– Надеюсь, увидимся, – повторяю я за ним и гадаю, не переборщил ли, но нет, думаю, направляясь к своему домику, это было в самый раз. Сделав несколько шагов, оборачиваюсь – он смотрит мне вслед и, увидев, что я обернулся, улыбается, а затем идет к четырнадцатому домику. «О’кей, – говорю я себе, шагая медленно и регулируя вдохи и выдохи. Ноги у меня как желе, сердце колотится. – О’кей. О’кей, о’кей, о’кей. Еще один шаг. Сработало. СРАБОТАЛО. Может, остальное тоже сработает. Может, я не зря отказался от углеводов, и лишился волос, и многие часы работал над походкой и голосом, и учился не жестикулировать, когда говорю, и не напевать то и дело мелодии из мюзиклов. Может, я действительно смогу заполучить парня моей мечты». Вхожу в домик, и Джордж вскрикивает: – О боже! – и обнимает меня. – Я смотрел в окно и едва тебя узнал – то есть я, конечно, видел твое фото в Snapchat, дорогой ты мой, и прочитал все твои сообщения, но не думал, что ты и впрямь решишься на такие крутые перемены в гардеробе и стиле. – Он встает и гладит воздух над моей головой. – Бедные волосы, – печалится он. – Но ты только что говорил с ним, и он внимательно изучил твой зад, когда ты шел сюда! Ты чувствовал, как взгляд его темных, сексуальных глаз проникает в тебя? – говорит он, шевеля бровями. – Привет! – окликает меня Эшли с верхней койки, где она листает какой-то комикс. Позволяю сумке упасть на пол и делаю глубокий театральный вдох. – Думаю, все сработает. Джордж снова вскрикивает – на этот раз победоносно. Я улыбаюсь и рассматриваю их обоих. Два моих лучших лагерных друга. В самом деле, два лучших друга. Грустно, конечно, что я вижу их всего четыре недели в году, но мы обмениваемся письмами и сообщениями и вместе смотрим «Королевские гонки Ру Пола», обсуждая их в чате, и других друзей-квиров у меня нет. В моей маленькой школе на востоке Огайо не имеется даже представительства Альянса геев и гетеросексуалов. Уверен, есть среди ее учеников ребятишки-квиры вроде меня, и, возможно, они, как и я, не скрывают своих пристрастий перед близкими друзьями и родителями, но никто об этом не говорит. Ведь если ты начинаешь обсуждать это с кем-либо, к разговору могут присоединиться посторонние люди, а в восточном Огайо ты редко услышишь от них что-то приятное. Я сильно изменился за последний год, что не прошло незамеченным. Я продолжал оставаться театральным ребенком (всегда кордебалет, никогда главные роли), но неожиданно девочки стали смотреть на меня иначе, стали просить куда-нибудь пойти с ними. И мне приходилось часто сказываться больным. Мои родители тоже то и дело бросали на меня странные взгляды и спрашивали, все ли у меня в порядке, а я в ответ лишь улыбался и говорил, что все просто замечательно. Это было не слишком комфортно, но оно того стоило, если я смогу вернуться в школу с фотографией целующихся Хадсона и меня на экране блокировки телефона. – Итак, – говорит Джордж, покончив с вскрикиваниями, – какой у тебя план действий? Ведь ты по-прежнему сможешь тусоваться с нами, да? Марк сказал, он собирается поставить «Пока, пташка», и я так волнуюсь по этому поводу! Дорогой, я готов пройти по трупам ради того, чтобы сыграть Ким, и не вздумай встать у меня на пути. Джордж вытягивает руки, и я вижу, что зеленые и золотые буквы на его ногтях складываются в ЖИВИ ЯРКО. Весь этот год я был сосредоточен на изменениях в своем теле и не замечал по Инстаграму и Snapchat, а что же происходит с ним. Джордж изменился не так сильно, как я. Он по-прежнему «коренастый», как мы характеризовали себя оба, пока я не похудел, но лицо цвета песка у него теперь более худое, на нем просматривается щетина, а в треугольном вырезе лиловой майки видны волоски, и все это придает ему мужественности. Его черные курчавые волосы