Крадучись по лестнице я настороженно вглядывалась в пустые коридоры, боясь быть пойманной. Но вокруг было тихо. Лишь одиноко жужжала муха на высоком окне, и бранился Корский в нескольких шагах за моей спиной. Он шел боком, волоча огромную с себя ростом картину в тяжелой деревянной резной раме. А над моим изрядно вспотевшим братцем парил счастливый до одури призрак Тадеуша Глински — некогда профессора иллюзий и перевоплощений. Собственно, поэтому пирожок моего братца и оказался в его загребущих руках. Учитель обладал сильной магией и способен был уволочь кое-что и в потусторонний мир. Мелочь, но все же. — Как ты меня уговорила, напомни? — ворчал бедный Матеус, медленно вытаскивая портрет на лестничный пролет. — О дорогой мой молодой и максимально живой друг, я могу это сделать, — довольным голосом отозвался профессор Глински. — Она обещала все ночи напролет составлять компанию некой Майи и сидеть над вашей кроватью, ведя беседы ни о чем. А скажу я вам, никто не умеет делать это лучше, чем представители аристократии. Вы себе представить не можете часовую трескотню на тему интенсивности вчерашнего дождя... — Все, вспомнил! — Рыкнул Матеус, приподнимая картину. Уголок ее опасно задел край ступени и раздался глухой удар. — Осторожнее! — Призрак мгновенно взвился над моим братцем. — Чему вас, молодежь, только учат. Растяпы косорукие... — Еще одно слово и вообще его здесь брошу, — рявкнул в ответ взмыленный Корский. — Не надо! — тут же смягчился толстячок. — Это все дурное влияние столетнего соседства с этими высокородными занудами. С кем поведешься... Отнесите меня на кухню, я вас умоляю! — Да вас же завтра вернут на место, — Корский опасно поставил картину на ступень. — Что толку мне мучатся? Вернут! — Мне и ночи хватит. Зато будет что вспоминать! — профессор Глински предвкушающе растянул губы в улыбке и тут же нахмурился. — Представьте всего на одно мгновение, молодой человек, что вас заперли в этой пошлой карикатуре на меня, — он указал на портрет. — На долгие десятилетия без малейшей возможности хоть как-нибудь добраться до сочного, жирного пирожка, слепленного с любовью полногрудой поварихой... Боги, как я соскучился за этими светлыми, пахнущими сдобой и корицей женщинами. Как я любил при жизни главную повариху академической столовой. Маки ей носил. Букеты огромные. В чувствах признавался, а она все смеялась да не подпускала меня. Но кормила. До сих пор помню аромат ее фирменного супа с фрикадельками. А когда я умер, как она рыдала на моих похоронах. Все жалела, что не дала нам шанс. Как рыдала, детки. Душу мне рвала! Так и не ушел... Остался... — Призрак профессора тяжело вздохнул и печально улыбнулся. — Живите, детки, пока есть время. Совершайте авантюры. Любите! И всегда... Всегда давайте себе шанс на счастье. Жизнь одна, а после нее — лишь существование. На лестничной площадке повисло тяжелое молчание. Слова этого полного лысоватого духа отчего-то затронули сердце. И еще жальче его стало. — А помер-то от чего? — вот в голосе Корского сочувствия я не услышала. Какой жуткий сухарь! И в кого он только? — Подавился, — профессор Глински развел прозрачными руками. — Бывает... Вот ты живешь, живешь. А потом один пирожок с мясом обрывает нить твоего бытия. И все. Туман, пробуждение, картинная галерея и ненавистная герцогиня Сюмье по соседству справа. Врагу не пожелаю такого вот конца. Как-то неопределенно хмыкнув, Матеус снова поднял портрет. — Ладно, тащу дальше, но только из солидарности к любви к пышной сдобе... ... Через какой-то час в большом помещении академической кухни на месте натюрморта с яблоками красовался портрет профессора Тадеуша Глински. На громоздкой картине сидел полный лысеющий мужчина в окружении блюд с колбасками, сырами, жареными куриными ножками. Но в центре... В центре красовалась тарелка с сегодняшними пирожками.