Его девочка учится себя защищать… На младшую ж с тоской глядел, У славных мельниц Биннори. Тисса пела шепотом, словно опасалась помешать ему. Ночью она ложилась рядом, неловко устраиваясь на его плече, и засыпала нервным чутким сном, который редко длился больше двух-трех часов кряду: Урфин быстро научился слышать время. И различать шаги по ту сторону двери. Он узнал их. Рванулся в очередной бесплотной попытке показать, что жив, и едва не завыл от отчаяния: тварь держала крепко. – Ваша светлость… – А Тисса его все еще опасается. Слишком много неприятного связано. – Посмотри мне в глаза, пожалуйста. – Тон Кайя был обманчиво мягок. И Тисса наверняка исполнила просьбу. – Ей надо хорошенько выспаться. – Кайя произнес это так, словно не сомневался, что будет услышан. – Именно. Я знаю, что ты меня слышишь. Я тебя в какой-то мере тоже. И все-таки везение никуда не делось! – Не спеши. Я вернусь, и тогда поговорим. Странно разговаривать с тем, кто не способен произнести ни слова. Но Урфин рад. Да он почти счастлив. Кайя или выбраться поможет, или уйти. – Не дождешься. – Он и вправду вернулся быстро. – За Тиссой присмотрит Изольда. А мы с тобой попробуем разобраться, что произошло. Сил у меня сейчас не так чтобы много, но и к лучшему. Меньше шансов навредить. Руки у него раскаленные. – Сам понимаешь, опыта у меня никакого. На кошках бы потренировался. – Ловить некогда. Терпи. Урфин готов. Он все что угодно вынесет, лишь бы вернуться. Его голову поднимают, поворачивают так, что шея хрустит. Отпускают. Берутся за тело. Сгибают и разгибают руки. Нажимают. Отпускают. Позволяют почувствовать боль уколов иглой и жар от свечи. Увидел ли он тварь? – Не особо рассчитывай на чудо. – Кайя не собирается лгать. – Но шанс есть. Плохо, что я ничего не смыслю в медицине. И остальное… я начал восстанавливаться, могу больше, чем прежде, но не настолько, чтобы лезть в твой разум. Он усаживает, и смена позы впервые за много дней отдается тянущей болью в мышцах. – Тем более что по отдельности и разум, и тело у тебя более-менее в порядке. Следовательно, в качестве бревна Урфин способен еще долго просуществовать. Уж лучше сдохнуть. – Откуда в тебе эта страсть к суициду? Раньше я этого не замечал. Издевается? – Скорее пытаюсь понять… варианта два. Мы пытаемся справиться сами. Здесь есть медотсек, во всяком случае, первичную диагностику выполнит, а там, глядишь, станет видно что и как. Второй – если здесь не получится, отправим к Оракулу. Система выведена из строя. – Не вся. Ряд контуров блокирован, поэтому быстрой поездки не выйдет. А вот по старинке, на лошадках… полгода в одну сторону… Точно издевается. – Мне просто не нравится то, как ты думаешь о смерти. Сейчас Кайя предельно серьезен. – Я не позволю тебе умереть. Если нужно будет отправить к Оракулу, отправлю. Но сначала давай попробуем здесь… Урфин не привык к тому, чтобы его на руках носили. Торжественно. Через весь замок. Что с его репутацией станет? – Предложения руки и сердца не дождешься. Я женат. Больно надо. Урфину рыжие никогда не нравились. Он вообще блондинок предпочитает. И чтобы глаза зеленые… – Там одни глаза и остались. Кстати, Гайяр намекал, что у тебя дочь, а у него сын… Еще чего! Своими дочерями пусть распоряжается. – Я вот точно так же подумал. Но напрямую отказывать не стал. Мало ли… всего-то лет десять… ну пятнадцать… а там как знать, куда повернется. Эти десять – пятнадцать лет еще прожить надо. Урфин не знал, что в Ласточкином гнезде есть медотсек. – В замке тоже… был когда-то. Я сам не знал. Должен был, а не знал… не поделились. Здесь много чего имеется. В теории любое убежище способно стать новым Центром. Кайя неловко за то, что он утаил информацию, несомненно важную, но в то же время совершенно бесполезную для Урфина. Выходит, что если бы он действительно уничтожил систему, то… – …сработал бы дежурный аварийный контур. С некоторой долей вероятности. Утешение? Что не зря голову в капкан сунул? – Зря или нет – решать тебе, но… они или нашли бы другой подход. Или другого исполнителя. Или отступили бы, пока не найдут. И как знать, насколько мы были бы готовы. Достаточно было выбрать другие координаты, и прорыв, возможно, удался бы. Все-таки утешение. А воздух стал безвкусным и запахи подрастерял. Значит, прибыли. Урфина устраивают на гладкой поверхности, холодной, как металл, но все-таки не металлической. Он слышит гудение. Видит свет, скользящий по лицу, жесткий, неестественный. Такой же был в коконе, когда… – Ты говорил, что не помнишь. – Тяжелая рука Кайя опускается на голову. Урфин не хотел помнить. – Это не кокон. Другое. И я здесь. Веришь мне? Верит. И ждет приговора. Если шанса нет… – Есть. Тут… Тварь вдруг визжит и пытается развернуть тугие щупальца, но вспыхивает и горит, плавится, обжигая остатками себя изнутри. И Урфин орет вместе с ней. Беззвучно. Долго. Целую вечность… – Я ее убрал. – Голос Кайя плывет и расслаивается. – Слышишь? Слышит, но странно. И перед глазами – пятна цветные… А тварь… твари нет? Кайя видел ее. – Конечно, видел. Правильно, что промолчал. Урфин понял: нельзя было дать ей насторожиться. – Именно. Мало ли, чего бы сотворила. Теперь она издохла и больше не причинит тебе вреда… а в медотсеке оно безопасней как-то. Вдруг сердце откажет. Или еще что. Предусмотрительный. Но хорошо, что тюремщик издох. Вот только тюрьма, похоже, осталась. – А ты чего хотел? Встать и пойти? Если не пойти, то хотя бы встать. – Не получится. Ты восстановишься, но постепенно… Руку перетягивает жгут. И Урфин чувствует иглу, которая пробивает кожу.