями», – напоминаю я себе. Нужно просто быть дружелюбными. А это так и есть, что хорошо. И под конец ужина Хадсон выглядит счастливым. Мы перемешали наших с ним друзей настолько успешно, что можем сидеть, тесно соприкасаясь бедрами, и при этом разговаривать и с теми, и с другими. А мы хотели именно этого.
После ужина мои друзья направляются в театральный домик, где опять будут репетировать, а Хадсон берет меня за руку и ведет к лодочной станции. Мы оказываемся там первыми, и никто не проходит вслед за нами на веранду, хотя мы слышим, что внизу кто-то разговаривает. На веранде стоит диванчик на двоих, с которого можно смотреть на воду, но снаружи сидящих на нем не видно, потому что он находится в самой глубине веранды. Вот мы и усаживаемся на него, по-прежнему держась за руки.
– Ну, – говорю я после того, как мы какое-то время молча смотрим на реку, – что касается того, что в бассейне я заявил, будто мы пара…
– Не волнуйся по этому поводу, малыш, – перебивает меня Хадсон и кладет голову мне на плечо. – С учетом вчерашнего вечера, полосы препятствий, захвата флага, двух ужинов и времени, проведенного в бассейне… можно считать, что у нас с тобой сейчас уже пятое свидание. Так что совершенно нормально называть нас парой.
– О? Ты говоришь, что хочешь стать моим бойфрендом?
– Возможно, – отвечая на мой вопрос, он поднимает голову и улыбается мне. А потом нежно целует в губы.
– А какая мне от этого будет польза? – Хадсон снова целует меня. На этот раз более страстно, наши языки высунуты, он, держа руки на моей талии, укладывает меня на себя.
Он, должно быть, делает так каждое лето. У него это получается очень хорошо. Пять свиданий за один день, поцелуи, я, почти припавший к его коленям.
– Значит, мы уже можем считать себя бойфрендами, – подытоживает он. – Мы же готовы к этому, верно? Но мы с тобой не слишком много целовались и все такое, хотя это свидание – пятое. Я хочу сказать, что мы с тобой можем уже раздеться в присутствии друг друга, верно? – Его рука залезает мне в шорты, дальше, чем прежде, и у меня перехватывает дыхание, когда он добирается до моих трусов. Его большой палец проскальзывает под них и касается тазовой кости. Я и не подозревал, что эта кость – такое эрогенное место, и у меня создается впечатление, будто он нажал на некую кнопку, и вот уже меня наполняют радость, и похоть, и цвет – преимущественно, розовый, – и мне кажется, что мои глаза закатываются. Он подтягивает меня выше и целует в шею, другая его рука шарит по передней части моей рубашки. Мне ужасно хочется оказаться обнаженным рядом с ним, я мечтал об этом несколько лет. Я хочу пойти абсолютно на все, но это будет слишком уж просто, слишком гладко. Сейчас он ХАЛ, а я хочу Хадсона. И потому я делаю глубокий вдох, скатываюсь с него и снова сажусь рядом с ним.
– Все это правда, – говорю я, глядя ему в глаза. Они у него серые, с голубыми крапинками и отражают свет одной-единственной горящей на веранде лампочки. – У нас действительно было вроде как пять свиданий, и ты мне действительно нравишься.
– Ты мне тоже нравишься, – улыбается он, кладет руку мне на ногу, и она снова начинает подниматься к моему бедру. – Я никогда ни к кому не привязывался так быстро.
Каждая частица меня хочет поверить в то, что это правда. И, может, так оно и есть. Вот почему мой план будет осуществлен. Потому, что между нами есть некая связь – та, что проходит через Дала и устремляется к Рэнди, – я знаю это. Но я не знаю, верит ли он в свои слова или же просто ведет себя и говорит, как это всегда делает Хал. И потому я накрываю его руку своей, переплетая наши пальцы и останавливая ее продвижение вверх.
– Но нам следовало бы больше говорить. Следовало бы лучше узнать друг друга.
– О’кей, – отзывается он, сжимая мою руку. – Так… что ты хочешь узнать?
– Ну… о твоих родителях, о каминг-ауте, о твоих любимых фильмах и музыке.
Он кивает, задумываясь над моими словами.
