Вот только поскорей бы все закончилось. – Я постараюсь. Кайя сдержит слово. Мы пойдем настолько быстро, насколько возможно. Я знаю, что там, за валом, многие ждут его возвращения. Затмение – знак свыше, а когда люди рисковали спорить с небесами? Разве что пушки все еще заставляют нервничать. – Сами по себе пушки – это лишь вещи. – Кайя, не дожидаясь приглашения, вытягивается на ковре. Ему нравится смотреть на меня снизу вверх, а мне приходится держать чашку аккуратно. Не хватало еще кофе на их светлость пролить. Нет, с ним-то ничего не случится, но кофе жалко. – Рядом с пушками будут люди. А с людьми я управлюсь. К нему возвращаются силы, и бледно-лиловые ленты мураны с каждым днем становятся темнее. – Их война меня кормит. – Кайя отбирает чашку. – А если люди перестанут воевать? – Тогда мы вымрем. Кажется, это случится еще нескоро. И я перебираю рыжие пряди, опять отделяя седину, к которой уже почти и привыкла. Кайя закрывает глаза. Ему не просто приятны мои прикосновения, ему они жизненно необходимы. Я вижу больше, чем прежде. – Я разговаривал с Ллойдом. Хаота больше нет, а в Ласточкином гнезде безопасно. С моими выкладками по общей ситуации он согласен… …премудрые советы нужны не только Гарту. Кайя взрослый, но он слишком долго был один и слишком много ошибок совершил. – …и когда погода позволит, отправит Настю в убежище. Сердце екнуло и остановилось. И зажав пряди между пальцами, я дернула. – И ты молчал? – Я же говорю! А взгляд обиженный. Он мне приятное сделать хотел… – И когда вы решили? Подозреваю, еще тогда, у костра, который на троих. – Следовало убедиться, что все получилось. – Он трется щекой о руку. А я… чего я злюсь? Оттого, что мне не дали пустой надежды? Такой, которая могла бы не исполниться? – Ллойду – отойти. Устроить где-то Биссота, пока не станет ясно, что с ним делать. Еще люди… темнота, затянувшаяся на несколько дней, – это стресс. А стресс почти всегда порождает агрессию. – Прости. – Ты красиво злишься. Синий. И лиловый еще. Ну да, эмоции, разложенные на палитре цветов. – Я думаю, к середине зимы она будет здесь. Это не так и долго, но… где будем мы? – Тоже здесь. – Кайя целует руку. – Мне понравилось, как ты рассказывала про тот праздник, который с елкой. Чтобы шарики стеклянные. И подарки. Шарики, значит. И подарки. Я с бантиком. – Согласен. – И в каком месте бантик завязать? Кайя думает недолго: – Пусть сюрприз будет. – Согласна. Все-таки как-то он на меня смотрит… не так, как обычно. – Это из-за платья, – признается Кайя и, протянув руку, трогает кружевной воротничок. – Оно меня нервирует. Интересно, чем же? – Ты большой и грозный. – Я изо всех сил стараюсь не смеяться. – Тебя не должно нервировать какое-то там платье… Обыкновенное. Простенькое даже. – Умг. – Пальцы соскальзывают с кружева, невзначай касаясь кожи. Замирают. Мне достаточно чуть отстраниться, и разговор перейдет на другую тему, отвлеченную и безопасную. Не будет упреков или обиды, Кайя отступит на месяц, или год, или вообще навсегда, единожды определив для себя границу. Ну уж нет. Не позволю. – Значит, дело в платье… – Я провожу по щеке, на которой разворачивается лиловая, бледная пока спираль. – Исключительно. – Тогда, пожалуй, мне надо наградить портного… Его пальцы ласкают шею. И вряд ли они причастны к тому, что платье предательски съезжает, обнажая плечо… воротничок, державшийся на перламутровых пуговках, вдруг отстегивается. – Это не я. – Кайя исключительно честен. – Он сам. Верю. Как не поверить-то… платья в принципе коварные создания. Главное, вовремя от них избавиться… и от его рубашки тоже. Поднимаясь, Кайя задевает столик, и на пол летят крохотные чашки, блюдца, кофейник. Никогда не думала, что запах кофе может быть настолько ярким и будоражащим. – Это от тебя пахнет. – Кайя осторожно обнюхивает мои волосы и руки, наклоняется. – И кардамон… – А еще корица. – Точно. Я тоже чувствую этот вкус на губах. Своих? Кайя? Мы делимся друг с другом. – Я начинаю понимать, что люди находят в кофе… Он вытаскивает ленту из волос и неторопливо разбирает пряди. Щекочет шею. Нам некуда спешить. Время больше не имеет значения. Другое дело – его тепло, которое на двоих. И рука на спине. Лопнувшая подвязка и шелк чулка, который медленно соскальзывает с ноги. Но в какой-то момент лицо Кайя каменеет. Он вдруг упирается руками в пол, выгибается, готовый не то отступить, не то напасть. – Это я. – Прижимаю ладони к вискам. – Слышишь? Это же я. – Ты. – Я здесь. И больше никого к тебе не подпущу. Ясно? Я говорю, касаясь губами губ, шепотом. Но Кайя понимает. – Я… – Ты видишь меня? Видишь, я знаю… – Окаменевшие мышцы расслабляются под моей рукой. – И не отпустишь, правда? Ворчание. И горячая ладонь, которая ложится на шею. Кайя способен ее сломать. И просто раздавить меня, но я не боюсь. Я точно знаю, что в любом своем обличье он не причинит вреда. Рука вздрагивает и опускается ниже, цепляя ворот нижней рубашки. Не отпустит. Ни сейчас, ни потом. Никогда, наверное. Что может быть лучше?