…знаешь… почему-то у меня такое ощущение, что, даже если ты половину мира вырежешь, я тебе оправдание найду. …вполне вероятно. Грязь чавкает под копытами, и Вакса трясет головой. С гривы катятся струи воды. …в том и дело, что я не хочу сорваться и вырезать половину мира. Благое желание. Мы оба знаем, что в ближайшее время силы к Кайя вернутся и угроза уже не будет сугубо теоретической. До Ласточкиного гнезда мы добираемся три недели. Верхом до побережья – лошадей приходится менять трижды. И чем ближе цель, тем сильнее нервничает Кайя. Моя интуиция тоже вопит, что надо бы поторопиться. В маленьком городке, чье название не удержалось в памяти, пересаживаемся на корабль. И удача дарит попутный ветер. Мы оба пьем его, соленый, сдобренный брызгами. И остаемся на палубе, даже когда наступает ночь. Рассматриваем звезды – они выбрали удачное время, чтобы вернуться на небосвод. …Ллойд пытался связаться с Ласточкиным гнездом. Но система сбоит. Отзыва нет. Он сказал, что само убежище в полном порядке, но, вероятно, оператор вне доступа. Оператор – это Урфин. А что означает «вне доступа», об этом и думать не хочется. Жив. Иначе ведь и быть не может. Он столько раз выживал, что еще один – это же нормально… он везучий, упрямый, и вообще я не представляю, чтобы Урфин сдался. Пристань. И конюшни, где Кайя выбирает лучших лошадей, не особо заботясь о том, кому эти животные принадлежали. С ним не смеют спорить. Мы летим. Боимся опоздать. Ласточкино гнездо – хрупкая красота готического собора на твердой ладони скалы. И химеры приветственно скалятся, они рады меня видеть. Нас не представляли друг другу, но мы все равно знакомы. Открытые ворота. Сумятица двора, на которую Кайя не обращает внимания. Он отмахивается от всех и, взяв меня за руку, бегом поднимается по парадной лестнице. Кайя точно знает, куда идти. И мне остается лишь поспевать следом. Но у двери он вдруг отпускает меня и просит: – Останься здесь. Пожалуйста. Я должен сам. Остаюсь. Уверяю себя, что если Урфин жив, то его вытащат. Пусть они не боги, но могут больше, чем люди… и система… и Центр их таинственный. И просто должно ему повезти. Урфин ненавидел тварь: она была идеальным тюремщиком. Тихим. Неназойливым. Надежным. Она сидела в его голове, лишь изредка позволяя себе пошевелиться. И тогда Урфин слышал, как скрежещут хитиновые покровы ее тела. Хотя, возможно, ему лишь казалось. Урфин ненавидел собственное тело: оно было идеальной тюрьмой. В ней нашлось место звукам, на редкость разнообразным, – Урфин очень скоро научился различать их. Тихие шаги Тиссы, и громкие, тяжелые – Гавина. Скрип половиц. Голос Шанталь, в котором была тысяча и одна интонация. Скрежет оконной створки. Легкий всхлип, от которого сердце останавливалось. Он мог ощущать запахи – молока и меда. Каши, которой его кормили через рожок, как младенца. И вкус ее отличался в зависимости от того, кто именно кашу варил. Он испытывал боль, ту, от прокола в руке, и от неудобной позы. Но не имел сил даже на то, чтобы открыть глаза. Тварь не позволит сбежать. – …вот скажи, чего ты добиваешься? – Этот слегка скрипучий голос был прочно связан с ароматом корицы и сандала, с шелестом юбок и шагами нервными, жесткими. – Никто и ни в чем тебя не упрекнет! Женщину Урфин ненавидел чуть меньше, чем себя, не за то, что она говорила, – пожалуй, он со многим был бы согласен, – но за то, что каждый ее визит расстраивал Тиссу. Солнышко его бестолковое. В старинном доме над водой, Биннори, о Биннори… – Он же труп! Я спрашивала доктора, шансов нет… …женщина переходила на шепот, и голос ее становился неприятно скрипучим. Стал гостем рыцарь молодой У славных мельниц Биннори. Тварь вздыхала. Ей тоже было бы интересно услышать, что скажут. Но любопытство не заставит покинуть ответственный пост. Женщину звали Шарлотта. Прежде Урфин не обращал на нее внимания, знал, что супруга Седрика, но и только… Седрика было жаль. Он знал: сестер прекрасней нет, Биннори, о Биннори… – …но зачем себя при нем хоронить? Ты молодая. Найдешь себе другого мужа… или не мужа. – Я не хочу. – Будешь остаток дней сидеть здесь? Три сердца, но один секрет У славных мельниц Биннори. – Если понадобится. – Тисса отвечает спокойно, но Урфин слышит больше, чем эта злая шепчущая женщина. Ей больно, и эта боль заставляет рваться в бессмысленной попытке сделать хоть что-то. Шевельнуть хотя бы пальцем. Ответить прикосновением на прикосновение… Тварь расправляет щупальца, мягко, почти бережно, останавливая. И старшей он кольцо одел, Биннори, о Биннори, – Я пригласила тебя не за тем, чтобы обсудить состояние здоровья моего мужа. – Тисса садится рядом и берет за руку. Ее ладошки теплые, маленькие. Он слышит даже голос ее пульса. – Я прошу тебя больше не потакать прихотям Долэг. – Девочка просто хочет развлечься. Ей скучно. – Или тебе? – Ушедшего ради! Ну не впадать же нам в траур… – Для траура нет повода. – Тисса гладит ладонь, и тварь в голове мурлычет от удовольствия. Пусть проклят будет тот маг, который выдумал эту пытку. Если бы Урфин знал… он сделал бы то, что сделал. – Долэг должна вернуться к учебе. И к занятиям, подходящим для девушки ее возраста. Нынешнее ее поведение недопустимо. С этим Урфин согласен. Долэг заглядывала дважды, и оба разговора дорого стоили его девочке. Пожалуй, мысль о порке была не такой уж нелепой. Долэг явно забылась. И не без посторонней помощи. – В противном случае я вынуждена буду поручить ее заботам леди Нэндэг, а тебя – отослать. Мне бы этого не хотелось.