– Я люблю тебя, – шепчет он. Мое сердце буквально замирает на минуту. Я реален. Но на какое-то время становлюсь медицинским чудом – все клетки моего тела замерзают, кровь не течет по венам, легкие не дышат, мозг перестает функционировать. А затем все снова приходит в норму. – Прости, если я слишком рано говорю об этом. – Я тоже люблю тебя, – быстро отвечаю я, но не добавляю: Я люблю тебя много лет. Я скажу об этом позже, когда открою ему все. Он любит меня. Он так сказал. Вот уж не думал, что эта часть плана тоже сработает. На очереди следующая часть. Она означает, что я МОГУ рассказать ему все, и он примет это как должное, потому что любит меня, и, может, следует признаться ему прямо сейчас… но зачем прерывать нынешний счастливый момент? Скажу позже. Не сейчас. И вместо того, чтобы говорить, я целую его. Двадцать К началу цветовых войн в пятницу я никому не рассказывал о нашем взаимном признании в любви. Я хотел сохранить его в тайне, оставить при себе, не делиться с Джорджем и Эшли, чтобы они не шутили на этот счет, даже если их насмешки оказались бы дружеским поддразниванием, которое я заслужил, потому что наконец получил то, чего хотел. Я буду скрывать это от них еще некоторое время. Но моменты с Хадсоном – то, что мы держимся за руки во время ужина, целуемся на ночь, – становятся теперь гораздо более особенными. Гораздо более значительными. У нас не летняя интрижка. Не выброс гормонов. Это судьба. Это было предназначено нам. И все, что я сделал, мой безумный план, все это нужно было для того, чтобы Хадсон полюбил меня так, как люблю его я. Честно говоря, я немало горжусь собой. Я составил план и проделал трудную работу, и у меня все получилось. Конечно, нужно сделать кое-что еще очень важное – ведь я еще не обнажался в присутствии Хадсона (если только в моих фантазиях в душевой кабинке). Я до сих пор не открыл ему всю правду и не покрасил ногти лаком, не щелкнул веером, раскрывая его перед носом Хадсона, но скоро я все это сделаю. В воскресенье после цветовых войн мы собираемся уединиться в яме для арахисового масла. А если из этого ничего не выйдет, то мы договорились, что будем жить в одной палатке во время похода на каноэ на следующих выходных. Хотя мысль о том, что придется ждать так долго, доводит меня до безумия. Я хочу улизнуть из домика после отбоя, чтобы заняться сексом с человеком, которого люблю – и который любит меня. Даже если нас поймают, оно будет стоить того. Все это делает нашу притворную ссору еще более смешной. Я знаю, он любит меня, и он знает, что я люблю его, так что, когда я на повышенных тонах заявлю, что его выбор красного порошкового напитка «отвратителен, и у него вкус леденца, растаявшего в чьих-то ботинках», это будет действительно нечто – то, как он повернется ко мне, нервничая по поводу исполнения своей роли, но испытывая счастье из-за того, что делает что-то вместе со мной – с бойфрендом, которого любит. – Умоляю тебя, – говорит он. – У синего напитка ужасный вкус. К тому же он пачкает язык, и в результате ты выглядишь как труп. – Хорошая импровизация, – шепчу я, и он улыбается мне. – Неужели? Вот как мы это делаем? – спрашивает сидящий напротив нас Джордж. – Лучше уж синий язык, чем красные губы, – кричу я во всю свою исполнительскую мощь. – Такое впечатление, что ты подцепил венерическую болячку. Красный цвет – цвет крови, а синий – цвет мира! Красный – ничтожный, мелкий гнев, синий – бездонное небо! Во все времена красный был цветом насилия, а синий – цветом флага героев! Синий напиток – лучший! – Ха! – Хадсон встает и скидывает мой стакан на пол. Я впечатлен. Он прекрасно вошел в роль. – Синий? Синий – цвет тоски. Синий для тех, кто не может оценить красный! – Красноязыкое чудище! – рычу я, встав на скамейку и тыкая в него пальцем. – Синий напиток лучше! – Красный! – орет он, примостившись на скамейке рядом со мной и приблизив свое лицо к моему. – Синий! – Красный! – Синий! – Я продолжаю вопить, а тем временем входит строевым шагом в столовую Паз, а позади нее идут Джимми и Чэрити. На всех на них комбинезоны, а на лицах – синяя косметика (у Джимми и Паз макияж напоминает боевую раскраску, а Чэрити скорее похожа на русалку, в образе которой