Они продолжили обход дома. Эрика решила повнимательней приглядеться к спальне Алекс и Хенрика, осмотр которой в прошлый раз был так внезапно прерван, но не увидела ничего необычного. Чувство, что чего-то не хватает, осталось, и раздражало еще сильней оттого, что Эрика никак не могла понять его причины. Она поделилась этим с Патриком, и он тоже пришел в отчаяние. И окончательно смутился, когда Эрика рассказала ему о вторжении в дом какого-то человека, которого она так и не видела и от которого пряталась в гардеробе. Патрик вздохнул, опускаясь на край кровати с балдахином, и попытался помочь Эрике вспомнить, чего же такого не хватает в комнате. – Оно большое или маленькое? – Не знаю, Патрик; наверное, маленькое. Иначе я сразу поняла бы, что это, ведь так? Вот, например, если б эта кровать с балдахином исчезла, я заметила бы это наверняка. Она улыбнулась, присаживаясь рядом с ним. – Но где именно оно должно было быть? На столе? Возле кровати? У двери? Патрик взял с прикроватного столика небольшой кусочек кожи. Это выглядело как клубная бирка, с выжженной посреди надписью детским почерком: «ТМ, 1976». На обратной стороне были странные отпечатки, похожие на пятна высохшей крови. Патрик спросил Эрику, что бы это могло значить. – Не знаю, – ответила она. – Если б я знала, наверное, не сидела бы здесь так и не рвала бы на себе волосы. Скосила на него глаза. В профиль у Патрика были длинные, черные ресницы и идеальная щетина на подбородке. Достаточно отросшая, чтобы ощущаться как не слишком жесткая наждачная бумага, и не настолько длинная, чтобы царапать кожу. – Что такое? – Патрик заметил ее внимание. – У меня что-нибудь с лицом? Он испуганно промокнул рот. Эрика быстро отвернулась. – Ничего. Было немного шоколадной крошки на щеке, но теперь все чисто. Оба замолчали. – Мы как будто не особенно здесь продвинулись, да? – осторожно спросила Эрика. – Нет, похоже. Позвони мне, когда вспомнишь, что именно здесь пропало. Это ведь очень важно, что кто-то приходил сюда; он вполне мог это взять. Они тщательно заперли входную дверь, и Эрика снова положила ключ под коврик. – Тебя подвезти? – Спасибо, Патрик, я, пожалуй, прогуляюсь. – Тогда увидимся завтра вечером. Хедстрём переминался с ноги на ногу, снова чувствуя себя неловким четырнадцатилетним подростком. – До завтра, встретимся в восемь вечера, – подтвердила Эрика. – Приходи голодный. – Я постараюсь, но не могу обещать. Кажется, наелся на всю жизнь. Патрик, смеясь, похлопал себя по животу и кивнул через улицу, в сторону дома Дагмар Петрен. Эрика улыбнулась и помахала рукой Патрику, отъезжавшему в своей «Вольво». Он уже ждал завтрашнего вечера со смешанным чувством неуверенности и почти панического страха. Эрика направилась домой, но не прошла и нескольких метров, как остановилась. Ей вдруг пришла идея, которую непременно следовало проверить. Она уверенно повернула к дому Алекс, взяла ключи из-под коврика и вошла в прихожую, основательно потоптавшись на пороге, чтобы стряхнуть снег. Что делает женщина, если мужчина, которого она ждет к романтическому ужину, запаздывает? Звонит ему, конечно! Оставалось надеяться, что телефон у Алекс современный, а не модная нынче «Кобра» или бакелитовый антиквариат. И здесь Эрике повезло. На кухонной стене висел новенький «Доро». Эрика дрожащим пальцем нажала кнопку последнего исходящего вызова. Если после смерти Алекс аппаратом никто не пользовался, то… Пошли сигналы. После седьмого Эрика хотела было положить трубу, когда наконец послышался голос. Не дождавшись конца сообщения, бледная как смерть Эрика осторожно повесила трубку. В голове будто что-то щелкнуло. Она вдруг поняла, чего не хватало в спальне на втором этаже. * * * Мелльберг кипел от ярости. Он носился по участку, как взбешенная фурия. Лучшее, что мог сделать в такой ситуации каждый из его подчиненных, – залезть под стол и переждать бурю там. Но у здоровых взрослых людей не принято прятаться друг от друга под столами. Поэтому приходилось терпеть и проклятия, и ругань, и самые изощренные оскорбления. Первый удар приняла на себя Анника. За месяцы работы под руководством Мелльберга она успела обрасти слоновьей кожей, но и на ее глазах впервые появились слезы. К четырем часам Анника решила, что с нее довольно. Она ушла с работы, купила мороженого в «Консуме» и заела свое горе перед телевизором, переключенным на канал «Гламур». Мелльберга