– Когда мне было семь, папа погиб. Несчастный случай, неудачно приземлился во время прыжка с парашютом. Мы остались с мамой вдвоем. Паша нахмурился. Следовало что-то сказать. Но он никогда не знал, что нужно говорить в таких случаях и при этом не показаться фальшивым и глупым, поэтому промолчал. – Я маленькая была и иногда просила вернуть папу. Представляю, что творилось у нее на душе. Мама брала мои руки в свои горячие ладони, присаживалась на корточки и говорила: «Я не могу этого сделать, котенок». Это была горькая правда. Иногда она плакала по ночам за закрытой дверью, когда думала, что я сплю. У меня внутри все сжималось, но зайти к ней я не решалась. Зато в это время мама стала много рисовать. Маслом, акварелью, углем. Просто окунулась в творчество с головой. Вспомнила, как любила рукодельничать. Стала обшивать меня и подруг. Знаешь, я думаю, что это увлечение спасло ее, вывело из депрессии. Так мы и жили. Все вечера мама проводила дома, склонив сосредоточенное лицо над пяльцами или швейной машинкой. Наверное, она сознательно сторонилась мужчин. Не хотела предавать память о моем папе. А потом мама уволилась с работы в пенсионном фонде и открыла свое дело – сувенирную лавку. Какие уж тут свидания? Меня это, конечно, устраивало. Никаких левых мужиков в доме, и мамина любовь принадлежала только мне. Стыдно признаться, но я тихо радовалась, что у нее никого нет. И вот появился этот загадочный директор, о котором она говорила урывками, даже имени не называла. Меня пугала та девичья наивность, которая внезапно в ней открылась. Или, может, всегда в ней жила? Просто я не видела, не желала замечать этого в «удобной» маме. А ей, наверное, хотелось любить, снова поверить в то, что с ней может случиться сказка. Найти родственную душу в таком огромном мире – это ведь волшебство. Паша снова согласно кивнул, но ничего не сказал, чтобы не перебить поток Юлиных воспоминаний. – Почему-то было страшно за такую безрассудно счастливую маму. Мне бы радоваться, а я переживала. Девять лет мне не нужно было делить ее ни с кем. И тут – нате. Влюбилась. Да, без ревности с моей стороны не обошлось. Но тогда тревожиться меня заставлял не только подростковый эгоизм. Мама резко решила, что ей надо измениться: записалась на пилатес, покрасила и подстригла волосы, нарастила ногти. Это мама-то! Мама, которая раньше вспоминала о маникюре лишь тогда, когда нужно было сделать фото какого-нибудь кольца или браслета из натурального камня. А еще я еле отговорила ее повременить с подтяжкой лица, ведь она уже записалась на консультацию по пластике! Потом они отправились в путешествие. Таинственный ухажер повез маму в Турцию. Пока они загорали на побережье Анталии, я каждый день приглашала домой подружек и успела решить, что факт наличия ухажера у мамы имеет приятные бонусы. Тут Юля остановилась и перевела дыхание. Потом положила куклу на подушку и прикрыла ее краем пледа. – Мне кажется, влюбляться, особенно так страстно, в зрелом возрасте нельзя! – убежденно проговорила Юля. – Это опасно. Просто фатально. Глава шестнадцатая – Да ну, – оживился Паша. – Сколько, ты говоришь, тогда твоей маме было лет? – Сорок два. Паша закатил глаза: – Скажешь тоже. Возраст. Вон моя бабуля вышла замуж в семьдесят. Дедушка умер, а через два года его лучший друг предложил бабе Дусе руку и сердце. Оказывается, он всю жизнь ее тайно любил, но не хотел мешать счастью друга. И так бывает. А ты говоришь… – Тут другое, – Юля нахмурилась. – Я говорю про испепеляющее чувство, какое-то помешательство: ему не должно быть места в жизни взрослого человека, у которого за плечами есть опыт. Он очень рискует, отключая голову. – Ты так категорично отказываешь в любви тем, кому за сорок? Юля вздохнула: – Мама мне в детстве рассказывала сказку: «Штопаное сердце». Знаешь ее? В ней у одного портняжки были волшебные иголка и нитка. Он не боялся ни разочарований, ни предательства. И всегда-всегда верил людям на слово, даже тем, кто успел его обмануть. Каждый раз, когда у него болело сердце от обиды, он делал несколько стежков волшебной нитью на какой-либо вещи, и ему становилось легче, будто она стягивала рану на сердце. И вот когда у него в волосах появился первый седой волос, а от волшебной нитки остался один хвостик, которым нельзя было обмотать даже мизинец, он встретил девушку и полюбил ее. Портной понимал, если красавица отвергнет его, ему будет очень больно, и он уже ничем не сможет унять свою боль. Но он решил испытать судьбу. Посватался к возлюбленной и… получил отказ. Юная девушка только посмеялась над ним. Она мечтала о богатом женихе, а тут – обычный портной, к тому же немолодой. Сердце