Аркус кивнул и бросился обратно к большой деревянной двери аббатства, место, где он выглядел таким потерянным и застывшим всего несколько минут назад. Пламя вырывалось из блестящих углей, которые горели черным в оранжевом свете. Он нахмурил брови, широко раскинув руки, и хлопнул в ладоши. Лед покрыл камни и тут же растаял. Еще один хлопок и ещё больше тающего льда. Аркус упал на колени в грязь, его ладони ударили по нагретой земле, когда он немного приподнялся, было видно, что дышал он с трудом. - Просто нужно время, — сказал он. — Сложнее, чем я ожидал. - Скорее всего, ты перегрелся, — сказала я. — Когда я мокрая или замерзла, мой дар ослабевает. То же самое должно быть и у тебя, когда твоя кожа слишком горяча. Ты был рядом с огнём слишком долго. Он издал уклончивый звук. Я решила, что это будет как можно ближе к согласию, которое я хотела получить. Я помахала монаху, который бежал вперед с ведром воды. - Подождите, — позвала я, хватая ведро, когда он остановился. — Принеси, пожалуйста, больше воды. Сюда, для меня. Повернувшись, я вылила содержимое ведра на Аркус. Он ахнул и стряхнул воду с рук. — Что ты делаешь? — возмутился он. - Охлаждаю тебя. Ах, еще одно ведро. Хорошо. Я вылила очередное ведро воды на него. - Хоть я и ценю твою помощь, не нужно топить меня. - Хорошо, тогда делай сам. — Я вручила ему третье ведро от одной из сестер. Взглянув на меня, он вылил его себе на голову, затем встал и двинулся обратно к горящим дверям, хлопая в ладоши и отбрасывая лед. Казалось, бушующее пламя будет пожирать церковь и весь монастырь пока нечего не останется. Но, постепенно, лед оставался все дольше и дольше на раскаленных камнях. Он швырнул облако холода, которое со свистом пролетело по коридору, и пламя отступило, выдохнув клубы дыма. Через несколько минут все было сделано. Огонь прекратился. В тишине эхом раздался хор кашля. Один из монахов принёс откуда-то факел и подошел к Брату Тислу вместе с другими монахами, которые с беспокойством смотрели на него. Я стояла в сторонке от них, желая, чтобы я могла сделать больше. Мужчина повернулся ко мне лицом, его кустистые брови сдвинулись вместе, а круглое лицо скривилось. Я узнала его, он вместе с Сестрой Пастель приносил мне ванную на следующий день после моего приезда. — Ты прошла сквозь огонь. Ты — Огнекровная! Все мое тело заполнилось необходимостью бежать, страх заполнил мои мысли и сдавил горло. - Она — беженец, Брат Лэк, — сказал Аркус, переходя от Брата Тисла туда, где я изо всех сил пыталась устоять. — Мы предложили ей дом, потому что ее был уничтожен. Ее кровь не имеет значения. Я взглянула на Аркуса. Он защищал меня? Брат Лэк повернулся к нему. — Она представляет опасность для аббатства и всех в нем. Каждое слово было сказано с силой гвоздя, вбитого в дерево. — Она — Огнекровная и, кроме того, преступница. Когда вы привезли ее, у нее была цепь на лодыжке. Я сам видел! - Она является не большей преступницей, чем любой другой из сотен несчастных Темпезиан, которые пытаются защититься от нападок. - А как насчет гнева короля, когда наше преступление будет обнаружено? — потребовал объяснений Брат Лэк. Слабый голос, наполненный негодованием, раздался за его спиной. — Вы забыли о цели нашего ордена? Исцелять больных и предлагать убежище гонимым. Все двинулись, чтобы собраться вокруг ослабленного Брата Тисла, когда он чуть приподнялся, перед тем как поддался кашлю. Аркус присел на корточки и осторожно взял его за плечо. — Спокойно, не торопись мой друг. Ты вдохнул много дыма. Брат Лэк продолжал смотреть на меня так, словно я была змеёй, готовой ужалить. — Возможно, она преследуется по уважительной причине. Возможно, боги наказывают ее за ее грехи. Напоминаю, я приехал с юга. У меня был опыт с людьми Огненной Крови. Они представляют собой опасную, изменчивую, ненадежную натуру, без приверженности ценностям, которыми мы дорожим. - Вы забываетесь, — предупредил Брат Тисл, тяжело дыша. Его обманчиво мягкий тон, заставлял волосы встать дыбом на моих руках. — Ее единственный грех — быть Огнекровной, а это не грех вовсе. Он закашлялся несколько раз и продолжил. — Если сострадание настолько претит вам, возможно, я должен поставить под сомнение вашу преданность принципам нашего ордена. - Мою преданность? Я