Намек на то, что к рекомендациям Совет в его лице не прислушается? И что за оставшиеся шесть дней сделает все возможное, чтобы добраться до меня. Кормак не умеет проигрывать. А еще ему известен крайний срок. – Это вам, – сказал он, протягивая Сержанту сложенный вчетверо лист. – Возможно, вы убедите леди проявить благоразумие. Или проявите сами. Я не стала спрашивать, что было в письме. Глава 4 Тревожные дни: продолжение Менделеев долго доказывал своей жене, что на первом месте должен стоять водород, а не жена и дети. Жизнь замечательных людей, или Правда о мужских доминантах Туман. Рыхлый, творожистый, непроглядный. Он проглатывает звуки: всплеск весла, скрип древесины, увязшей в мокром песке. Вздох человека. И Тиссе страшно разжать руку, потому что она вот-вот потеряется в этом тумане. Желтый корабельный фонарь давно потерялся, и теперь Тисса, пожалуй, не могла бы сказать, в какой стороне осталось судно. И как гребцы найдут обратный путь? Урфин уверял, что найдут. И что ночь – самая подходящая для высадки. Сегодня стража и близко к берегу не сунется, люди аль-Хайрама беспрепятственно заберут груз, а Урфин – лошадей. Всего-то надо – преодолеть полмили чистой воды. И еще две до дороги. Воду преодолели, но люди почему-то не спешили покидать лодку. Напротив, словно ждали кого-то или чего-то, напряженно, готовые не то сбежать, не то напасть. И Урфин, высвободив руку, накрыл ею палаш. Но вот раздался протяжный свист и птичий плач, на который ответили лисьим тявканьем. – Идем. – Урфин спрыгнул в воду и, закинув сумку с немногочисленными вещами, подхватил Тиссу на руки. До сухой земли три шага. – Держись меня. Не разговаривай. Если вдруг что-то пойдет не так, падай на землю. Что пойдет не так? Вопроса Тисса не поняла – она не знала этого языка, но сам тон был враждебным. И Урфин ответил на том же наречии ничуть не более дружелюбно. Еще фраза. Ответ. Почти ссора, и туман отползает за плечи человека, столь же огромного, как лорд-протектор, но куда более страшного. Наверное, так выглядят великаны из нянюшкиных сказок. Голова-валун, лысая, бугристая, покрытая шрамами и насечками, утоплена в плечи, на каждом из которых по сундуку. Он бос и одет лишь в полотняные штаны, а медвежья шкура, заменяющая плащ, вряд ли способна защитить от ветра. – Не бойся, – шепотом сказал Урфин. Существо – Тисса всерьез усомнилась в принадлежности его к человеческому роду – замерло в трех шагах. От него смердело потом, жиром и козлиной шерстью. Оно раскачивалось и ворчало. – Спокойно, Агхай. Свои. Разве оно понимает? Понимает. – Груз – туда. Туда. – Урфин указал в сторону лодки. Существо кивнуло, развернулось и неторопливой, какой-то утиной походкой двинулось в туман. – Идем. Лошади ждут. Две. Пегий мерин с впалой грудью и вполне крепкая, округлая кобылка. – Получше не нашлось? – Урфин осмотрел лошадей придирчиво, хотя было ясно, что с его кирийским жеребцом они ни в какое сравнение не идут. – Ты сам хотел неприметных, – ответил туман. – В городе поменяешь. – До города еще доехать надо… Урфин подсадил Тиссу и, убедившись, что падать она не собирается – в мужском седле сидеть было не в пример удобней, чем в женском, – выпустил-таки. Только предупредил: – Держись рядом. Тут лиг пять до села. Переночуем. Пять лиг – немного, но Тисса давно не ездила верхом. Кобылка шла тряской рысью, и подковы звонко цокали по камням. Туман почему-то не спешил проглотить и этот звук, словно им вычерчивая на земле след, по которому двинется погоня. Например, тот ужасный великан… Погони не случилось. Урфин выбрался на дорогу и пришпорил жеребца, который, впрочем, шпоры проигнорировал. Он был слегка сонный и неторопливый, что Урфина злило. А вот Тиссе было хорошо. Туман рассеивался, и седоватое еще небо рассыпало звезды. Острый край луны зацепился за вершину ели, и дерево покачивалось, скрипело, словно желая избавиться от нежданного украшения. Лес подбирался к самой дороге, порой приподнимая корнями камни или выпуская одичавшую молодую поросль на самый тракт. Где-то далеко ухала сова. И Тисса сама не заметила, как путь окончился. Деревня вытянулась вдоль тракта, но не удержалась на границе, расползлась в стороны: теснили друг друга дома, городились заборами, выставляя на штакетинах глиняную битую посуду, собачьи черепа и белые тряпки-обережцы. Отец говорил, что люди в деревнях суеверны. Гостиный дом узнали издали – непомерно длинный, с плоской крышей, на которую намело сугробы, он дымил в три трубы. У коновязи вертелись собаки, и на лай выглянул вихрастый мальчонка. Первым делом он вытянул руку и так стоял, пока не получил положенный медяк. Монета исчезла в рукаве, и мальчишка принял лошадей, буркнув: – Овсу немашки. Токмо сено. – Пусть остынут сначала. Мальчишка кивнул и уставился на Тиссу. Что не так? – Идем. – Урфин потянул ее в дом. Пахнуло теплом, сыростью, сытным мясным духом, от которого в животе раздалось неприличное урчание. Но в гомоне, что царил внутри гостиного дома, оно сталось незамеченным. – Держись рядом. Тисса помнит. И держится, но удерживается от того, чтобы за руку схватить. Хорош оруженосец будет, который с рыцарем за ручку ходит. Но до чего странное место! Зал прямоугольной формы. На полу – толстый слой соломы и еще ореховой скорлупы, которая хрустит под ногами. Вдоль стен – столы. За столами люди… такие разные. В дальнем углу на стражников похожи. При оружии и мрачные. Есть почти не едят. Ученый человек в квадратной гильдийной шапочке, и рядом с ним трое мальчишек разного возраста, небось ученики… А вот те, в цветных байковых халатах, наверняка купцы. Едут в город торговать… или скорее из города? И торговали удачно, если кутят: на столе перед купцами жареный гусь, миска с капустой квашеной, яблоки моченые, печеная репа, ребра свиные… много всего. И живот снова урчит. Рядом с купцами кружатся подавальщицы, которые одеты, как… как будто и не одеты вовсе. Зачем они юбки подоткнули? Ноги же видно! И грудь тоже…