– Ах да, – хмурится он. – Я не хотел этого понимать. – Прости, – целую я его еще раз и направляюсь к двери. – Спокойной ночи. – Спокойной ночи. – Я смотрю в окно на то, как он идет к своему домику. Теперь можно вздохнуть с облегчением. Слава богу, никто ничего не заметил. – Дал, дорогой, не можешь ли ты минутку побыть Рэнди и помочь мне показать Паз, как правильно открывать веер? – просит сидящий на своей кровати Джордж. – Кристал заставляет меня неоднократно делать это для «Испанской розы», – объясняет Паз. – Но она говорит, что у меня получается недостаточно сексуально. Она берет веер, отчаянно при этом жестикулируя, и тот открывается где-то наполовину. На одной его стороне американский флаг, на другой – радужный. Я сажусь рядом с ней и тянусь к вееру Джорджа. Он вручает его мне и немедленно достает из-под подушки еще один. – Перво-наперво, лапонька, нужно пониже опустить руки, вот так, – показываю я ей. – И не пытайся махать веером всей рукой. Нужно просто дать ему раскрыться с одной стороны. – Открываю веер, подношу его к лицу и соблазнительно машу им, хлопая ресницами. – Теперь ты попробуй. Она делает еще одну попытку, и веер раскрывается целиком, но без щелчка, с каким должен раскрываться хороший театральный веер. – Уже лучше! – хвалит ее Джордж. – Не надо волноваться, дорогая. У меня сначала тоже выходило так себе. – Он раскрывает свой веер, таращит глаза и обмахивает себя. – Но Рэнди меня научил. – Ты по-прежнему слишком машешь рукой. А нужно работать лишь кистью, – наставляю ее я. – Можно я возьму тебя за руку? – Конечно. Я крепко держу руку Паз, чтобы она не двигала ею. – А теперь еще раз – одной лишь кистью. Она хочет пошевелить рукой, но у нее это не получается. Веер же едва открывается. Я закрываю его. Она повторяет попытку, сосредоточившись на этот раз на кисти, и веер раскрывается со стуком. – ДА! – восклицает Джордж. – А теперь обмахивайся им и при этом говори что-нибудь выразительное. Я отпускаю руку Паз, и она, широко распахнув глаза, обмахивается веером. – Надеюсь, завтра на ужин будет пицца! – произносит она таким зычным голосом, что Джордан нервно изрекают: – Давай, сообщи о своем желании вселенной. – Исполнение на пять с плюсом, – возвещает Джордж. – Но над содержанием нужно поработать. – Я не сильна в импровизациях, – защищается Паз. – И понимаю, что выступила неудачно. – Однако с веером ты справилась хорошо. Давай еще раз. Она снова открывает веер, на этот раз еще быстрее, и провозглашает: – Я – твоя мать. – Лучше, – кивает Джордж. – А… вы репетируете, – догадываются Джордан, лежащие на своей койке. – Так бы сразу и сказали. – Думаю, ты научилась пользоваться веером, – заключаю я. – Я тоже так считаю. Спасибо, Рэнди. Дал. Прости. – Я отзываюсь и на то, и на другое имя, – подмигиваю ей я. – Но мне нужно почистить зубы, – добавляю я, заметив, что Марк смотрит на меня, постукивая по своим часам. Я смеюсь, беру зубную щетку и отправляюсь готовиться ко сну. И умудряюсь сесть на кровать как раз в тот момент, когда Марк выключает свет. У меня был прекрасный день. Засыпая той ночью, я чувствую лишь небольшую вину перед Хадсоном – ведь он рассказал мне правду о себе, а я не последовал его примеру. * * * На следующий день мы возвращаемся к обычному расписанию и к приключениям на свежем воздухе, и Конни учит нас преодолевать яму для арахисового масла. После нескольких безуспешных попыток мне удается перелететь через нее. В результате я достигаю некоторого прогресса в этом деле. Мне почти всегда удается ухватиться за веревку. Иногда я хватаю ее слишком низко, но повторяю попытки еще и еще, твердя себе, что однажды это может пригодиться – существует множество спектаклей, где нужно качаться на веревке: «Питер Пэн», некоторые версии «Кандида». Конечно, в спектаклях веревка всегда наготове, но прыгать тоже нужно. Когда мы заканчиваем, Хадсон подходит ко мне, обнимает одной рукой за талию и целует в щеку, хотя я весь потный. – Знаешь, малыш, я подумал вот о чем, – тихо говорит он. – Может, сегодня вечером после отбоя мы с тобой вернемся сюда… – И? – Дал, – подходит ко мне Конни, и Хадсон немедленно замолкает. – Я хочу быстро переговорить с тобой. – Она обращается к Хадсону: – Наедине. Уверена, вы увидитесь сразу после этого. – Пока. – Хадсон снова целует меня в щеку и идет к бассейну. Я нервно смотрю на Конни. Почему это она хочет поговорить со мной? – Со мной что-то не так? Она усмехается: – Нет. Пошли куда-нибудь, где никого нет. Я иду вслед за ней от полосы препятствий в лес. Когда звуки лагеря затихают, она останавливается и поворачивается ко мне. – Ты просто потрясаешь меня этим летом, Дал. – О. Спасибо. – Что происходит? – Я не собираюсь говорить, что понимаю цель твоего преображения или какие у тебя намерения. До меня доходят разные слухи, но твоя жизнь – это твоя жизнь, и твой выбор – это твой выбор. Но благодаря этому выбору я впервые за четыре года провожу с тобой достаточно много времени и должна сказать тебе, что ты – лидер. – О. Спасибо, – повторяю я. Мне по-прежнему непонятно, к чему этот разговор. – Ты включился в работу по преодолению полосы препятствий. И ты объясняешь другим, как что надо делать, если они этого не понимают. Ты подбадриваешь ребят, помогаешь