Достаточно безопасно, чтобы раскачать лодку. Она постоянно боялась, что если она это сделает, то может упасть — или быть выброшенной за борт. Так что она никогда не сопротивлялась. Даже когда я знал, что она чем-то недовольна, она закусывала губу и соглашалась с этим. С некоторыми вещами, такими как встречи, я был рад, что она не придавала этому большого значения, потому что я знал, что они ей нужны. Но что касается других вещей, справедливых между нами двумя, нормальных вещей? Я хотел, чтобы она чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы, блядь, закатить истерику, если захочет, разглагольствовать, бесноваться и ворчать на меня, пока мои чертовы яйца не съежатся. Потому что это был признак того, что у нас все хорошо, мы на твердой почве — могли сражаться, не подрывая наших устоев. Мы и близко не подошли к этому моменту, потому что она упорно отказывалась сопротивляться. Но у меня было предчувствие, что это станет последней каплей, когда я сделаю что-то из-за нее и ее чувств. Потому что у нее было какое-то ошибочное представление о том, что я буду обижаться на нее за то, что я сделал выбор. Что было нелепо. Я планировал рассказать ей это. И, надеюсь, все закончится тем, что она будет кричать, ходить взад-вперед и швыряться дерьмом. После этого все закончится грубым, диким, потрясающе хорошим примирительным сексом. Бетани — Я не просила тебя делать это! — это был не совсем крик, но он был чертовски близок к этому. Мы были на кухне в здании клуба, в нескольких метрах от Эдисона, Пагана, Рива и Сайруса. Почему он решил сообщить мне эту информацию в публичном месте, было совершенно за пределами моего понимания. Он отказывался от боёв? Из-за меня? Хм. Черт возьми, нет. — Тебе не нужно было просить, милая. Я знаю, тебе не нравится там находиться. — Это неправда, я… — Тебе нравится все что угодно, кроме как видеть меня на этом ринге. Он не ошибся. Казалось, не имело значения, как сильно я пыталась настроиться, как я пыталась сдержать свой желудок, как я пыталась напомнить себе, что это была работа, я никогда не могла чувствовать себя нормально, наблюдая, как ему причиняют боль. Может быть, он привык к этому. Но я знала, что никогда не привыкну. Это все еще не было достаточно веской причиной для того, чтобы он уволился. Когда-нибудь, может быть, не скоро, может быть, через много лет, когда он все равно будет слишком стар, чтобы драться, он возненавидит меня за это. Он подумает, что я украла что-то уникальное из его жизни, что я пыталась изменить его. Я не собиралась тратить следующее десятилетие на ожидание того, что это его решение взорвется у меня перед носом. — Все уже сделано, — пожал он плечами, подходя к холодильнику и беря два имбирных эля. Я больше не нуждалась в них, чтобы успокоить свой желудок, но теперь это было скорее утешением. Для него это было то же самое, даже спустя столько лет. — Тогда позвони Уорду и отмени это! — мой голос определенно становился выше моего обычного тона разговора. Я всегда придерживалась этой осторожной линии. Как правило, мне не нравилось спорить. И мысль о споре с Лазарусом заставила меня, откровенно говоря, почувствовать, что меня вот-вот вырвет. — Нет. Нет? Никаких разговоров, никаких дискуссий, просто нет? — Я почти уверена, что мы должны обсуждать подобные решения, — сказала я, мой голос стал еще выше. — Не-а. На это он действительно отвернулся от меня и пожал плечами. Как будто обсуждать это было нелепой идеей. Я не была уверена, что заставило меня сделать это. Но в одну секунду он уже уходил от меня к дверному проему. В следующую секунду моя рука сомкнулась на пустой кофейной чашке и швырнула ее ему вслед. — Я хочу поговорить об этом! В этот раз это был настоящий вопль. — Мы можем говорить об этом сколько угодно, — сказал он, и странная улыбка тронула его губы, совершенно неуместная в данной ситуации. — После того, как ты затащишь свою хорошенькую попку в ту постель и позволишь мне вытрахать из тебя это тон. Оу. Ублюдок. — Эм, простите? Вытрахать из меня этот тон? Я не знаю, о ком, черт возьми, ты думал… Я не договорила, когда он внезапно шагнул ко мне, его рука с силой обхватила мою шею, губы прижались к моим и прервали все, что я собиралась сказать. Это не был быстрый, жесткий поцелуй. Это был горячий и достаточно долгий, чтобы обжечь глубоко, пока все мое тело не охватило пламя, очень нуждаясь в трахе, который он обещал несколькими мгновениями ранее. Он отстранился, оставив мои губы припухшими и чувствительными. Мои веки распахнулись, и я увидела, что он ухмыляется, не улыбается, а чертовски ухмыляется, как мальчишка рождественским утром. — Наконец-то у нас состоялась наша первая ссора. — Это была не ссора, — настаивала я, желудок болезненно сжался, когда я поняла, что это полностью, абсолютно так и было. — Уверен, что, черт возьми, была. С криками и швырянием дерьмом в придачу. — Лазарус, я не имела в виду… — Я все еще здесь. — Что? — мои брови сошлись вместе, совершенно не понимая, что это значит. — Мы поссорились. Ты визжала, вопила и кидалась в меня дерьмом. И я все еще здесь. О. Итак, он уловил мой страх перед ссорами с ним. Неудивительно, учитывая, что он, казалось, улавливал каждую чертову вещь. — Ты должна иногда ворчать на меня. — Я почти уверена, что ни одному парню не нравится, когда с ним ссорится девушка. — Конечно, нравится. Знаешь почему? — Почему? — Потому что это доказывает, что ты чувствуешь себя с ним в безопасности. Ох. На самом деле в этом было много смысла, и я почти почувствовала себя виноватой за то, что провела последние несколько месяцев, не споря о том, чего я хотела или не хотела. — И, — добавил он, его ухмылка превратилась в злую, — есть еще примирительный секс.