– Вы понимаете, что, когда я закончу, не останется никого? Не понимает. Надеется, что договор и закон его защитят. – Все-таки угрозы? А мне казалось, что мы нашли общий язык. Кормак не верит в старые сказки о войне и везении. Он слишком хорошо знал отца, а теперь ему кажется, что этого знания достаточно. – Час у меня есть? Часа для Оракула хватит? – Даже два. И, Кайя, не следует воспринимать все как трагедию. Месяц-другой подождете, пока страсти в городе поутихнут. Народ ведь рад ее уходу. Кайя понял. И запомнил. – Но память у людей короткая. Остынут, и вернете свою женщину. Подарите ей дом. Лечебницу. Еще что-нибудь… – Час. Кормак ушел. А система откликнулась на зов. – Вероятность кризиса – девяносто восемь и три десятых процента, – сообщил Оракул. Здесь он был неплотным. Призрак, вылитый из металла, прозрачность которого менялась, словно призрак изо всех сил пытался удержаться в этом мире. Но черты лица его по-прежнему вызывали глухое бешенство. – Ты можешь найти Изольду? Тамга на столе упреком: нельзя доверять технике. Нельзя доверять людям. А кому тогда можно? – Система не располагает возможностью идентифицировать объект среди множества иных объектов. Следовало ожидать. – Хорошо. Что будет, если я попытаюсь выиграть время и найти Изольду? – Вероятность гибели объекта – девяносто девять и восемь десятых процента. Кормак знает, что без договора он обречен. И угрозу исполнит. – И что мне делать? – Оптимального сценария поведения не существует. Решать самому. Глупо было надеяться, что система подскажет идеальный выход. У нее своя логика и своя задача. Она лишь инструмент, сложный, но инструмент. – Ты можешь вкратце рассказать, что происходит в городе? Основные моменты. Вот докладывал Оракул замечательно: кратко, точно и по делу. Итак. Изольду не вернуть. Кризиса не избежать. К здравому смыслу Кормака взывать бесполезно, он уверен, что полностью контролирует ситуацию. Подчинил Гильдии гарнизон. Заручился поддержкой народа. И готов принять капитуляцию. Кормак расписал все на годы вперед. Ему так кажется. – А теперь просчитай два варианта развития кризиса. – Кайя отложил бумаги. – Интересуют экономические и социальные показатели. Прогнозируемое число жертв. И судьба следующих объектов. Думать о них как о людях не получалось. А прогноз Оракула в целом совпал с выводами Кайя. – Система предупреждает, что второй вариант более деструктивен для Кайя. Система не гарантирует отсутствие необратимых изменений психики. Хорошо. Как там дядя говорил? Разрушить себя до основания? Условия создадут. Надо пользоваться возможностью. Оставшиеся полчаса ушли на то, чтобы внести изменения в черновик договора. Кормаку они пришлись не по вкусу. – Вы серьезно? – По обоим пунктам. Первый – мне нужны гарантии. Вы должны понимать, что любая попытка причинить вред Изольде повлечет за собой гибель вашего рода. …что, согласно сценарию, в любом случае произойдет в течение двух-трех лет. И Кормака вряд ли утешит, что его род будет лишь одним из многих. Но условиям договора это не противоречит: Кайя ведь не собирается никого убивать. – Второй. Мне нравятся паладины. Охота будет прекращена. …должен же Кайя сделать хоть что-то хорошее для мира, пока тот еще стоит. Лорд-канцлер пытался возражать. Но в конечном итоге подписал договор. Посредник откликнулся. Восточное побережье. Остров Роанок. Территория Ллойда. Тем лучше. Вряд ли Ллойду понравится, что его использовали. Умирать холодно. И долго. Меррон устала ждать. Точнее, она не помнила точно, сколько ждала, но наверняка долго. Просто так усталость не появляется. А холод жил снаружи. Он то накатывал, то исчезал, и тогда начинало казаться, что, быть может, Меррон вовсе и не умерла, что еще немного, и она откроет глаза. Заговорит. Позовет на помощь… ведь должен же хоть кто-нибудь ей помочь. Но когда Меррон набиралась сил, чтобы поднять веки – никогда прежде они не были столь тяжелы, – появлялась огненная кошка, которая ложилась на грудь. Кошка забирала последние крохи сил. А иногда, словно ей мало было просто лежать, кошка выпускала когти. И, длинные, они пробивали грудину, добирались до сердца. «Что я тебе сделала?» – спрашивала Меррон кошку. Не словами, мыслями, текучими, словно мед… …мед качали по осени. Старый бортник окуривал ульи полынью, снимал крышки, и ошалевшие пчелы ползали по голым рукам его. Никогда не жалили, точно знали – не заберет больше, чем нужно. Рамки с сотами отправлялись в поддон с высокими бортами, а на их место ставились новые. Бортник как-то посадил на ладонь Меррон пчелиную королеву. И Меррон стояла, гадая, как это удивительное существо управляется с целым ульем? Пчел ведь многие тысячи! Меррон пыталась считать, но они улетали и возвращались… улетали… Кошка смотрела на нее с упреком. Наверное, ей надоело приходить. Но кто же знал, что умирать так долго? Меррон постарается быстрее. Только пусть кошка вытащит когти из груди. Держат. И тяжесть ее. И тепло, которого вдруг стало слишком много, чтобы справиться. Голос. Кошки мурлычут, а не грохочут, как река на перевалах… Меррон бегала туда кораблики пускать. Деревянные, с тряпичным парусом. Кораблики научил резать конюх. Он постоянно еще табак жевал, сплевывая под ноги желтую вязкую слюну. А пальцев на левой руке имел всего три, но этой трехпалой лапой управлялся ловко. У Меррон так не выходило. У нее никогда и ничего толком не выходило. Даже умереть. «Но я постараюсь, – пообещала Меррон кошке. – А потом мы попадем в мир, где нет войны. Войны нет, а дерево должно остаться… я сделаю красивый корабль. Мы вместе его запустим. Знаю, что кошки воду не любят, но тебе же не обязательно купаться. Ты на берегу посидишь. Только вытащи когти». Кошка зашипела. Вот глупая. И Меррон тоже. Цеплялась за жизнь. Зачем? Кому Меррон здесь нужна, кроме тети. Только Бетти наверняка убили. Меррон знает это… откуда? Оттуда, откуда знает, что еще не мертва. И будь Меррон сильной, она бы выжила назло всем и еще, чтобы отомстить. Но Меррон слабая. Это ее тайна, о которой не знает никто, кроме кошки. А та смеется. Склоняется к лицу, щекочет длинными усами. Дышит. Какой мерзкий запах… кошка должна прекратить есть всякую гадость! Или хотя бы отодвинуться!