– Привет! – КАК? – недоумевают Джордан. – Как вам удалось опередить нас? Я следил за временем. Мы очень быстро шли по самому безопасному из маршрутов. – В этом и заключается ваша проблема. – Эшли откидывается на спинку стула и скрещивает ноги в лодыжках. – Вы выбрали безопасный путь. Джордан издают звук, похожий на рычание, и входят в лодочную станцию, где имеются наклейки, которые можно прилепить на жилетки, чтобы они послужили доказательством того, что мы добрались сюда. Теперь мы можем спокойно пройти в «тюрьму» и освободить всех «заключенных», при условии, что вернемся с ними на свою половину лагеря, отдав наклейки – отказавшись от своей победы ради того, чтобы еще раз попробовать сыграть всем вместе. Однако это стремно – выигрывает команда, которая привела в «дом» противника больше игроков. Так что пожертвовать одним человеком ради того, чтобы попытаться привести большее число участников, значит, пойти на риск. – Вам нужно подождать полчаса до тех пор, пока в «тюрьме» не окажется побольше «заключенных», – говорит нам Эшли. – Знаешь, ты доведешь их до бешенства, – говорю я, садясь рядом с Эшли. – Джордан слишком осторожны. Но на следующий год они поквитаются со мной. Или же я возьму их с собой и покажу, как надо действовать. – Сейчас. – В дверях появляются Джордан. – Что? – не понимает Эшли. – Ты покажешь мне это сейчас, – требуют Джордан. – Я жду полчаса. А потом, конечно, я все вам покажу. Если, конечно, вы справитесь с этим. Джордан прищуривают глаза и садятся по-турецки на пол веранды. – А я останусь здесь до конца. – Монтгомери устраивается поудобнее на стуле. – Хадсон – один из часовых, – сообщает мне Эшли. – Говорю на случай, если ты захочешь полчаса потискаться с ним. – Или спросить его, почему он смеялся над тем, что наш домик выступит против его домика на полосе препятствий, – добавляет Монтгомери. Я вытаращиваюсь на него. Не может быть, чтобы Хадсон смеялся над нами. – А он смеялся? – интересуется Эшли. – Если и смеялся, хотя я очень сомневаюсь в этом, то надо учитывать, над чем именно. Это было не «Они такие смешные – хотят сразиться с нами», а «Ха! Я точно знаю, как победить их». Но он недооценивает нас, – говорю я, – потому что мы не знакомы с полосой препятствий, вот и все. Но это станет нашим преимуществом. – Я по-прежнему не думаю, что у нас есть против них хотя бы один шанс, – гнет свое Монтгомери. – Они же вроде как армия, которая проходит такую полосу каждый день. Или ты выбрал нас для того, чтобы Хадсон победил и почувствовал себя большим и сильным? – Он приподнимает бровь и складывает губы сердечком, дразня меня. – Нет. Я выбрал нас, потому что мы победим. Вам следует доверять мне. – Доверять тебе? В этом году ты даже не участвуешь в спектакле, – фыркает Монтгомери. – Ты почти не бываешь в домике. Все, чем ты занимаешься, так это целуешься с Хадсоном. Мы понимаем, у тебя получилось, да здравствуешь ты, – скучным голосом произносит он, делая без капли энтузиазма джазовые ручки. – Только посмотрите на него – весь из себя качок и спортсмен. Тебя хоть немного интересует представление? Тебя вообще интересует что-то кроме Хадсона? Хочешь, чтобы мы доверяли тебе, но я даже не знаю тебя. Такое впечатление, будто он отвесил мне пощечину, челюсть у меня отвисает, а на глаза наворачиваются слезы. Я-то думал, что с тех пор, как он и Джордан обвинили меня в том, что я недостаточно тусуюсь с ними, наши отношения улучшились… мы как-то разговаривали о моем отдалении от них за ужином… и они сказали, что этого разговора мало, а потом я просто… забыл о них. И я понимаю, что был плохим другом. – Конечно, ты знаешь его, – возражает Эшли. – Мы знаем, – подтверждают Джордан. – Но этим летом мы так мало видели тебя. И у нас сложилось впечатление, будто ты больше не являешься частью нашего домика. – Мне очень жаль, – тихо говорю я. – Я действительно был поглощен своими отношениями с Хадсоном, но… – Ты не можешь делать вид, что ты один из нас, а на самом деле не быть им, – упрекает меня Монтгомери. – Мы вместе репетировали, дожидаясь своих выходов, разучивали танцевальные па, пели хором, танцевали, у нас были понятные нам одним шутки, и мы были частью… чего-то. А теперь ты не с нами. И вот ты налетаешь на нас и просишь сделать то, что, как ты ЗНАЕШЬ, мы можем сделать, но никто из нас на самом-то деле делать этого не