довело до бешенства то, что он был вынужден отпустить Андерса Нильсона. Комиссар нутром чуял, что тот и есть убийца Александры Вийкнер. Еще пара часов беседы наедине – и признание было бы у него в кармане. Но вместо этого появилась эта сопливая свидетельница, которая якобы видела, как Нильсон возвращался домой как раз перед началом очередной серии «Разделенных миров». Получалось, что бывший подозреваемый около семи вошел в свою квартиру, а в четверть восьмого Биргит говорила по телефону с Алекс. Мир встал с ног на голову. Но и это не всё. Был еще Хедстрём, со своими дурацкими идеями и предчувствиями. Слава богу, Мелльберг в полиции не первый день. Если чему его и научил долгий опыт, то это тому, что на самом деле все просто. Не существует ни скрытых мотивов, ни всемирного заговора. Только отморозки, осложняющие жизнь честным гражданам. Поймаешь отморозка – поймаешь преступника, таково основное правило жизни. Комиссар достал мобильник и выбрал номер Патрика Хедстрёма. – Где вы, черт вас дери? – Тут было не до приветствий. – Ковыряетесь в носу?.. А мы здесь, представьте, работаем… Да, сверхурочно… Не знаю, знакомо ли вам это слово… Если нет, я позабочусь о том, чтобы вы больше не утруждали себя подобными вещами… В Танумсхеде, во всяком случае. Сразу полегчало. Молодых выскочек надо держать на коротком поводке, пока не распоясались. – Немедленно поезжайте к свидетельнице, которая видела Нильсона дома в семь вечера. Надавите на нее, выкрутите ей руки… добейтесь от нее правды, наконец… Да, немедленно, черт возьми… Мелльберг бросил трубку. Стоило поручить кому-нибудь грязную работу – и жизнь сразу стала более сносной. Комиссар откинулся на спинку стула, открыл верхний ящик письменного стола и похожими на сосиски пальцами выудил оттуда упаковку шоколадных шариков. Тому, кто много работает, требуется хорошая подзарядка. * * * Когда позвонил комиссар, Патрик уже направлялся к Танумсхеде со стороны Греббестада. Он развернулся возле гольф-клуба во Фьельбаке и тяжело вздохнул. Время далеко за полдень, а дел в участке невпроворот. Сам виноват, не нужно было задерживаться во Фьельбаке. С другой стороны, он не мог не заехать к Эрике. Она для него как магнит; он не властен над собой, оказавшись в поле ее притяжения. Патрик вздохнул еще раз. Это не может кончиться ничем хорошим. Он едва оправился после Карин – и вот уже на скорости сто двадцать километров в час мчится навстречу новым потрясениям… Просто мазохизм какой-то. После развода год ходил сам не свой. Днями напролет пялился на экран – на всех этих «Уокеров», с их «невыполнимыми миссиями» и «техасскими бензопилами». Да уж, лучше «ТВ-шоп», чем ворочаться с боку на бок одному в двуспальной кровати, когда перед глазами только Карин с другим мужчиной, – худший из сериалов. Но с Эрикой все гораздо серьезнее, сложнее, безумнее и головокружительнее, чем с Карин. Значит, как подсказывала Патрику логика, и падение должно быть глубже и болезненней – вот и вся разница. На последних крутых поворотах перед Фьельбакой он, как всегда, разогнался. Вся эта история уж слишком била по нервам, и Патрик срывался на машине. Он подверг себя смертельному риску, повернув вниз возле холма, к месту, где когда-то стояла силосная башня. Ее давно взорвали, теперь там дома и разные рыбацкие постройки в духе старого времени. Несколько миллионов за дом – Хедстрём не переставал удивляться этим ценам. Откуда ни возьмись на повороте появился мотоциклист, и Патрик подавил приступ панического страха. Сердце забилось, он резко притормозил на снижающейся скорости – уши заложил истошный визг. Посмотрел в зеркало заднего вида – мотоциклист как ни в чем не бывало продолжал путь. Патрик проехал площадку для мини-гольфа и на перекрестке возле бензозаправки повернул налево, к многоэтажным домам. В очередной раз бросилось в глаза, как они уродливы – коричнево-белые прямоугольные гиганты, разбросанные к югу от Фьельбаки. Он попытался понять, о чем думал проектировавший их архитектор. Может, задался целью, в порядке эксперимента, построить самый некрасивый дом в истории человечества? Или же проблема внешнего вида не заботила его совсем? «Жилье для всех» – такой лозунг был выдвинут в шестидесятые годы. Жаль, что не «Красивое жилье для всех». Патрик припарковался возле первого подъезда и вошел в дом. Итак, пятая квартира. Андерс Нильсон и свидетельница