заныло так сильно, что портной не знал, куда ему деться от этой муки. Боль не оставляла его ни днем, ни ночью. Тогда он закрылся в своей мастерской, взял большие швейные ножницы, распорол себе грудь и захотел вынуть сердце. Но обнаружил, что оно разорвано пополам. Обе половинки были полностью покрыты плотными рядами швов. Портной захотел сшить сердце обычными толстыми нитками, но стежки, опутавшие сердце, оказались такими прочными, что их не брала даже самая острая игла. – И что стало потом? – Потом он склеил их скотчем, положил обратно и стал жить-поживать, – быстро закончила историю Юля. – Мама, выключая свет, говорила мне: «Видишь, какой находчивый портняжка». Мне кажется, концовку она сама придумала. На самом деле он так и умер за столом, держа в руках половинки сердца. – Печальная сказка. – Да, я всегда над ней плакала. Даже несмотря на приукрашенную концовку. – Юля встала с кровати и подошла к окну. За стеклом уже не было ничего видно, и она повернулась к Паше: – А в жизни так легко хэппи-энд не устроишь. Когда мама вернулась домой, загорелая и по-прежнему безумно влюбленная, она намекнула, что созрела к новому замужеству и даже не отрицала возможности снова стать матерью. Медицина, мол, шагнула далеко, и матерями сейчас еще позже становятся. Я не узнавала в этой щебетавшей женщине свою благоразумную маму. Через пару дней ей позвонили. Но после очередного разговора она не промчалась мимо, как обычно поцеловав меня в макушку, а с растерянным лицом проплыла и села за кухонный стол. Когда я спросила, что случилось, мама промямлила, что, наверное, не так поняла. И глупо улыбнулась. Потом снова набрала номер. Никогда не забуду ее лицо в тот момент. На другом конце трубки уже слышались гудки, а она все продолжала держать телефон около уха. Мама снова стала звонить, но трубку больше не брали. Потом она упала на диван и рыдала, громко всхлипывая и бормоча, что он не мог ее бросить, что у него нет никакой жены, что это ошибка. Такой безутешной я ее никогда не видела. На следующий день мама куда-то уехала и вернулась вся в крови, с разбитой губой и бровью. На вопрос, где она была, мама не отвечала. Но я знаю, что она ездила к нему! Он ее избил! Полиции, которую я вызвала, мама тоже отказалась что-либо говорить. Когда я прямо спросила ее, не этот ли тип ее ударил, мама бросилась его защищать. Стала говорить, что, несмотря ни на что, любит его. Я жалела ее. И одновременно за нее было стыдно. Наплакавшись, мама уснула, а я взяла ее телефон и через Яндекс-такси увидела, куда она чаще всего заказывала машину – улица Плодородная, дом десять. – И ты туда поехала? – угадал Паша, с сочувствием посмотрев на Юлю, которая, ссутулив плечи, отвернулась, оперлась на подоконник и, казалось, дрожала. Паша подумал, что ее снова трясет от подступивших слез. Но поймал в отражении стекла лишь полный клокочущей ненависти взгляд. – Это оказался двухэтажный особняк в элитном районе. Я нашла дом с цифрой десять и пошла прямо по газону к дверям. Поднялась по лестнице, нажала на звонок. Потом еще раз. Но мне никто не открыл. Я ощущала, что за дверью кто-то стоит. Он наблюдал за мной в глазок. Тогда я стала стучать кулаком в дверь и прокричала, что пришла поговорить насчет матери. Никакой реакции не было. Я пнула дверь со всей силы, тогда на крыльце соседнего дома показался сосед и пригрозил, что если не перестану шуметь, то он вызовет полицию. Не успела я отойти от дома, как мне в затылок ударило что-то мягкое. У моих ног лежала кукла-рванка. Кто-то бросил ею в меня со второго этажа. Я быстро повернулась, но увидела в открытом окне лишь покачивающиеся занавески. – Это та самая кукла? – снова догадался Паша. – Да. Ты представляешь, Глеб оказался таким трусом, что побоялся открыть дверь девчонке! – Юля перевела взгляд на серый клочок озера, видневшийся за плотным переплетением еловых лап. – Знаешь, где я нашла маму, когда вернулась домой? В ванной. Она, взмокшая от пота, сидела у толчка и тряслась. Не поверишь, она хотела отравиться, – глухо проговорила Юля. – Отыскала в шкафу просроченную пачку аспирина и выпила все таблетки. Несколько дней ее продержали в больнице. Но, слава Богу, все обошлось. Мама снова погрузилась в работу, хваталась за нее, как за спасательный круг. Однажды это уже вытянуло ее из болота. Но внутри она была сломлена. Ее никто не интересовал, даже я. Когда я поступила на математический, она просто сказала: «Молодец, поздравляю». Как будто я десять рублей в лотерею выиграла. Я тогда на эмоциях ей все высказала. Сказала, что она превратилась в тусклую тень самой себя, и виноват в этом тот урод, который сломал ей жизнь. И ты не