хочет, потому что все мы понимаем, что будем выглядеть просто ужасно, и человек, что сейчас передо мной, похож… Я не знаю его. Я не верю ему. И я не хочу позориться перед всем лагерем ради того, чтобы он хорошо выглядел в глазах своего бойфренда. Джордан кивают: – Мы просто не чувствуем, что ты – один из нас. – Я по-прежнему такой, – заверяю их я. – Просто я занимаюсь чем-то еще. – Теперь это называется так? – хмыкает Монтгомери. – Послушайте. – Эшли выпрямляется и кладет руку мне на плечо. – Я поняла. Ты – по-прежнему ты. А Дал – это твоя роль. И ты по-прежнему наш друг. Но нам трудно ввязаться вслед за тобой в дело, которое кажется нам провальным – из-за которого мы подвергнемся унижению, – учитывая то, что этим летом ты проводишь с нами в несколько раз меньше времени, чем обычно. То, что мы видим Дала больше, чем Рэнди. Думаю, это все, что они хотят довести до твоего сведения, – завершает она. Джордан и Монтгомери кивают. Я смотрю на Эшли. И она с ними заодно? Я-то думал, она, может, одна из всех действительно понимает, что я делаю и что это значит для меня. Пусть не одобряя меня, но сочувствуя мне. Поддерживая меня. Но если я разочаровал даже ее… – Ты не похож на Рэнди, – продолжает гнобить меня Монтгомери, показывая на меня машущей вверх-вниз рукой. – Я вижу только Дала. Я киваю, медленно. О’кей. Да. Я разочаровал их. Я слишком много времени оставался в образе Дала и недостаточно был Рэнди. Вот они и не доверяют мне. Но я могу исправить это. Просто мне нужен еще один план. И он приходит мне в голову практически мгновенно. – О’кей. Я понял вас. Но завтра мы выиграем, потому что у меня есть план, и я докажу, что я по-прежнему один из вас. – Всего за один день? – не верит своим ушам Монтгомери. Я встаю. – А теперь ты отправишься к своему качку-бойфренду? – Нет. – Я одаряю его самой нахальной из своих усмешек. Я собираюсь освободить «заключенных», а потом подготовиться к завтрашнему дню. У меня появилась одна идея. Я выбегаю из домика, пробегая при этом мимо Хадсона, который машет мне рукой. Я возвращаюсь, чтобы клюнуть его в щеку, и направляюсь в «тюрьму». Там всего несколько ребят, но я освобождаю их и бегу на свою половину лагеря, выискивая глазами Чэрити. Она обычно стоит в дозоре. Нахожу ее у домика ИР, светящую вокруг себя фонариком. Останавливаюсь перед ней, запыхавшийся от бега, и прежде чем заговорить, пытаюсь прийти в себя, наклонившись к земле. – Ты в порядке, Дал? – Домик ИР открыт? – Да, они не запирают его на случай, если нам понадобятся блестки или еще что. – Прекрасно. Как быстро ты можешь шить? Двадцать один Когда мы на следующий день маршируем к полосе препятствий, то делаем это с воодушевлением. После того, как вчера вечером Чэрити лихорадочно шила, и после разговора с ребятами из моего домика я твердо решил не только доказать всем им, что я по-прежнему в душе Рэнди и что Рэнди, а не Дал приведет их к победе. И тем утром, после завтрака впопыхах, обзаведясь костюмами из театрального домика и поделившись друг с другом косметикой, мы превратились в команду. У Паз и Монтгомери практически одни и те же костюмы – на них прозрачные синие чулки, синие трусики, синие бюстгальтеры и ничего больше. У Джорджа синие боа из перьев и веер. Джордан облачены в синее платье-чарльстон с блестками. Даже на Эшли синяя балетная пачка, а ее волосы стянуты на макушке и перехвачены синей лентой, образующей бант. Все мы оттягиваемся, как кому вздумается. Помада, перламутровые тени для век, серьги – все это разных оттенков синего цвета. И я – гвоздь программы – предстаю в синем блестящем комбинезоне, украшенном розовыми атласными сердечками, а на спине у меня, как на спортивной футболке, семерка, поверх которой огромный отпечаток губной помады. У меня огромные искусственные ресницы, на губах синяя перламутровая помада и синие тени на веках, а комбинезон расстегнут до пупка. Знаю, мы идем на риск, но вряд ли он очень уж велик. Конечно, раз уж Хадсон так разнервничался из-за лака на ногтях Брэда, все это может ему не понравиться. Вряд ли он сочтет наши прикиды сексуальными, хотя, знаю, они являются таковыми. Но мы же разговаривали об этом, и он любит меня. Он любит меня! И какое значение имеют тогда макияж и блестки? Может, даже это в некоторой степени придется ему по душе – ведь я выгляжу чертовски сексуально, и именно таким образом