на голове по-прежнему сбриты по бокам и длинные посередине, но теперь это смахивает на мужскую прическу, а не на детскую. И он больше не выглядит слишком молодо для своего возраста, а смотрится даже несколько старше, чем мы. И это идет ему. Что касается Эшли, то она осталась точно такой, как была. Те же обрезанные джинсы, та же черно-белая фланелевая рубашка, повязанная вокруг талии, та же самая майка без рукавов. Ее голова с одной стороны выбрита, немытые вьющиеся волосы на другой падают на узкое, бледное лицо. Она прекрасный работник сцены. Свет, звук, закулисье – ее стихия, она справляется с этим куда лучше, чем кто-либо еще. – Не знаю, смогу ли я принять участие в постановке. – Стараюсь, чтобы в моем голосе не прозвучала грусть, которую я по этому поводу испытываю. – Только не это, дорогой, – качает головой Джордж. – Конечно, у тебя есть план и все такое, но в жизни всегда есть место театру. Эшли отрывается от комикса – потрепанного выпуска «Академии смерти»: – Ты готов бросить театр ради этого парня? В самом деле? – Это часть плана, – отзываюсь я. – И он не просто какой-то там парень. Он Хадсон. ХАДСОН. Идеальный человек. – Пока я произношу это, в домик входят другие мои друзья – другие театральные ребята. Мы здороваемся, обнимаемся, некоторые из них говорят, что им нравится моя новая прическа. Джордан останавливают на ней взгляд и произносят: – Ух ты! Тебя не узнать. Прикольно, однако. – А потом выбирают себе кровать. Я занимаю койку рядом с кроватью Джорджа, под койкой Эшли. – Я думал, ты разместишься на втором ярусе, с такой-то прической, – комментирует мои действия Джордж. – Уймись, – отвечаю я. – Это всего лишь волосы. – И никакого тебе театра, – грустно говорит Эшли. – И что ты будешь делать все лето? – спрашивает Джордж. – Думаю заняться спортом, – отвечаю я, хотя сам не знаю, каким именно. – Бегом с препятствиями, а еще всякими там искусствами и ремеслами. – Ну, это будет тебе обеспечено, – пожимает плечами Джордж. – Я как-то не въезжаю, Рэнди, – начинает Эшли, – Понимаю, что ты запал на этого парня… – Я не просто запал, – возражаю я. – Он заставляет меня чувствовать себя… иным. Он особенный. Эшли вздыхает у себя наверху, и я замечаю, что они с Джорджем переглядываются. – И зовите меня теперь Далом. По крайней мере, на людях. – Дал, – задумывается Джордж. – Не так уж и плохо. – А мне не нравится, – морщится Эшли. – Это не твое имя. – Это же просто другая часть имени Рэндал. – Я достаю из сумки простыни – на этот раз они серого цвета, без радужных изображений единорогов, какие я привозил прежде, – и застилаю кровать. – Все хорошо. Я не забываю, кто я есть на самом деле. Просто хочу, чтобы на меня смотрели другими глазами. – Ты хочешь казаться более мужественным, – с отвращением констатирует Эшли. Она спрыгивает вниз и помогает мне подоткнуть углы простыни. – Словно это что-то да значит. Эту чепуху придумали гендерные эссенциалисты. – Это имидж, – высказывает свое мнение Джордж. – Это то, что нравится Хадсону. – Я сажусь на кровать и разглаживаю серые простыни. По крайней мере, они из плотной ткани. Может, они и смотрятся иначе, но на ощупь такие же, как прежние. – И ты уверен, что все это стоит того? – Совершенно уверен. Два Мы усаживаемся полукругом рядом с флагштоком и смотрим на Джоан, которая, в свою очередь, смотрит в блокнот с обычным для нее выражением лица, скосив рот на одну сторону. Я сижу между Джорджем и Эшли. Мне можно по-прежнему дружить с ними, это никак не скажется на выполнении моего плана. Я решил, если ему это не понравится, значит, он не тот парень, каким я его считаю, а я считаю его парнем, который верит, что все мы особенные и способны на многое. Он может не знать, что мы старые близкие друзья, но это неважно. Кроме того, мне