фотографируется для Инстаграма). В руке у Чэрити синий флаг, она поднимает его, скандируя «Синий!» в унисон со мной, и глаза присутствующих становятся круглыми, и лишь несколько самых молодых ребят пребывают в замешательстве, а может, в беспокойстве. Затем со своим флагом выходят капитаны Красных – одеты они куда невыразительнее, – и мы с Хадсоном спрыгиваем со скамейки и присоединяемся к своим командам, при этом я стаскиваю с себя майку, специально надетую поверх комбинезона (Чэрити шьет БЫСТРО, она умудрилась пошить его за пару часов). Мне нравится это эффектное разоблачение. Мы все маршируем на другой конец столовой, выкрикивая «синий!» и «красный!», наверное, немного дольше, чем нужно, прежде чем Джоан забирается на стол и громко объявляет: – Цветовые войны! – примерно с тем пафосом, что необходим в данный момент. К счастью, Марк тоже здесь, и он вступает в игру – орет: – Цветовые войны! – прыгая вверх-вниз и двигаясь при этом по кругу до тех пор, пока все тоже не начинают кричать, пусть даже кто-то и не слишком воодушевленно. Это мощный и мужественный шаг с его стороны, учитывая, как сильно он эти самые войны ненавидит. Джоан поднимает руку, в столовой устанавливается тишина, и она сообщает, какой домик в какой команде, и ребятам приходится усесться кому с левой, кому с правой стороны стола, чтобы завершить ужин десертом – шоколадными пудингами с клубникой или с черникой соответственно. Конни обращается к нашей половине стола и рассказывает, какой домик в каких соревнованиях будет участвовать на стороне Синих. – Что? – спрашивает меня Эшли, услышав, что нам отведена полоса препятствий. – Поверь мне, – успокаиваю ее я. – Мы обязательно у них выиграем. – Дорогой, ты что, головой ударился? На этот раз по-настоящему? – волнуется Джордж. Я улыбаюсь: – Говорю же вам: у меня есть план. Они придвигаются ко мне, и я рассказываю им о том, что задумал. – Ну, может, оно и сработает, – наконец признает Эшли. – Я хочу сказать… во всяком случае, мы удивим их. – Я действительно считаю, что мы можем победить, – заверяю ее я. – И Хадсон не будет против? – сомневается Джордж. – Не-а. Это же всего лишь игра. Кроме того, он любит меня. – Я не могу больше держать это в себе. Брови Джорджа взлетают вверх. – Правда? – Правда. Он так сказал, ну и вообще. – Вау. – Глаза Эшли распахиваются. – Я поражена. Ты хитростью заставил его полюбить тебя. Я смотрю на нее, не стараясь скрыть, как сильно ранили меня ее слова. Это была не хитрость. Это был план. И он оказался удачным. Хадсон любит меня. Не Дала, но меня, такого, какой я есть. – Эшли, – хлопает ее по руке Джордж. – Не надо вредничать. – Прошу прощения, это вырвалось у меня случайно. – Это была не хитрость и не обман. Хадсон знает меня. – Однако в моих словах чувствуется некоторая фальшь. – То есть я собираюсь все рассказать ему. После цветовых войн. И он по-прежнему будет любить меня. – Конечно, будет, дорогой, – кивает Джордж. – Ты согласна, Эшли? – Надеюсь, – коротко произносит она. Я хмурюсь. Нет нужды надеяться. Все будет хорошо. Ведь любовь никуда не исчезает, правильно я говорю? Унимаю внезапную дрожь в ногах и возвращаюсь к рассказу о том, как мы сможем победить в эстафете по полосе препятствий. Первое событие цветовых игр в этот вечер – шпионские игры. Нам раздают красные и синие жилетки, а затем территорию лагеря делят пополам – от домиков к реке. Команда Синих стартует от актового зала и должна добраться до лодочной станции, а команда Красных наоборот. Граница проходит около теннисных кортов. Если тебя обнаруживают на территории противника, ты отправляешься в «тюрьму». У каждого игрока есть фонарик. Паз берет на себя контроль над территорией вокруг домика с актовым залом и назначает некоторых ребят караульными, другие же участники попробуют пробраться на сторону противника. Мы начинаем. Честно говоря, я не могу понять, почему эта игра разрешена в лагере, ведь она такая опасная. Горстка ребят крадется по лесу, не имея возможности видеть остальных. Создается впечатление, что мы ищем неприятностей на свои головы. Но, может, так оно веселее? Даже в прошлые годы мне всегда нравилось пробираться по лагерю в темноте. А нынешним летом я чувствую