– Давай начнем с двух последних вещей. Мне очень нравятся фильмы о Джоне Уике, а до приезда сюда я много слушал новый альбом Walk the Moon. А ты?
– О, – произношу я, удивляясь тому, что ему по какой-то там причине действительно хочется разговаривать со мной. Но в то же самое время я немного разочарован. Я-то надеялся, что он принудит меня к продолжению любовной игры. Кроме того, я никогда не слышал песни группы Walk the Moon, и боюсь, что он начнет экзаменовать меня. – Ну, я… – Черт. Все мои любимые фильмы – мюзиклы, а любимая музыка – мелодии из спектаклей. Но и врать ему я не хочу. – Ты знаешь Одру Макдональд?
Он отрицательно качает головой.
– Она поп-певица?
– Она работает в самых разных жанрах, – отвечаю я. И это не ложь.
– Знаешь, что нехорошо в лагере? То, что нам не дают пользоваться телефонами. Я не могу найти ее и послушать. В конце лета, когда ты получишь свой телефон, ты сделаешь это для меня?
Я улыбаюсь. Он только что сказал «в конце лета». Словно думает, что тогда мы по-прежнему будем вместе. Все идет по плану.
– Ага. Теперь твоя очередь задать вопрос.
Он улыбается и сжимает мою руку в своей:
– О’кей… кем ты хочешь быть, когда станешь взрослым?
Слово актером почти слетает с моих губ в силу того, что рот привык произносить его в качестве ответа на этот вопрос с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. Но вместо этого я коротко смеюсь, чтобы выиграть время. Кем хочет быть Дал? Не стоит говорить, что спортсменом. Не надо так безбожно врать.
– Я пока еще толком не знаю, – задумчиво тяну я. – Наверное… – Не надо слишком уж врать, повторяю я себе. – Я хочу рассказывать истории.
– То есть ты хочешь стать писателем?
– Нет. Думаю, для этого я не слишком хорошо пишу. Я люблю читать, но… В общем, я надеюсь понять, какое у меня призвание, позднее.
Он кивает:
– Я понял тебя. Я тоже люблю читать! Моя любимая книга – «Джо без ботинка». Она вроде как… старше, чем я. Намного старше. Но папа дал ее мне, когда я был маленьким, и я просто влюбился в нее.
– О чем она?
– О бейсболе… Об Америке. О том, наверное, что спорт – это навсегда. Вроде того. Что некоторые игроки и матчи невозможно забыть.
– Здорово. – Я ухмыляюсь. «Матчи не забываются так же, как и пьесы, – думаю я, но вслух этого не произношу. – А моя любимая книга, наверное, «Завершая шляпу». Это автобиография Стивена Сондхайма.
– А кто он такой?
Мне требуется все мое актерское мастерство, чтобы не ударить его. «Он всему научится, – напоминаю я себе. – Я его научу».
– Он – рассказчик, – говорю я, хотя это довольно далеко от истины. – Но ты так и не дал ответа на свой собственный вопрос: что ты хочешь делать после школы?
– Ну, я точно не знаю, – пожимает он плечами. – Скажем, хочу стать участником Олимпийских игр, как Конни. Легкая атлетика. Но я понимаю, что это трудновыполнимо, а также, что это не может стать делом всей жизни. Но, может, я смогу работать тренером после того или стать инструктором по фитнесу? Знаю, это звучит не слишком впечатляюще, но мне нравится вселять в людей уверенность в себе.
Я киваю. Для него это идеальный вариант.
– Это как ты подбадривал меня, когда мы преодолевали полосу препятствий?
– Ага, – улыбается он. – Мне нравится делать это. Я словно помогаю людям… превзойти самих себя. Заставляю их думать, что они на многое способны. И мне нравится физическая активность. Нравится тренировать, обучать… Думаю, это мое.
– Ну а теперь, – говорю я, – раз ты ответил на некоторые мои вопросы, то, может, мы еще немного предадимся физической активности? – И наклоняюсь к нему.
Он улыбается той своей улыбкой, при которой кончик его языка оказывается у него между двумя передними зубами.
– Ты же сам говорил, что мы должны делать больше и того, и другого.
– О’кей. – Он обнимает меня за талию, а его палец залезает мне под рубашку. – По поцелую за каждый вопрос.