представляешь, что она ответила…Посмотрела на меня, как на… как на чужую, и сказала, что он – лучшая часть ее жизни. Что я не смею о нем так плохо говорить. Юля замолкла, вновь переживая неприятный разговор. – Так мы и стали жить: я, мама и светлый образ ее возлюбленного. Больше мы его не обсуждали. Но я замечала, как она вздрагивает и бежит к звонящему телефону каждый раз, надеясь, что это ОН. И я понимала, мои слова будут бессильны, она даже слушать не станет, а меня это выведет из себя. О других мужчинах и речи не могло быть. Сейчас я бы, наверное, обрадовалась, если бы у нее кто-то появился. Лишь бы она ожила, лишь бы вернуть прежнюю маму… И вот через семь лет я его нашла. Вернее, он меня. Глава семнадцатая – Зачем он снова появился? Захотел вернуться к твоей матери? – спросил Паша. Ему было жаль брошенную женщину, влюбившуюся без памяти, но он совсем не мог ее понять. Как это возможно? Разве можно так зациклиться на другом человеке? – Если бы, – нервно захихикала Юля. – Он хотел, чтобы я организовала фотосессию для него и его новоиспеченной жены. Паша нахмурился. Пусть он знал Глеба лишь сутки, но в образ благодушного бородача никак не вписывалось поведение жестокого обольстителя. Хотя кто знает? Первое впечатление бывает обманчивым. – Почему ты решила, что это именно Глеб был тем таинственным возлюбленным твоей матери? Ты говоришь, она даже имени его не называла. И не знакомила тебя с ним. – Наутиз, Кеназ, Манназ, Уруз, Вуньо, – произнесла Юля подобно заклинанию. – Когда мама восстанавливалась после попытки отравления, я первое время думала, что, возможно, стоит связаться с этим человеком. Сообщить о том, что случилось. В телефоне у нее он значился как «моя любовь». Ему мама звонила чаще всех, судя по журналу исходящих. Я набрала номер, но мне ответили, что абонент недоступен. Я стала листать фотографии, сделанные в Турции. Там было много снимков с бесконечно счастливым лицом матери. Мама улыбается у парадного входа в отель, пьет на террасе, выходит из моря, ест какого-то морского гада и снова улыбается. И вот на одном селфи она доверчиво прильнула к мужчине, который положил ей на плечо руку, а сам отвернулся. Не обнял, а именно повесил на нее загорелую ручищу. На запястье были символы. Больше он в кадр не попадал. Посчитав, что это единственная зацепка, я погуглила эти знаки. Оказалось, это руны. На одном из псевдомагических сайтов я откопала, что вместе они означают заговор на привлечение женщин. «Такая глупость. Взрослый мужик, а верит в такую дребедень», – подумала я. Но дальше этого я не ушла в своих поисках. В Интернете, безусловно, можно многое отыскать, но списка всех, кто набил такую татуировку, там не найти. – Ты узнала его, когда он заказал у тебя фотосессию, – догадался Паша. – Да. Глеб Борисович написал мне в сети. Я стала просматривать его профиль. Всегда стараюсь изучить клиента (в хорошем смысле слова) перед съемкой. Представь, что я почувствовала, когда увидела у него на запястье знакомую татуху! Сначала я хотела отказаться от работы с ним, но потом мне в голову пришла идея получше. СМИ много писали о нем. Из статей я узнала, что он – богатей, который занимается туристическим бизнесом и скоро откроется его новый проект – домики отдыха на острове посреди Ладоги. Вот и предложила провести съемку здесь. – Ты так уверена, что это он? А вдруг у того чувака и у Глеба просто одинаковые татуировки? Или Глеб случайно оказался в Турции в одно время с твоей матерью. Они могли просто развлекаться в одной компании. – Когда я с ним познакомилась вживую, мне стало труднее его ненавидеть. Глеб показался очень позитивным и обаятельным. Да, никогда не подумаешь, что он может вести себя так по-свински с женщинами. Но я помнила о маме, ведь ей тоже сначала показалось, что рядом с ней идеальный мужчина. Это придало мне решимости. – И все же шанс, что Глеб и тот гад являются разными людьми, существует, – не унимался Паша. – Не хочу даже мысли такой допускать. – Почему? – Если это не он, значит, я виновата в смерти ни в чем не повинного человека. Глава восемнадцатая – В смысле? – Паша задержал дыхание, одновременно ожидая и не желая услышать ответ. Юля потянулась за куклой. – Видишь, тут есть кармашек за передником. В него я положила записку, которую Глеб прочитал. Перед фотосессией я пристроила куколку на большом расколотом камне, к которому потом отправила Глеба. Ведь эта куколка была подарена ему мамой, он не мог не узнать ее. Конечно, было мало шансов на то, что все сложится так, как я придумала. Но в итоге все получилось. Когда мы с Лорой спускались к берегу, я видела, что он нашел записку и сунул ее в свой карман.