посвятил свою жизнь ордену. Я лишь предлагаю сохранить чистоту этого святого места. Тот факт, что вы привели Огнекровную… - И помните, — тихо проговорил Брат Тисл, — я решаю, кому здесь находиться. Орден даровал эту власть мне, и некому другому. Наступила долгая пауза, полная звуков оживленного дыхания Брата Лэка, незримая битва, которая велась в суровых лицах. Наконец его пыл подутих, и он склонил голову. - Простите меня. Я оговорился. - Все прощено, — сказал Брат Тисл, новая волна кашля, захватила его. Брат Лэк поднял голову. — Факт остается фактом: она начала огонь, который мог убить нас. - Это была не я, — сказала я, взволнованно. — Зачем мне это делать? Аркус рассматривал меня молча, и я поняла, что у меня много причин. Чтобы отвлечь их, и я могла бы убежать. Чтобы отомстить Ледокровным. И он видел, как я потеряла контроль на реке, когда сжигала одежду. Монахи переговаривались друг с другом, недоверие и беспокойство заслоняли их лица. Страх и гнев пульсировал горячими волнами от моей груди до кончиков пальцев. - Мы можем спорить всю ночь, — громко сказал Аркус. — Между тем травмы твоих братьев и сестёр сами себя не излечат. Я тебе торжественно обещаю, что буду внимательно следить за девушкой. Всё остальное мы обсудим завтра. Он говорил бескомпромиссным тоном командира. Большинство монахов кивнули и начали расходиться. Брат Лэк не сдвинулся с места, он стоял со скрещенными руками и смотрел, как, будто я могла броситься вперед и объять аббатства огнём в любую секунду. — Следуй за нами, — сказал мне Аркус, его тон был грубым, но не враждебным. — Брат Лэк, я буду признателен, если вы проводите меня и мисс Отрэра до аббатства. Он и еще один монах подняли Брата Тисла. От меня не ускользнуло на, сколько бережно, и внимательно Аркус прикасался к нему, как, будто он нес спящего отца. Было ясно, между ними было уважение, даже любовь, и эта мысль заставила мою грудь болеть с какой-то ревностью. Прошло много времени с тех пор, как кто-то относился ко мне с нежностью. Они двинулись вдоль аббатства к лазарету. Я последовала за ним медленно, моя лодыжка заболела от напряжения и холодного ночного воздуха. Брат Лэк перешел на мою сторону, наклонился и прошептал мне на ухо. — Возможно, вы смогли обмануть Брат Тисла, но я вижу вас такой, какая вы есть: мстительным Огнекровным, намеревающимся уничтожить место, которое поклоняется Богу Северного ветра. Я не знаю, как вы смогли сюда пробраться, но я обещаю вам следующее: я не успокоюсь, пока вы не вернетесь в тюрьму, где вам и место. Даже если мне придется самому вас туда отвезти. Яркость его маленьких черных глаз показала, что он опасно искренен. Разве нужно много? Одно простое сообщение, предупреждающее солдат о моем присутствии. Или, может быть, однажды ночью я обнаружу, что меня вытащили с кровати и затащили в экипаж, направляющийся в ближайший гарнизон. Я сделала ошибку, позволив облегчению убедить меня, что здесь я в безопасности. Я никогда не буду в безопасности с последователями Форса; Я должна была помнить это. В дверном проеме аббатства появился Аркус. — Заходи внутрь, — приказал он. Больше не было времени сомневаться или ждать, пока мое тело заживет. Любая участь была лучше, чем оказаться в тюрьме. Я уеду сегодня вечером. Глава 6. В лазарете было тихо — густая, затянувшаяся тишина, которая заставляет вас фантазировать, что вы слышите невозможные вещи, такие как движение паука на подоконнике или шорох мышиного хвоста, волочившегося по полу в темноте. Я лежала на своей кровати, притворяясь спящей, пока Брат Тисл и Сестра Пастель дремали на соседних койках. Аркус выбрал кровать, ближайшую к двери, словно тень, охраняющая аббатство от моего опасного присутствия. Сначала я боялась, что Аркус планирует не спать всю ночь, и будет приглядывать за мной, но посмотрев на меня каменным взглядам и приказав мне спать, он успокоился и лег на кровать. Он не стал благодарить за помощь в спасении Сестры Пастель, или возможно считал, что это я начала пожар. А может, в этот момент ему было все равно. Он двигался медленно и, казалось, очень устал, словно тушения огня отняли у него все силы. Когда дыхание у всех было медленным и ровным, и только кашель, иногда нарушал тишину, я подняла кожаные сапоги, которые были отброшены