– Мы установим справедливый обменный курс, – заверяю его я и приникаю к нему.
Четырнадцать
Мы опаздываем на занятие по квир-истории, которое Джоан проводит в актовом зале. Не на несколько минут, а на целых десять, и она уже знакомит собравшихся с программой подготовки презентаций. Но я, по крайней мере, чувствую, что моя связь с Хадсоном стала немного крепче. Да, мы с ним опять целовались и задавали друг другу всякие вопросы, но штанов не снимали (хотя это не относится к рубашкам) и разговаривали. Его маму зовут Лоис, она брокер недвижимости, а имя его папы Сэм, и он прораб. Родители мамы приехали из Кореи еще в детском возрасте и встретились и поженились здесь; прародители его папы бежали от погромов в Украине. У него есть собака по кличке Руфус. Его любимое телевизионное шоу, если только не показывают «игру» (я не стал спрашивать, о каком виде спорта он говорит, так что, наверное, речь шла обо всех сразу), это «Симпсоны». Тут мне не пришлось врать ему – я сказал, что люблю смотреть старые эпизоды «Парков и зон отдыха» на Нетфликсе, что весьма подходяще для крутых парней, и рассказал правду о родителях и о чем мы там еще говорили. Так что все идет согласно плану, но с бонусом в виде любовной игры! И, думаю, мы с Хадсоном уже стали бойфрендами. Мы не проясняли этот вопрос специально, но, похоже, так считаем мы оба. По идее, надо было бы спросить его об этом прямо, но тогда мне досталось бы меньше поцелуев.
А еще следовало бы следить за временем. Когда мы проскальзываем в зал и садимся в заднем ряду, Джоан вздыхает.
– Как я уже говорила… – Она кликает мышкой, и на экране за ее спиной, единственном светлом пятне в темном лекционном зале домика, появляются люди в костюмах и платьях 1950-х или, может, 1960-х годов. На черно-белой фотографии все одеты хорошо, носят очки от солнца и поднимают большие листы с текстом вроде ГОМОСЕКСУАЛЫ – ТОЖЕ ГРАЖДАНЕ АМЕРИКИ или ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА СОЗДАЕТ РИСКИ ДЛЯ БЕЗОПАСНОСТИ.
– Эта фотография сделана во время первой протестной демонстрации перед Белым домом в 1965 году. В газетах о ней не писали. Никто не обратил на нее внимания. Но до Стоунуолла уже существовали организации, боровшиеся за права квиров. Та, что организовала этот протест, называлась «Общество Маттачине». Она была основана в начале пятидесятых, и потому не позволяйте никому говорить, что мы слишком долго не пытались добиться равных прав или что наша деятельность – нечто новенькое. – Джоан снова щелкает мышкой, и PowerPoint показывает нам еще больше лиц, и Джоан рассказывает об истории разных групп. В мое первое лето здесь мне казалось, что уроки истории немного выпадают из жизни летнего лагеря, но со временем я полюбил их. Правда, мне бы хотелось, чтобы их вел Марк, а не Джоан, тогда они были бы более утонченными, но Джоан любит это дело и находит интересные способы подачи материала – как, например, сегодняшняя лекция. «Общество Маттачине» (в нем поначалу были только мужчины) и «Дочери Билитис», его сестринская организация – это две, как они называли себя, гомофильные организации, пытавшиеся выступать за права квиров посредством «глотков», – члены этих организаций приходили в бары и просили дать им выпить и при этом говорили барменам, что они – квиры, а в те времена это означало, что они не имеют права посещать бары. Потом, ведя себя очень вежливо, выпивали заказанное и уходили.
– Идея «глотков» заключалась в том, чтобы продемонстрировать всем, что квиры – люди нормальные, достойные уважения, а не наводящие ужас извращенцы, какими их часто представляли газеты. И ради этой цели они старались выглядеть «нормально». Существует история о том, что одна женщина, имевшая прежде короткую стрижку и носившая джинсы и кожаную куртку, пришла на собрание «Дочерей Билитиса» в платье и в туфлях на высоких каблуках, и все присутствовавшие аплодировали ей, радуясь, что смогли помочь ей поменять облик.
Я сглатываю и смотрю на Хадсона, глядящего на экран. В голубоватом свете его кожа кажется бледной. Он едва заметно кивает.