Убивать Сержанту нравилось. Всегда. Наверное, волна изменила его тоже, не настолько, чтобы отправить на крест, но достаточно, чтобы отделить от людей окончательно. Впрочем, и среди них попадались те, кто получал удовольствие от чужой смерти, но они тоже были другими. Жертв выбирали слабых. Мучили. Затягивали агонию. И с точки зрения Сержанта, это было лишено смысла. Сперва его радость была похожей, хмельной, диковатой и слабо поддавалась контролю. Это пугало прочих. И Сержант научился радость скрывать. С годами она поблекла, и убийство другого существа стало тем, чем являлось для остальных наемников – неотъемлемой частью работы. Но сейчас все вернулось. Ярче. Полнее. Он слышал, как трещит кожа и мышцы, как с хрустом ломается кость, столкнувшись со сталью. Как скрежещет броня, не выдерживая удара. У металла множество голосов. У человеческого тела и того больше. Клинок входит в печень с мягким всхлипом. И с похожим, но все-таки иным звуком рубит кишечник. В легких воздух. А сердце под защитой грудины прячется… Много всего. Интересно. Будет о чем кошке рассказать. Но вряд ли она одобрит… или все-таки? Кошка Сержанта понимает лучше, чем люди. А люди закончились. И Сержант вернул меч Ллойду. Наверное, мог бы отказаться, но… что-то подсказывало, что лучше, если оружие будет находиться отдельно от Сержанта. – Если я влезу, приступы станут чаще, – сказал Ллойд, протягивая обрывок ткани. – Подумай. – Блок. На подчинение. Снимешь? – Теперь и говорилось легче. Сержант знал, что это – ненадолго. Тела стаскивали во двор. Снежило. И весна скоро… по весне дороги развозит, а потом они подсыхают, и наступает время войны. На век Сержанта хватит людей, которых можно невозбранно убивать. – Позволишь? Сейчас – да. Сержант достаточно пьян, чтобы пустить к себе в голову. Кошка все равно спрячется, а блок, если он есть, надо убирать. Да, вероятно, станет хуже, но… это его выбор. И его решение. – Твое, твое. Закрой глаза. Расслабься. Возможно, будет неприятно. Холодно. И мерзко. Душно становится, но задохнуться не позволяют. Ллойд скользит по краю, но не дает себе труда скрыть свое присутствие. И не спешит. Он аккуратен, как полевой хирург, и столь же беспощаден. Но все-таки уходит, позволяя дышать самому. – Одномерная привязка. Ничего сложного. – Снимешь? – Позже. – Сейчас. – Биссот, ты не в том положении, чтобы требовать что-то от меня. Я вообще не обязан возиться с тобой. Ллойд присел на старую бочку. Новые, дубовые, перетянутые обручами, вкатывали во двор. – Но я сниму блок, потому что тебе не имели права его ставить. Вот только твое нынешнее состояние… пойми, мне не нужен на корабле неадекват. Или в дороге. Поэтому потерпи, пока дойдем. Следом за бочками втаскивали и мешки с солью. Рубили головы прямо во дворе, не слишком аккуратно, но старательно. Складывали в бочки. Засыпали солью, хотя на морозе за неделю и так не попортились бы. Кормак получит свой подарок. Дорога поднималась в горы. И острые вершины их, вспоровшие низкое небо, виделись Тиссе шипами на хребте древнего зверя, столь огромного, что однажды собственный вес утомил его. Зверь уснул, порос мхом, низким кустарником и огненным вьюнком, чьи алые плети проступали сквозь снежную белизну. На гроздья темно-синих ягод, дозревших на морозе, слетались птицы. Они столь редко видели людей, что не боялись, и Тисса, пожалуй, могла бы поймать вон ту синицу… или даже снегиря. Никогда прежде она не видела снегирей так близко. – Уже скоро. – Урфин привстал на стременах, разглядывая каменную ленту дороги. Она выглядела старой и… целой. Ни трещин. Ни проломов. Ни даже снега, он словно проваливался сквозь эти гладкие, слишком уж одинаковые камни. И форма странная. Шестигранная. Камни лежат плотно друг к другу, словно запечатанные ячейки пчелиных сот. – Кто ее построил? Дорога была достаточно широкой, чтобы ехать рядом. И это тоже было необычно. Разве не привычней была бы тропа? – Люди. Очень давно. Сто лет? Двести? Триста? – Несколько тысяч. – Урфин умел угадывать ее мысли. – Они же возвели Ласточкино гнездо и другие… убежища. Выбрали такие места, куда сложно добраться. Почему? Есть же дорога и получше многих иных дорог, по которым случалось путешествовать за эти дни. Признаться, Тисса устала. Она не думала, что настолько слаба. И ведь не требовалось ничего, кроме как в седле держаться. Урфин и ехал-то медленно, с частыми остановками. Ночевать останавливался в деревнях, хотя Тисса понимала, что без нее он добрался бы быстрее. И чувствовала себя неловко. А тут вот… – Увидишь, ребенок. Думаю, тебе понравится. Дорога поднималась к солнцу, и желтый его свет стекал с гладкой поверхности к обочинам, окрашивая снежные горы. Воздух стал суше. И похолодало. – Дыши глубоко и медленно. И не разговаривай. Тисса кивнула. Голова кружилась, но не сильно. Зато вдруг возникла уверенность, что еще немного – и она взлетит. Небо ведь близко и плотное… Горы вдруг закончились. А дорога – нет. Она больше не казалась широкой, напротив, опасно узкой, лежащей на пустоте. И разве тонкие струны, протянувшиеся от краев к скалам, способны удержать ее! Урфин спешился и подошел к самому краю. – Здесь очень красиво. И безопасно. По этому мосту не проведешь армию, особенно если мост убрать. Иди сюда. У Тиссы подгибались колени. Она не боится высоты, но… здесь все иначе! Небо – близко, земля – далеко. Даже не земля – седое море с гривой волн. Ветер перебирает канаты, которые выглядят совершенно ненадежными. Тысячи лет? Этот мост простоял тысячи лет? А если он рассыплется? Вот сейчас, когда Тисса вступит, и рассыплется? – Не бойся. – Урфин обнял, и стало как-то… спокойней. – Сейчас я позову замок, и нас пропустят. Она совсем ничего не поняла. Как можно позвать замок? Дудочкой, как он звал паладина? Но Урфин присел у дороги и прижал ладони к камням, которые вдруг изменили цвет. Они наливались краснотой, словно раскаляясь изнутри, и цвет этот расползался по дороге. От ячейки к ячейке. – Это магия? – В некотором роде. – Урфин поднялся и продемонстрировал совершенно целые руки. – Древняя очень. Забытая. Идем. Теперь безопасно. Он держал Тиссу за руку, а она держала лошадей, которые тоже не хотели верить, что теперь безопасно. А над дорогой поднялся серебристый туман, и стоило сделать первый шаг, как туман окутал Тиссу с ног до головы. – Он не позволит тебе упасть. От тумана мех на куртке поднялся дыбом. А когда Тисса прикоснулась, ужалил пальцы. – Скоро привыкнешь. И не обманул. Скоро Тисса осмелела настолько, что сумела оторвать взгляд от дороги. А та тянулась к одинокой скале, выраставшей из моря. Не зуб, но акулий плавник, и замок, оседлавший его вершину, выглядит слишком ненадежно для убежища. Черная стена. Черные башни. И синий флаг с белым паладином над воротами. Ласточкино гнездо… И новый дом. Надолго ли в нем Тисса задержится? Возможно, что навсегда… но ее это не пугает.