Одна такая, с грудью, обнаженной почти до сосков, подскочила к Урфину и выгнулась так, что Тиссе тотчас захотелось в волосы вцепиться. В длинные такие кудрявые волосы. С красной лентой еще. – Чего угодно славному рыцарю? – Комнату. Хорошую. Чтоб матрац без клопов, одеяло теплое. И запор на двери. Сказал, взгляда от этой груди не отрывая. – Еды. И передай Завихряю, что старый друг пожаловал. Монету уронил в вырез. И девица засмеялась. – Мальчика отправить на сеновал? – Голос у нее сделался низким и журчащим. – С остальными? У Тиссы от злости и обиды в горле запершило. На сеновал? С какими остальными? – Тебе понравится… И пальчиком по шее провела. – Мальчик останется. Показывай комнату. Пришлось подниматься на второй этаж по скрипучей лестнице. И доски настила прогибались так, что Тисса не могла отделаться от ощущения – еще немного и она провалится. Комната оказалась тесной, но с двумя окнами. Впрочем, сохранения тепла ради окна были закрыты ставнями. Им оставили свечу в глиняной плошке, пообещали принести ужин и воду для умывания. Пахло не очень хорошо. И кажется, за стеной шебуршали мыши. – Все лучше, чем в стогу ночевать, – оправдываясь, произнес Урфин. Обойдя комнату, он проверил на прочность ставни, внимательно осмотрел дверные петли, пояснив: – Иногда они хитро устроены, так, что снаружи снять можно. Зачем? – Из некоторых гостиных домов гости не возвращаются. Ужас какой! И тот стог, о котором Урфин упоминал, уже не кажется столь уж мрачной альтернативой нынешнему ночлегу. Хотя… на улице мороз и волки. – Ну… здесь одеяло есть, – сказала Тисса, присев на край постели. Из волчьих шкур, давно не проветривавшееся и впитавшее все запахи, которые только были в этом месте. Раздеваться Тисса не станет. – Ребенок. – Урфин сел рядом и обнял. Хорошо, теперь мыши точно не нападут. – Дальше будет так же. Или хуже. Я понимаю, что ты к такому не привыкла, но мы не можем позволить себе карету. …а также шатры и свиту, которая сгладила бы тяготы путешествия благородной дамы. Или хотя бы повозку, вроде той, в которой Тиссу и Долэг везли к замку. Правда, по повозке Тисса ничуть не скучает. Верхом – оно куда интересней, только… – Я мышей боюсь, – призналась она. – Ну… с мышами я как-нибудь совладаю. Еду принесла не девушка, но грузный мужчина с гнилыми зубами. Он молча поставил поднос на единственный стул и дверь прикрыл. На засов. – Чегой надо? – поинтересовался, разглядывая Тиссу. – Пару лошадей. Хороших. Таких, которые выдержат дорогу. Еды. И новостей. Особенно еды. Близость ее манила. Ребра. Жаренные на углях. С коричневой корочкой, с жирным соком, вытекающим на миску. Щедро посыпанные крупной солью и тмином. Ароматные. Уложенные на куски белого, рыхлого хлеба. И квашеная капуста с брусничной россыпью. – Коней нема. – Найди. Гнилозубый кивнул, мол, найдет или хотя бы постарается. Тисса очень надеялась, что этот разговор не затянется надолго и ребра не остынут… леди не должна испытывать такой голод! А оруженосец приступать к еде раньше рыцаря. – Слыхать… всякого. Людишек много пообъявилось. Языкастых. И с города потянулися… ходют по вескам, бають байки, баламутят народ. – И чего бают? – Да… – Опасливый взгляд в сторону Тиссы, видимо, не доверяют ей настолько, чтобы разговоры опасные вести. – Бают, что людишки все ровня друг другу, а значится, надо у одних взять и другим дать. Тогда и будет шчасте. – Слушают? – Ну… по-всякому оно. Еще бают, что честным людям надобно вместе быть. И своего затребовать. С оружьем. Что лэрды совсем страх потерямши. И что припугнуть бы их хорошенько. Ох, от таких разговоров Тисса совсем аппетит потеряла. Ну почти совсем. – Только здешний народец себе на уме. Сами на рожон не полезут по-за чужого дядьку. А вот если полыхнеть вдруг, тогда да… – Ясно. Урфин посмотрел на Тиссу и вздохнул, ему явно не хотелось говорить при ней то, что он должен был сказать. – Передай… добрым людям, что если говорунов станет меньше, лэрды будут благодарны. Одна больная голова много здоровых сбережет. Гнилозубый важно кивнул и поинтересовался: – А с бумажками чего? – Какими? – Которые энти носют. Вона! – Он вытащил из рукава мятый листок. – Мне дали, велели, чтоб в комнатах оставлял. И так давал читать, кому охота. Листок Урфин разгладил, пробежался по строкам и убрал в карман. – Жги. А тех, кто эти глупости разносит, учи. Но аккуратно. Не надо лишнего внимания. И еще передай, что там, где эти бумаги печатают, немалые деньги крутятся. И если вдруг хорошим людям понадобится эти деньги на какое другое дело использовать, то лэрды с пониманием отнесутся к… уменьшению количества типографий. – Так эт… ежель полыхнеть? – Будете работать, тогда и не полыхнеть. Что меня видел – забудь. Так оно спокойней будет. Ясно? И когда спустя семь дней в гостином доме появится гонец с печатью и бумагой, в которой будет изложено, что Высокий Совет разыскивает мормэра Урфина Дохерти по обвинению в измене и покушении на жизнь лорда-протектора, Завихряй совет вспомнит. Он гонца накормит, напоит и теплую бабу подсунет, которая обо всем и выспросит подробненько. А на следующий день выпроводит на тракт, пожелавши удачи. Конечно, награда за поимку государственного преступника обещана немалая, и шевельнется в душе жадность, да только Завихряй ее удавит. К деньгам? Нет, длинный язык к петле приведет. Если не стража вздернет, чтоб не делиться, то лэрд отыщет… или другие. Говорливых нигде не любят. Потому и будет Завихряй молчать. И человека с серой сумой, набитой бумагами, встретит как дорогого гостя… и не удивится внезапному того исчезновению из надежной, запертой комнаты. В жизни всякое бывает. День второй. От первого отличается мало. Разве что с визитом к нашей светлости никто не стремится. Ультиматум озвучен и переговоры возобновятся лишь тогда, когда наша светлость изъявит желание ультиматум принять. А она не изъявит. Фаворитка, значит? Титул. Положение. И содержание за счет бюджета? Свобода действий. В установленных Советом рамках. Они и вправду думают, что я соглашусь? Новости приносит Сержант. Они неутешительны.