Профессор был невероятно счастлив. — Жаль, если завтра его вернут в галерею, — пробормотал Корский. — Не вернут! — я упрямо выдвинула подбородок вперед. Быстро отыскав на столе повара бумагу и чернильницу, немного призадумавшись, вывела несколько предложений: «Приказываю, чтобы портрет моего любимого учителя Тадеуша Глински с этого дня висел здесь. Также надеюсь, что за ним будут следить, протирать пыль и заботиться о сохранности рамы. По всем вопросам обращаться к моему доверенному лицу - Анабель Лакруа». Хищно улыбнувшись подписала: "Наследный принц Дункан Рамирье". — Думаешь сработает?! — Матеус заглянул мне через плечо. — Да кто же с принцем спорить будет! И не рискнут уточнять что и как, — раздалось громогласное из портрета. — Милые мои, встречаемся завтра в астрономической башне! Наконец, я свободен! — он воспарил над потолком и, просияв, добавил: — А вам на будущее - никогда не снимайте со стены портрет с призраком. Ни-ко-гда! Потому как тот крюк, на котором он висит, и есть якорь, удерживающий дух на одном месте. Сглотнув, я взглянула на столь же ошарашенного Корского. — Ну, ребятишки, до завтрашней ночи! Свобода!!! С этим воплем призрак исчез, оставляя нас одних. Пристыженных и облапошенных. Глава 39 Утро выдалось тревожным. Проснувшись раньше боя в колокола, лежала на кровати и просто смотрела в потолок. И вроде ничего особенного не произошло. Ну подумаешь, дух отвязали. Но это же профессор, какой вред от покойного учителя может быть? Ну, протащили мы его портрет на кухню. И что? Да он все симпатичнее того унылого натюрморта, что там висел до этого. А так и поварихам хорошо. Они работают, полноватый мужчина им с портрета улыбается, может быть, даже комплименты отвешивает. Да они ему сами пирожки таскать начнут. Как ни крути, а ничего дурного мы с Матеусом не сотворили. Но тревога не отпускала. Потянувшись, я легла набок и взглянула в окно. Окрашенное в яркие оранжево-красные тона небеса пылали и радовали взор. Зевнув, прикрыла рот рукой. Взгляд невольно сместился на заправленную пустую кровать Майи. Без нее оказалось неожиданно одиноко. Я словно вернулась в далекое детство. Большие детские комнаты, высокие потолки и... ни души. Иногда я нарочно притворялась больной, чтобы хотя бы нянечка посидела рядом. В школе многое изменилось. Нет, одиночество не ушло, но комната стала значительно меньше. Я старалась завести подруг, но вскоре поняла, что это не так просто. Даже будучи маленькими девочками представительницы аристократии — виконтессы, графини, герцогини, баронессы — любили плести интриги. Дружить против кого-то. Обливать грязью за спиной своих же подруг. Подставлять, лгать и клеветать. Оговаривать. Возвышаться над кем-то, намеренно унижая его. Таскать сплетни правдивые и нет. Все, что заботило этих особ даже в столь юном возрасте — платья, украшения и кавалеры. Разговоры только и были о скором взрослении и первых балах. А когда выяснилось, что я одна из претенденток в невесты самого принца... Ух, сколько зависти на меня обрушилось. Ненависти. Девочки соревновались в стремлении доказать всем и каждому, что я мусор недостойный короны, и каждая из них много лучше меня. Наверное, еще тогда я прошла первую и серьезную подготовку к будущему отбору. Меня ненавидели только лишь за то, что я хотя бы мизинцем буду претендовать на роль будущей королевы. Это было ужасно... Поэтому подруг я так и не завела. Ни с кем не смогла сблизиться, никому довериться. Майя же... Она была такой простой и открытой. Все мысли на языке, все эмоции наружу. С ней можно было не опасаться оказаться в центре сплетен, или не переживать, что твой секрет станет достоянием всей академии. И сейчас мне ее очень недоставало. Хотелось просто поболтать, поделиться переживаниями и посмеяться. Тяжело поднявшись, села. Нужно было приводить себя в порядок и