я открою ему настоящего меня. И даже если этого не случится, все это не заведет его, то я всегда смогу сказать, что мы вырядились так ради поднятия командного духа. Ради того, чтобы сплотиться и выиграть эстафету. Мы поступили как футбольные болельщики, разукрашивающие свои тела в цвета команды, за которую болеют. Он поймет это. Он должен это понять, верно? И, кроме того, он любит меня. Значит, все будет хорошо. Нельзя же отыграть назад из-за комбинезона и косметики. Мы доходим до линии старта. Марк шагает сзади с переносным магнитофоном. Домик Хадсона смотрит на нас так, будто мы в замедленной съемке. Рты открыты, глаза вытаращены. Чирлидеры команды Красных, устрашенные нашим фантастическим видом, на какое-то мгновение теряют дар речи. Конни, увидев меня, как водится, приподнимает бровь. Посылаю ей воздушный поцелуй. Джоан остается невозмутимой. – Занимайте свои места, – говорит она и идет к яме для арахисового масла, за которой проходит финишная линия. Члены моей команды распределяются по полосе препятствий. Я стою у ямы рядом с Хадсоном. – Что это на тебе? – недоуменно спрашивает он. – Моей команде понадобилось средство для поднятия морального духа. Так что вот. – Улыбаюсь ему, но он не отвечает мне тем же. – Знаю, это слишком, но так они чувствуют себя лучше. – «И я тоже», – добавляю про себя. – Ты выглядишь по-дурацки. Выдавливаю из себя смешок, хотя у меня такое чувство, будто я свалился с каната. – Да ладно тебе. Я выгляжу чертовски сексуально. Хадсон отворачивается, и не успеваю я что-то ему ответить, как Джоан дует в свисток. И в этот самый момент Марк включает магнитофон. Над полосой препятствий раздается песня из «Пока, Пташка». Это начальная мелодия фильма, и хотя в постановке Марка ее нет, она прекрасно соответствует моменту. С того места, где я стою, хорошо видны все препятствия. Джордж прыгает по автомобильным покрышкам. Джордж – не самый элегантный из танцоров, но он умеет поставить ногу в нужное место, а здесь большего и не требуется. Он без проблем держится на равных с Красными. Он салит Джордан, которые немедленно оказываются на земле и на стремительной скорости проползают под сеткой, а затем без каких-либо усилий взбегают по наклонной стене. Во время репетиций они бегали по стене целый день, так что я знал, что тут тоже обойдется без проколов, как знаю и то, что Эшли, которой касаются Джордан, без труда пройдет по веревочной лестнице и сбежит по горке. Когда она салит Дэниэла, который потом легко прыгает по камням, как и положено танцовщику кордебалета, мы уже лидируем. Затем Джен передвигается по рукоходу. Она проделывала это для номера «Надень счастливое лицо», и потому справляется с препятствием хорошо, но все же не так хорошо, как Брэд, которому удается догнать ее. Когда они спрыгивают на землю, мы идем ноздря в ноздрю. К счастью, следующее препятствие – это канат, и Монтгомери – наше секретное оружие. Джен салит его, и он проходит по нему с приличной скоростью, ни разу не упав. Но он теряет несколько секунд, потому что принимает эффектную позу перед тем, как спрыгнуть, и к тому же подмигивает сопернику. Поэтому, когда он салит Паз, она оказывается впереди с совсем небольшим отрывом. Она очень нервничала по поводу того, что ей придется прыгать через покрышку, но я объяснил ей, что здесь нет никакого различия с проскальзыванием через руки Шренера в «Балете Шренера», и она отступает назад, разбегается, пролетает через шину, делает сальто и подбегает ко мне с куда большей грацией, чем на это способен я. Когда она салит меня, мы немного лидируем, но если у меня ничего не получится, мы проиграем, конец истории, никаких повторных попыток. Мне несколько раз удавалось перелететь через яму. Но теперь от меня зависит все. Не только победа, но и возможность доказать… что-то. Моим соседям по домику, Хадсону и его друзьям и, может, себе самому? Продемонстрировать, что Рэнди способен на все то, на что способен Дал. Доказать, что это действительно две ипостаси одного и того же человека. И, отступив назад, я разбегаюсь и хватаюсь за веревку. Хадсон летит рядом, и я, как могу, спрыгиваю на землю. – Победили Синие, – произносит лишь немного взволнованная Джоан. Я высоко подпрыгиваю, и команда, увидев мою реакцию, разражается восклицаниями и криками. Хадсон стоит, скрестив на груди руки, и пристально смотрит на меня.