будет нужна их помощь. Нахожу глазами Хадсона – он сидит на противоположной стороне полукруга и машет мне. Рядом с ним его лучший друг Брэд – высокий, худой, с обритой наголо головой и темной кожей. Он, подобно Хадсону, занимается спортом и не красит ногти, но, как ни странно, они просто друзья, и никто не знает, почему так получилось. Это одна из больших тайн лагеря. Как, например, действительно ли кто-то из третьего домика умер, или почему домики не разделены по гендерному принципу, а раздевалки в бассейне разделены. – Мне нужно, чтобы вы показали мне дерево, – говорю я Джорджу и Эшли. – Ты видел его, – отвечает Эшли. Она уже побывала в домике искусств и ремесел, нашла толстые нитки и теперь плетет из них браслет. – Рэнди видел, а Дал нет, – усмехаюсь я. – Далу нужно увидеть дерево, когда Хадсон будет наблюдать за ним, чтобы он мог сказать, что ни за что не согласился бы встречаться с таким плейбоем. – Плейбоем? – удивляется Джордж. – Дорогой, у нас на дворе не шестидесятые. Мы так не говорим. – А меня больше беспокоит, что он говорит о себе в третьем лице и так, будто он – это два разных человека, – произносит Эшли. – Это позволяет мне различать их. Дал – вроде как роль. – Мастер перевоплощения. – Голос Джорджа чуть презрителен. – Хорошо-хорошо, я помогу тебе, но не могу представить, как ты заставишь его подслушать наш разговор. – Просто подведи меня к дереву, когда я попрошу тебя об этом, ладно? – Прошу внимания! – Джоан с поднятой рукой стоит перед флагштоком посреди домиков. – Когда рука поднимается… – Все затыкаются! – раздается ей в ответ. Кто-то продолжает разговаривать, но Джоан не опускает руку до тех пор, пока не наступает полная тишина. – Спасибо! – говорит Джоан. Она всегда выглядит невыспавшейся. Ей, должно быть, за пятьдесят, у нее короткие курчавые волосы и большие очки в пластмассовой оправе на цепочке, которые, готов поспорить, она носит еще с семидесятых годов, на ней всегда белая лагерная рубашка и бриджи. – Здравствуйте и добро пожаловать в лагерь «Открытая страна»! – продолжает она с недостаточным энтузиазмом и улыбкой, которая была бы просто неотразимой, будь у нее побольше энергии. – Я Джоан Руиз, директор лагеря. Я буду каждый день в восемь утра проводить здесь собрания, а по понедельникам вечером руководить кружком по истории ЛГБТКИА+. В иное время вы услышите мой голос, только если у вас появятся какие-нибудь неприятности. Вот и давайте поговорим о том, как не допустить этого. Во-первых, никаких мобильников, компьютеров, никаких «умных» часов и ремней или что там еще такое есть в наши дни. Во всех домиках имеются магнитофоны на случай, если вам нужно слушать музыку, но больше никакой техники. Если мы застукаем вас с телефоном или чем-то еще, то вы будете неделю драить кухню, а телефон мы заберем. И вы не получите его до тех пор, пока не отправитесь домой. К тому времени он успеет сто раз разрядиться, и вы не сможете незамедлительно войти в Интернет, чего, знаю, вам очень хотелось бы. Это означает также, что вам придется писать письма – Настоящие Письма, – если вы захотите пообщаться с друзьями или родителями. Следующее: Еда! Вы должны обязательно три раза в день приходить в столовую. Если вы веган или вегетарианец, если вам нужна кошерная еда или халяльная, вы должны были уже предупредить нас об этом, и мы приготовились бы кормить вас соответственно. Все будут есть, что дают. С этим у нас обстоит не так уж и плохо, уверяю вас. Да, вы можете получать из дома конфеты, какие-нибудь перекусы, но только то, что дозволено правилами – ничего с арахисом или кунжутом, ничего такого, на что у кого-то сильная аллергия; у ваших вожатых есть списки этих продуктов. Если вы получите посылку, вожатый посмотрит, нет ли в ней чего неразрешенного. Не