Рейтель спросил Макса: – Тебе одному ночью не слишком тоскливо будет? – Не беспокойся. Если Инге достанется такой, как ты, я буду счастлив. – Давай, друг, только не прикладывайся больше к бутылке. – А чего там, сто граммов и осталось, приму на сон грядущий. Да, если из госпиталя позвонят насчет Инги, что сказать? – В смысле, где находится? – Да. – Скажи, у меня. Можешь назвать фамилию и звание. – Хорошо. Удачи, Марк. – Не скучай. Рейтель спустился во двор, сел в машину. Практически тут же на переднее сиденье заскочила Инга. На голове бежевый беретик. Рейтель улыбнулся. – Что? Тебе не нравится мой берет? – Не то чтобы не нравится, но ты в нем смотришься, извини, комично. Женщина сняла головной убор: – Вам, мужикам, не угодишь. – У тебя же красивые, густые волосы, зачем ты прячешь их под каким-то старым беретом? – Ты хочешь, чтобы меня запомнили там, куда едем? – Ах, вот почему ты надела его? А знаешь, ты права, и комично выгляжу я, если не сказать более жестко. Надевай. Янтуш покачала головой: – То сними, то надень. – Не ворчи, вот это тебе ни при каких обстоятельствах не к лицу. – Ты дорогу-то к нужной улице знаешь? – Я обязан знать местность, где работаю. – Тогда чего стоим? Рейтель повел «Фольксваген» к выезду из города. Улица Аспарос оказалась небольшой, домов в десять с каждой стороны. В основном дворы частного сектора. Немного в стороне Рейтель и Янтуш увидели полусгоревшие дома. – Здесь жили евреи, – вздохнула Инга, – скажи, Андрей… Ремезов прервал ее: – Не называй в машине меня этим именем. – Извини, скажи мне, Марк, почему фашисты так возненавидели евреев? Ведь они спокойно работали, жили по всей Европе, и в Германии тоже. Рейтель ответил: – Германия с приходом к власти Гитлера кардинально изменилась, словно и не было там компартии, революции, рабочих, которые симпатизировали Советскому Союзу. Людей буквально подменили. И сейчас гитлеровцы ненавидят не только евреев, а всех, кто принадлежит в другой расе, а это половина Европы. Славяне – недочеловеки, евреи – тоже, только хуже, а цыгане – вообще ошибка природы. Вот и исправляют несправедливость по-гитлеровски. Миром править должна высшая арийская раса. Остальные – только работать на нее. – Но в отношении латышей, литовцев и эстонцев они проводят довольно лояльную политику. – До тех пор, пока эти народы нужны им для укрепления собственной власти. Потом, если немцы победят, они еще не так покажут себя. Быстренько превратят бывших союзников в рабов. Успокаивает одно: фашистам не сломить Советский Союз. Не сломить советский народ. – Но они уже под Сталинградом. – А в 41-м были у стен Москвы, и что? Гитлеровские фельдмаршалы совершили ошибку, двинув армии на Сталинград. Именно там они получат сокрушительный удар и покатятся назад, на запад. Янтуш взглянул на Ремизова: – Ты говоришь так, словно можешь предугадывать будущее. – А тут нечего предугадывать. Гитлеровцы воюют на пределе своих возможностей, тогда как Красная армия только начинает настоящую войну. Но – все, приехали, справа забор, с табличкой «Аспарос, 16». Дом Дависа Кристуса. Оставшаяся половина улицы представляет собой практически заброшенное место. – Неудивительно, что Давис не смог продать дом. Кто сюда пойдет? Рейтель остановил машину. – И все же, Марк, странный ты человек. Он искренне удивился: – Почему? – По имени тебя называть в машине нельзя, а вести антифашистские разговоры – пожалуйста. – Я оговорился, не надо меня называть Андреем. Вообще не надо. А то можешь где-нибудь случайно назвать. – Ладно, будем считать, что ты выкрутился. Пойдем в дом? – Пойдем. – Как ты думаешь, здесь много бродячих собак? – Это не я, это ты странная. Что им тут делать? Они, если и остались, трутся возле дворов, где есть чем поживиться. – Да? – Честное пионерское. – Да ну тебя. Забор оказался прочным и высоким, пришлось обходить участок. Калитку нашли со стороны поля, поросшего высоким бурьяном. Она оказалась закрытой, но разведчику не составило труда открыть ее. Прошли по саду к заднему двору. Везде чистенько, везде порядок, словно никто и не уезжал. – Янтуш не ошибся, его друг точно не успел никому сдать дом? – С чего ты взял? – Да уж слишком тут прибрано. – У нас так, Марк. – Ну да, селения Прибалтики сильно отличаются от российских. Это хорошо. Дверь в дом была закрыта. Рейтель открыл ее ключом. Они обошли весь дом. Словно и не прошло четырех лет, как хозяин уехал. Впрочем, год назад он сюда приезжал. В доме так же чисто, как и во дворе. Большая гостиная, две спальни, кухня, она же столовая. Подсобные помещения. Окна занавешены. Стены побелены, полы покрыты ковриками. Из мебели: две кровати, два гардероба, две тумбы, сундук. Это в спальнях. В гостиной – кожаный диван с большой высокой спинкой, круглый стол, сервант, стулья у стола, старый радиоприемник в углу. На кухне – печка, умывальник с висящим над ним бидоном. Прибиты к стене посудные полки, прямоугольный стол. Петли дверей смазаны, не скрипят. Рейтель подошел к выключателю, щелкнул – загорелись лампочки под декоративным абажуром. – Ты смотри, даже электричество есть! Осмотрев дом, пошли во дворы. Передний закрывал палисадник с развесистой малиной, на заднем с одной стороны – сарай, с другой – постройка, напоминающая баню. Постройка точно оказалась баней. Но не такой, как в России. Здесь не попариться, можно только помыться нагретой на глиняной печке водой. Сбоку от бани – сортир, можно сказать, со всеми удобствами. Был еще один сарай и закрытый погреб, но это уже в саду. Янтуш взглянула на Рейтеля: – Ну и как? – Превосходно. Лучше не придумаешь. Надо будет узнать, не планирует ли администрация снос домов на этой улице. Инга покачала головой: – Еврейские дома могут снести. Их в свое время хорошо пограбили и пожгли. Но дома Кристуса и Сейко не тронут. Хотя насчет последнего не уверена. А зачем немцам рушить целый дом? Другое дело, убрать развалины и продать участки под строительство. Но уже не в этом году, смысл продавать землю, когда осень на носу и строительство невозможно? – Тоже верно. Ладно, к машине.