Братом Тислом. Взяла толстый плащ, весящий на стене и босиком, на цыпочка подошла к двери. Когда я повернула ручку, она слегка скрипнула. Я застыла и резко взглянула на массивное тело Аркуса. Он спал на боку, капюшон все еще плотно прикрывал половину его лица. Разве не трудно так спать и дышать? Я стала ждать, затаив дыхание. Наконец, когда он не сдвинулся с места, я повернула ручку и открыла дверь. Я шла на ощупь по тёмным коридорам аббатства до восточной двери, прежде чем надеть сапоги, и выйти на улицу, чтобы дойти по мерзлой земле до кухни. Там я нашла кожаную сумку и наполнила её яблоками, твердым сыром, немного вяленым мясом, горсткой орех и семян, также я взяла острый нож с деревянной ручкой и фляжку. Я знала, что у Брата Гамута, есть небольшая коморка, примыкающая к кухне, где он высушивает и измельчает травы. Стеклянные бутылочки выстроились вдоль полок. Осмотрев каждую, я выбрала те, которые сочла наиболее ценными. Если бы у аббатства были какие-нибудь серебряные или золотые украшения — подсвечники или хоть что-то, что можно было бы продать — я бы взяла их вместо этого. Но я не видела ничего достойного воровства. Я нашла ещё одну сумку и наполнила её до отказа стеклянными бутылочками, тщательно заворачивая каждую в льняные бинты. Когда я добралась до конюшни, лошади взбудоражились, возможно, они все ещё ощущали дым, который задерживался в воздухе от церковного огня. Один из них был массивным, яростно белым жеребцом Аркуса. Он фыркнул, затопал и сверкнул на меня горящими глазами. Его я, не за что не стану брать. Вместо этого я подошла к кобыле с желтой шерстью, которая встретила меня мерцающим взглядом ее мягких, карих глаз. Я погладила её и почувствовала облегчения, когда она не уклонялась от моего тепла. Через несколько минут я оседлала ее. Мы покинули конюшню и поехали на запад. Когда кобыла чуть привыкла ко мне, а я уселась удобнее, я удлинила вожжи, и мы поскакали быстрее. Ощущение свободы пронзило меня, пьянящая и прекрасная легкость. А затем мы пересекли западную границу, которую установил Аркус, и тихий лес сложился вокруг меня, словно руки старого друга. *** Кобыла шла сквозь высокие сосны и голые дубы, я позволила ей самой выбирать путь. Я хотела найти портовый город Теврос, где могла бы прокрасться на корабль. Но я не знала как далеко он отсюда, единственное, что мне было известно так это-то что Теврос был к северо-западу от Темпезии. Когда я думала, в каком направлении двигаться, мой желудок заурчал напоминание о более насущных проблем. Я наклонилась, к кожаной сумке, в которой лежали продукты — и проклятье. Её там не было! Должно быть, она выпала, когда я позволила кобыле скакать быстрее, а сейчас было слишком трудно найти ее в темноте. Я изо всех сил старалась не паниковать. Если бы я могла лучше контролировать мой дар, то можно было бы использовать его для охоты, чтобы поджарить белку или зимнего зайца, прямо на мести. Но такое преднамеренное использование огня было далеко за пределами моего контроля. Мне больше повезет, если сделать ловушку, но у меня не было ножа для того, чтобы обрезать веток, поскольку он был в той же сумке, что и еда. Я могла только надеяться, что дорога придет к деревне. На ночь мы остановились под навесом сосен. На следующее утро я смотрела, как восходит солнца, окрашивая лошадь в полосы золота, как масло, плавящееся на мягком ломтики свежевыпеченного хлеба. - Я собираюсь называть тебя Баттер, — сказала я лошади. Она тихонько фыркнула в ответ. В то время как Баттер ела ссохшиеся травы, которые, я надеюсь, не поцарапают её горло, я собрала несколько съедобных корней для скудной еды. Мое горло пересохло от жажды, но до второго дня не было никаких признаков воды, пока далекий шум не привлек внимание Баттер, и она повела меня к нему. Живая река протекала через скалы. После того, как мы вдоволь напились, продолжили путь по реки, пока она не уперлась в утес. Оттуда мы повернули на юг и шли по извилистой дороге, пока солнце снова не зашло. Было жутко тихо. Ядовитый, горящий запах испортил чистый лесной воздух. Это был не запах свежее горящего дерева, а старого, затхлого, оставленного гнить. Мы наткнулись на лабиринт деревянных зданий, домов и магазинов, которые были сломаны, обуглены и обрушились на себя.