Йенни Розен живут на одной площадке. Патрик тяжело дышал – слишком мало движения и много кофе с булочками в последнее время. Спортсменом он никогда не был, но до сих пор старался следить за физической формой. Остановился возле двери Андерса Нильсона и прислушался – все было тихо. Хозяина либо нет дома, либо он в отключке. Дверь Йенни располагалась на короткой стороне справа, как раз напротив двери Андерса, налево от лестницы. Вместо стандартного щитка висела деревянная табличка, на которой красовались обрамленные розами витиеватые буквы: «Йенни и Макс Розен». Итак, она замужем. Йенни звонила в участок сегодня утром, и Патрик надеялся, что она все еще дома. Вчера, когда коллеги обходили все квартиры в подъезде, к ней не достучались и оставили визитку с просьбой при первой же возможности связаться с полицией. Поэтому новую информацию о том, когда Андерс вернулся домой в день убийства, получили только сегодня. Звонок в дверь отозвался изнутри озлобленным детским криком. Потом послышались шаги, и Патрик скорее почувствовал, чем увидел, что за ним наблюдают в замочную скважину. Звякнула цепочка – и дверь открылась. – Да? Перед ним стояла женщина с годовалым ребенком на руках. Она была очень тоненькая, с сильно выбеленными перманентом волосами. То, что их естественный цвет каштановый, почти черный, подтверждали отросшие у корней участки и темно-ореховые глаза. Ненакрашенное лицо выглядело усталым. Женщина была в застиранных тренировочных брюках с отвисшими коленками и футболке с логотипом «Адидас». – Йенни Розен? – Да, это я. В чем дело? – Меня зовут Патрик Хедстрём, я из полиции. Вы звонили нам сегодня утром. Мне нужно задать вам пару вопросов; это касается информации, которую вы нам сообщили. – Патрик старался говорить тихо, так, чтобы его не было слышно в квартире. – Входите. – Она отступила в сторону, пропуская его в прихожую. Квартирка оказалась тесная, однокомнатная. Мужчины здесь определенно не было – старше одного года, во всяком случае. Интерьер – один розовый взрыв. Ковры, покрывала, гардины, лампы – все розовое. Всевозможные розочки и розетки украшали подсвечники и абажуры. Картины на стенах подчеркивали романтическую натуру хозяйки – слащавые женские лица с летящими птицами на переднем плане. Над детской кроваткой – портрет плачущего малыша. Они устроились на белом кожаном диване. Слава богу, хозяйка не предложила ни чая, ни кофе. Того, что Патрик выпил вчера, более чем достаточно на два дня. Ребенок, которого она держала на коленях, вырвался из объятий матери и сел на полу, суча ногами. Приглядевшись к хозяйке, Хедстрём удивился ее молодости. Йенни Розен едва вышла из подросткового возраста, он не дал бы ей больше восемнадцати. В маленьких поселках не редкость женщины моложе двадцати и с двумя детьми. То, что она называла сына Макс, навело Патрика на мысль, что папа не живет с ними. И в этом также не было ничего необычного. Ребенок… подростковые отношения редко выдерживают подобные испытания. Патрик достал блокнот. – Итак, в пятницу двадцать пятого января вы видели Андерса Нильсона возвращавшимся домой около семи вечера. Откуда такая точность во времени? – Я никогда не пропускаю «Разделенные миры» по телевизору. Время приближалось к семи, и тут снаружи послышался шум. Это меня не удивило, должна сказать. У Андерса вечно кипит жизнь. Собутыльники приходят и уходят в любое время дня и ночи, а бывает, и копы. Но все равно я проверила в глазок и тут увидела Андерса. Пьяный в стельку, он пытался попасть ключом в замочную скважину, но та должна была быть метр шириной, чтобы это у него получилось. В конце концов, Андерс все-таки отпер дверь и ввалился в квартиру. Но тут пошла заставка «Разделенных миров», и я побежала к телевизору. Она жевала кончик длинной пряди. Ногти на руках были изгрызены, со следами розового лака. Макс уверенно подполз к Патрику и подергал его за штанину. Тот вопросительно посмотрел на Йенни. – Возьмите его на руки, вы ему понравились, – объяснила она. Патрик неуклюже поднял малыша, посадил на колени и дал ему связку ключей поиграть. Макс засиял в улыбке, показав два передних зуба, похожих на зерна риса. Патрик улыбнулся в ответ, сердце кольнуло. Сложись все чуточку по-другому, такой же малыш мог быть и у него… Он пригладил ладонью пушок на голове Макса. – Сколько ему? – Одиннадцать месяцев. Он задает мне работы, должна вам сказать.