им, ты позитивен. – Она делает паузу, и я жду, что она вот-вот скажет: «Но ты не можешь никого обмануть, так что возвращайся в театр». Но вместо этого она произносит: – Я думаю, ты станешь прекрасным капитаном в цветовых войнах. – Что? – Может быть так, что ты абсолютно ничего не чувствуешь? Такое бывает? Все твои нервные окончания не работают, пока ты перевариваешь новую для тебя информацию? И со мной происходит именно это. – В этом году у нас будут команды Синих и Красных. Я думаю, ты замечательно справишься с ролью капитана команды Синих. Соревнования начнутся в пятницу. Тебе понадобится некоторое время на то, чтобы все спланировать – этим можно будет заниматься до ужина. Твоя задача будет заключаться в том, чтобы организовать игру, решить, какие домики в каких состязаниях примут участие, и стать чирлидером для каждого игрока. Нужно будет воодушевить их. Показать, на что способен квир. Ты не против? – Я… – Я капитан в цветовых войнах. Мое тело перезагружается, и меня начинают наполнять эмоции. Гордость, и шок, и осознание того, что я, в каком-то смысле, стану Хадсоном. Я смогу стать для ребят тем же, кем он был для меня, оставив в стороне сексуальную составляющую, разумеется. Я смогу помочь другим ребятам-квирам понять, что они способны на все. Что они могут стать лучшими версиями самих себя, по крайней мере здесь, в лагере, а затем вернуться во внешний мир и раскрыть свой потенциал и там. Это как раз то, что хотел от нас Хадсон. Я чувствую, как во мне взрываются одни звезды и образуются новые. – Вы действительно хотите этого от меня? Конни кивает. – Вы оказываете мне большую честь. Спасибо вам огромное. И не только за это. – Я прижимаю руки к груди. – Но и за все, чему вы научили меня. Это помогло мне стать таким, какой я есть. И, конечно, мне нужно поблагодарить Хадсона, и родителей, и моих друзей – Джорджа и Эшли, и даже Марка, доставившего мне немало тяжелых минут, но всегда вдохновлявшего меня. Я чувствую… – О’кей, – безучастно перебивает меня Конни. – Это тебе не «Тони» получить. Так ты хочешь быть капитаном? – Да! – Прекрасно. Я встречусь с тобой и с другими капитанами команды после бассейна в четвертом домике, это на холме. – Я киваю. Четвертый домик – один из пустующих домиков, и в каждой команде по четыре капитана. – Постарайся, чтобы никто тебя не видел. И никому не говори. Это должно стать сюрпризом. Я киваю и жду, что она еще скажет. – Вот так. Увидимся. Приступай к следующему своему занятию. – Ладно, – опять киваю я. – Еще раз, спасибо вам. Для меня так много значит, что вы… – Дал. Иди. Киваю и ухожу. Сердце у меня такое легкое, что способно выпорхнуть из груди, как бабочка. И я готов присоединиться к нему. Может, это лето посвящено не только Хадсону. Может, что-то перепало и Далу. Людям, которых Дал способен вдохновить. Дал – лидер. Дал – тот, на кого можно равняться. Стелла Адлер, но только по отношению к спорту. Рэнди никогда не был таким. И осознание того, что я могу быть похожим на Хадсона, просто восхитительно. Что я могу стоять на платформе и вдохновлять взирающих на меня людей. Они почувствуют, что могут сделать все – благодаря тому, что я скажу им. Держу пари, это пригодится мне и в театре. Это поднимет мой авторитет. Я смогу претендовать на серьезные роли – «Смерть коммивояжера», в главной роли Рэнди Капплехофф! «Гленгарри Глен Росс»! Такого я еще не играл, хотя и предполагаю, что когда-нибудь получу роль в «Кто боится Вирджинии Вулф». Я едва обращаю внимание на занятие в бассейне, а когда за обедом Хадсон спрашивает, что хотела от меня Конни, докладываю ему, что она просто сказала, что я стал лучше справляться с полосой препятствий, и это, должно быть, вполне объясняет мой рассеянный взгляд, потому что никаких вопросов он больше не задает. Я хихикаю дольше, чем требуется, над шутками, которые вовсе не кажутся мне смешными. Легкость в теле сохраняется у меня весь день – в домике ИР, где мы раскрашиваем камни, по ходу игры в тач-футбол и во время «свободного плавания», когда мне хочется подхватывать всех подряд и кружить. Я чувствую себя таким счастливым. После бассейна я говорю Хадсону, что не могу пообщаться с ним, потому что мне нужно написать письмо родителям, и он не возражает – говорит, у него тоже есть кое-какие дела. Мы взбираемся на холм. И я прощаюсь с ним у своего домика, а затем, когда никто на меня не смотрит, иду к четвертому домику, распахиваю дверь и вхожу. На холме есть несколько пустующих домиков – в лагере всего сто или около того отдыхающих, а в каждом домике размещается по двенадцать человек, так что двадцать домиков нам в данное время без надобности – но никогда прежде я в таком домике не бывал. Кроватей здесь нет. Конни притащила пластиковый раскладной стол и пять раскладных стульев и поставила их посреди домика, и я вижу оставшиеся в пыли на полу следы от них. – Вот и второй, – говорит она, восседая во главе стола. Рядом с ней сидит парень на год старше меня, но его имени я не помню. У него грязные черные волосы и козлиная бородка, на нем драная майка, которая ему очень велика, и бриджи. – Дал, ты знаешь Джимми? – Конечно, я видел тебя в лагере. – Ага, чувак, – говорит Джимми, протягивая мне руку. – Джимми Мендоза. А ты Дал, верно?