оставляйте еду на столах! Она привлекает муравьев. Много муравьев. Если вы будете играть на конфеты, то только в карты. Никаких пари о том, кого вырвет из-за того, что он объелся, или о том, кто уронит яйцо во время бега с яйцами. Это просто подло. Никакого алкоголя! Если это правило будет нарушено, мы тут же вышвырнем виновного из лагеря. Та же участь постигнет и тех, кого мы увидим на улице после отбоя. По мере того как Джоан вещает, я дергаю из земли траву и украдкой посматриваю на Хадсона, который, к моей радости, украдкой посматривает на меня. Однажды наши взгляды встречаются, и я улыбаюсь ему. Все идет слишком уж гладко. Теперь надо удостовериться в том, что он понимает: я не собираюсь стать его очередным завоеванием. Он привык к тому, что каждые две недели у него появляется в лагере новый мальчик. Неделя ухаживаний, неделя держания за руки и уединения в яме для арахисового масла – так здесь называется одно из препятствий на спортивной площадке – а затем неизбежное расставание и немного слез. Однако они всегда остаются друзьями. Хадсон мастер в этом деле – и это имеет свои преимущества. Он ведет себя мило, никогда никого не обманывает, просто они больше… не пара. Но я их всех уделаю. Потому что Хадсон будет со мной все лето. И потом тоже. Мы станем бойфрендами и будем жить в одной палатке во время путешествия на каноэ, запланированного на вторые выходные в лагере. Закончив свою речь, Джоан представляет нам мед-брата Космо – скелетообразного мужчину лет шестидесяти с доходящими до плеч седыми волосами. – Просто будьте здоровы, все, – говорит он, помимо прочего. – Вода, защита от солнца, всякое такое. Сами знаете. – Он машет нам и уходит. Джоан немного хмурится, а затем поднимает большой радужный флаг, и он, оказавшись на самой вершине флагштока, развевается на ветру. Все молча, но с улыбками смотрят на него. Признаюсь, каждый год в этот момент у меня на глазах готовы выступить слезы – вы способны винить меня за это? Здесь наш особый дом. Запах ветра наполняется запахом свободы, и я закрываю глаза. Я не могу позволить себе слезы этим летом – на меня смотрит Хадсон, а крутые парни не плачут в присутствии других людей. – О’кей, – говорит Джоан, когда флаг поднят, – Распаковывайте вещи, утрясайте распорядок дня с вашими вожатыми, потом соберетесь группами, поплаваете и на ужин. После ужина вожатые покажут вам шоу талантов. Выше голову! – выкрикивает она традиционное напутствие. Все встают и идут к своим домикам, но я вижу, что Хадсон направляется ко мне. Джордж и Эшли смотрят выжидающе. – Увидимся в домике, – говорю я. Джордж, уходя, бросает на меня неодобрительный взгляд. – Привет! – говорит Хадсон. – Значит, твои соседи вводят тебя в курс дела? – Ага, здесь просто обалденно. – Да уж. Смотри, разве ты мог вообразить место, подобное этому, когда тебе приходилось таиться? Никто тебя не обзывает, никто не спрашивает, а не пробовал ли ты стать натуралом, что унизительно. Никакой травли, никакого третирования. Это замечательно. – Не могу представить человека, который травил бы тебя, – оглядываю его я. – Ну, теперь уже не травят, – улыбается он. – Теперь я расправляюсь с ними их же методами. – Я не знаю, о чем это он, но понимающе киваю. – А вообще-то, я просто хотел сказать тебе, чтобы ты записался в клуб приключений. – Да? – Да. Я всегда это делаю. Это супер! У нас там полоса препятствий, походы и много чего еще. А плаванием я стараюсь заниматься до обеда… это на случай, если ты захочешь увидеть меня в плавках. – Он улыбается обаятельной волчьей улыбкой, и я чувствую жар в спине и ногах, приливающий к пальцам ног. – О’кей. – И давай мы с тобой пообщаемся – только мы, – когда у нас будет на то время. – Глядя на меня, он прикусывает нижнюю губу, будто нервничает.