готовиться к занятиям. Пораньше сходить на завтрак и непременно съесть что-нибудь вкусное. Это должно поднять настроение... ... Должно, но не обязано. На первой лекции по Магии стихий я сидела чернее тучи. Потому как раним утром на кухне случился переполох, поэтому омлет у них подгорел, а больше они ничего сделать и не успели. Мое предчувствие вопило в голос — что-то будет! Неуютно как-то на душе было. Боязно. Корский тоже постоянно елозил на месте и бросал на меня осторожные взгляды. Угрюмые и сердитые. Словно ему уже перепало, но он то ли не хочет, то ли не велено ему ничего мне говорить. Медленно записывая лекцию, я все косилась на дверь. Ждала. Чего? Неприятностей! Но они не спешили за мной. Вместо этого профессор Ирник Мюрай весело рассказывал о видах магии и их классификации. На высокой деревянной доске по велению легкого взмаха руки вырисовывались знаки огня, земли, воды и воздуха. Тучка над плечом учителя извергала молнии и грозилась оросить его сюртук проливным дождем. — Огонь, — профессор Мюрай поднял пальцем, указав куда-то в потолок. — Агрегатное состояние — плазма. Самая разрушительная стихия. Она не созидает, ведет лишь к хаусу и пустоте. Маги огня — натуры неуравновешенные, импульсивные и стремительные. Их главная слабость — самоконтроль. Вот уж не знаю, чем меня эта часть лекции задела, но я непроизвольно надула губы. — А-а-а, — учитель это заметил. — Студентка Лакруа со мной не согласна? — Я чистокровный маг, профессор Мюрай, — осторожно подала я голос. — Мои потомки — древняя раса стихийников. И мой дар — огонь. Но я не считаю себя неуравновешенной разрушительницей. Я никогда не устраиваю склоки и не участвую в скандалах. Не замешана ни в чем непристойном... Так что можно сказать, что я с вами действительно не согласна. Пожилой мужчина улыбнулся, и тучка на его плече превратилась в облачко. Светлое и легкое. Сглотнув, я ощутила, как ловко попалась в ловушку. — И все же главная проблема магов огня — самоконтроль, — усмехнулся учитель. — Поэтому их легко втянуть в дискуссию, спор и любую аферу. Они ведутся на малейшую провокацию. Их сердца вспыхивают раньше, чем срабатывает здравый смысл. Я приподняла бровь. Корский за моей спиной странно закашлялся, предупреждая о чём-то то ли меня, то ли учителя. Профессор вскинул голову и улыбнулся. — Известно ли вам, студентка Лакруа, что при жизни Тадеуш Глински слыл аферистом и картежником, — неожиданно сменил он тему. — Он участвовал в разного рода махинациях и, если бы не случайная смерть, рано или поздно, а скорее рано, оказался бы в королевской темнице. А вчера ночью кто-то перенес его портрет на кухню, тем самым выпустив дух этого мутного типа. И я совершенно уверен, что этот кто-то даже не знал, что разрушив якорь-привязку исправить ее уже невозможно. Так что у нас в Академии еще одним беспокойным духом больше. Протолкнув ком, вставший в пересохшем горле, я снова покосилась на брата. Матеус выглядел злым и взъерошенным. Но тихо спросить у него я ничего не успела. В дверь аудитории постучали и появился не кто иной, как профессор Дункан Рамирье. — Доброе утро, — как-то слишком уж холодно поприветствовал он. — Мне нужна студентка Лакруа. Я забираю ее с занятия. И вот после этого у меня буквально холодные мурашки вдоль позвоночника пробежались, потому как взгляд принца, брошенный в мою сторону, ничем хорошим мне не сулил. Не ошиблось мое предчувствие... Будет мне сейчас на орехи... Глава 40 Я шагала по коридору, невольно расправляя плечи и вытягиваясь в струнку. Дункан шел впереди, но даже по его спине можно было понять — злой. Он мне в этот момент казался таким большим и грозным. И вроде ведь невысокий, но вот давил... Поймав подол темной шерстяной юбки, вытерла об нее вспотевшие ладони. Хотелось трусливо сбежать. Завернуть за какой-нибудь угол и, пока он не видит, дать деру.