себя более подготовленным к этому. Намазываю грязью лицо и руки и натягиваю длинные черные носки. А потом шмыгаю в лес за домиками. Растительность вокруг не такая густая, чтобы невозможно было увидеть лагерь, для этого достаточно просто обратить внимание на горящий свет. Некоторые игроки зашли довольно далеко, но думаю, многие из нас слишком боятся заблудиться и потому не забираются в самую глубь леса. Со мной идут двое других участников соревнований: Монтгомери, которого я заставил надеть черную шляпу, чтобы скрыть его рыжие волосы, и основательно подготовившиеся к игре Джордан – на них черная лыжная маска, черные штаны и майка с длинными рукавами под синей жилеткой. Предполагается, что это я буду вести их по лагерю, но, честно говоря, такое задание надо было дать Джордан. Я говорю им, чтобы они пригнулись к земле и двигались бесшумно. Спускаться по холму легко – лесной склон довольно полог, и, кроме того, мы все еще находимся на территории лагеря. Но мне не хочется, чтобы кто-то заметил, как мы углубляемся в лес. – В прошлом году, – шепчут Джордан, – лес патрулировали по его границе, но там есть ручей, похожий на ручей из «Забавной мордашки», он глушит шорох кустов. – Тогда идите впереди, – говорю я. – О’кей, – отвечают они. – Но будьте на стреме, в этом году мы хотим добраться туда быстрее Эшли, так что нам понадобится ваша помощь. Мы с Монтгомери идем вслед за Джордан в глубь леса и, конечно же, находим пробегающий по нему ручей. Он журчит достаточно громко, чтобы заглушить наши шаги. Мы идем вдоль него, низко пригнувшись и пробираясь через кусты. Несколько раз мы видим лучи света, но они шарят поверх нас. Не знаю, как далеко мы оказываемся в лесу, но скоро прямо на нашем пути возникают две фигуры. Джордан поднимают вверх руку. И мы с Монтгомери останавливаемся, притаившись в кустах. – В этом году нас так несправедливо поделили на команды, – изрекает одна из фигур. Мне кажется, я узнаю голос Дрю из приключений на открытом воздухе. – Ведь мы будем соревноваться с седьмым домиком на полосе препятствий. Ты знаешь об этом? Хадсон смеялся, прочитав расписание соревнований. – Не будь ехидной, – произносит другой голос. Это Сэм из спортивной секции. – Я не ехидна. Я просто говорю. Среди них нет спортсменов. Они – театральные ребята. Их приветствия и все такое, конечно, окажутся лучше, но это не принесет им достаточное количество очков. – Это не повод для злорадства. Пусть они сделают все, на что способны, и как следует повеселятся. – С минуту они молчат. Я стараюсь дышать как можно тише. – Как думаешь, Дал и Хадсон скоро расстанутся? – Ревнуешь? – Я хочу сказать, что Хадсон придерживается двухнедельных отношений, а потом все заканчивается. И Хадсону придется найти кого-то, чтобы быть с ним еще две недели. Джордан кладут руку на мою кисть, и я обнаруживаю, что у меня сжаты кулаки. – Он не вернется к тебе, Дрю. – С этими словами Сэм уходит в сторону. Дрю идет за ней. – Если ты озабоченный, то сойдись с Детриком. С ним просто. – Но он не слишком-то сексуален, – говорит Дрю, принимая ее слова к сведению. – Неприятности в раю? – шепчет мне Монтгомери. – Если ты чувствуешь себя одиноким, то… – Тсс! – предупреждают Джордан. Я закатываю в темноте глаза. У нас с Хадсоном все хорошо. Вот только мне не нравится, что он смеялся над тем, что мой домик будет соревноваться с его домиком на полосе препятствий. Это в том случае, если он действительно смеялся – Дрю мог и соврать. Мы идем по лесу вдоль ручья до того места, где он впадает в реку. Здесь никого нет, но мы видим пляшущие лучи фонариков на некотором расстоянии, а кусты здесь уже не растут, и потому мы держимся еще ближе к земле, а Джордан так буквально ползут на животе. У двери на лодочную станцию стоят двое часовых из команды Красных. К счастью, здесь есть веранда. Я подсаживаю Джордан, и они взбираются на нее. Затем я приподнимаю Монтгомери, и, оказавшись наверху, они оба протягивают мне руки. Я подпрыгиваю и хватаюсь за них, и Монтгомери с Джордан затаскивают меня на веранду, где мы всем скопом валимся на пол и тяжело пыхтим. Оглядываю веранду. На одном из стульев в расслабленной позе сидит Эшли. Она поворачивается к нам и кивает.