– Выглядит чудесно, – похвалил дядя Джеймс. – Да, это очень аппетитно, Пайпер, но как, по-твоему, я должен это есть? – спросил Камерон. – Ой, – заволновалась Пайпер, – мне так жаль. Я не подумала. Давай нарежу его. Я с удивлением наблюдала, как Пайпер вскочила и бросилась к Камерону, чтобы нарезать для него стейк. Все это время он держал вилку в левой руке и бесстрастно смотрел на сестру. Было неловко и никто ничего не объяснял, но я и так поняла: из-за обожженной руки Камерон не мог держать нож. – Твоя мама говорит, ты хорошо фотографируешь, Софи, – сказал дядя Джеймс. – Ну… Не так уж хорошо, но мне очень нравится этим заниматься, – ответила я, чувствуя на себе взгляд голубых глаз Камерона. – Бесполезно пытаться удержать молодежь дома, я это знаю, – заметил дядя Джеймс. – Но тем не менее настаиваю, чтобы ты держалась тропинок. Некоторые из них, например, те, что бегут по утесам, небезопасны. Совсем недавно – этим летом – здесь погиб один из туристов: группа подошла слишком близко к обрыву. – Он покачал головой. – Такая жалость. Наверное, ему хотелось сделать фотографию получше. Надеюсь, ты будешь более осторожна? В первый раз иди на прогулку с Пайпер и Камероном. Они знают, где безопасно, а где нет. – Завтра я покажу тебе окрестности, – улыбнулась мне Пайпер. – Лилиаз, – обратился к младшей дочери дядя Джеймс, – ты ничего не хочешь сказать кузине? – Прости, что убежала, не поприветствовала тебя как надо и вела себя грубо, – проговорила Лилиаз будто заученный текст. – Все в порядке, – сказала я и улыбнулась ей. – Я нарисовала тебе картинку, – продолжила Лилиаз. – Вот и умница, – одобрил дядя Джеймс. Девочка вытащила из-под стола листок и подтолкнула его ко мне. Камерон взглянул на рисунок, когда тот оказался рядом с его тарелкой, и, резко бросив вилку, вырвал у Лилиаз листок и смял его в кулаке. – Камерон! – рявкнул дядя Джеймс. – Давай без выкрутасов. Отдай рисунок Софи. – Не думаю, что он ей понравится, – совершенно спокойно отозвался Камерон. – Отдай немедленно, – потребовал дядя Джеймс, скрипнув зубами. Какое-то время они не отрываясь смотрели друг на друга. Наконец Камерон пожал плечами и разгладил рисунок, как мог, одной рукой. Правой я так и не увидела: она была под столом. Кузен протянул мне листок с почти извиняющимся взглядом. Взяв его, я поняла, почему Камерону не хотелось, чтобы я его видела. Лилиаз воспользовалась всего двумя карандашами: красным и черным. На картинке она изобразила дом и семью перед ним. Все бы ничего, но все персонажи рисунка были мертвыми. Двое взрослых, судя по всему родители, и трое детей лежали в лужах крови, заштрихованных кривыми, как будто бы злобными линиями. Сверху типично детским, неровным почерком Лилиаз подписала свой рисунок: «Дом убийств». – Он убил их всех, пока они спали, – пояснила она самодовольным тоном, каким фокусник говорит «та-да!», исполнив трюк. – Кто? – спросил дядя Джеймс, встревоженно глядя на дочь. – Никто не знает. Его так и не поймали. – Она снова смотрела передачу о нераскрытых преступлениях, – объяснил Камерон, взял вилку и продолжил есть, словно ничего не случилось. – И нарисовала очередную сцену убийства. – Ох, Лилиаз, – простонал дядя Джеймс. – Бога ради, ну почему ты не нарисовала цветочек? Посмотрев на меня, он добавил: – Прости… у нее сейчас мрачный период. Думаю, все дети через такое проходят, правда? Я кивнула, хотя и не смогла вспомнить, чтобы сама когда-нибудь рисовала кошмарные сцены убийств и дарила такие рисунки другим. – Это случилось ночью, – продолжила свой рассказ Лилиаз, глядя на меня. – Они все легли спать, и кто-то их убил. Порубил топором прямо в постелях. Хрясь, хрясь! – Лилиаз, довольно, – начал сердиться дядя Джеймс. – Не за столом. Вспомни о манерах. – Софи решит, что она приехала в дом ужасов, – натужно рассмеялась Пайпер. Повернувшись к Камерону, она продолжила: – Может, поиграешь для Софи, пока она здесь? – Кузина говорила с таким воодушевлением, и я решила, что она просто пытается вернуть беседу в нормальное русло. – Например, после ужина? Она посмотрела в другой конец комнаты. Лампы там были выключены, сцена и рояль утопали в тенях, и, когда внезапно раздался нестройный аккорд, я едва не подпрыгнула. Нож и вилка с лязгом упали на стол. – Кто там? – спросила я, всматриваясь во мрак сцены, пытаясь разглядеть рояль и гадая, не сидел ли за ним пятый член семьи Крейгов, о котором я не знала… Из тьмы донеслось еще несколько аккордов, нестройных, немелодичных – казалось, незнакомец за роялем играть совсем не умел и давил на случайные клавиши. Камерон рассмеялся, впервые с момента моего прибытия, но смех его не был добрым. – Расслабься, – сказал он. – Это Ракушечка. Послышались еще пара случайных нот и мягкий удар. Через несколько секунд из тени вышла серая кошка и прыгнула на колени Камерону. – Кажется, я забыл опустить крышку. – Кузен явно наслаждался произведенным эффектом. Смутившись, я опустила глаза в тарелку. – Ракушечка – необычное имя для кошки, – произнесла я, чтобы не молчать. – Ее назвали в честь персонажа одной легенды, – объяснила Пайпер. – Ракушечка – это шотландское чудище, водяной с длинными черными волосами, который живет в ручьях и реках. Его одеяние все в ракушках: когда чудище движется, они позвякивают, и ты можешь слышать, как оно приближается. Если ему не удается утопить человека, он с удовольствием над ним поиздевается – так о нем говорят. Они говорили об утопленниках уже второй раз. До смерти Джея я была равнодушна к подобным темам, но теперь не хотела ни слышать, ни думать об этом. Я не была уверена, знали ли дядя Джеймс и его семья о том, что случилось с моим лучшим другом, но Пайпер, похоже, почувствовала, что мне неприятны ее слова, и быстро сменила тему. Указав на кошку, она произнесла: – Ребекка назвала ее так. В комнате воцарилась полная тишина. Все застыли. Конечно, разговор о Ребекке не мог быть веселым, но и такой реакции я не ожидала. Все смотрели на Пайпер, будто она только что произнесла самое грязное ругательство. Первым пришел в себя Камерон, наколол на вилку кусочек стейка, отправил его в рот и медленно прожевал, не спуская глаз с Пайпер. Дядя Джеймс опустил бокал на стол так резко, что расплескал вино – на скатерти остались пятна. Лилиаз вонзила нож в стейк – он заскрежетал по кости. И тут девочка закричала. Это был ужасный, пронзительный визг. Волосы у меня встали дыбом. На одну кошмарную секунду я предположила, что Лилиаз отрезала себе палец – так она кричала. Если бы у Крейгов были соседи, они бы точно вызвали полицию, уверенные в том, что в доме кого-то убивают. Зашипев, кошка спрыгнула с коленей Камерона. В следующий миг он вскочил на ноги, как и дядя Джеймс, и оба они метнулись к Лилиаз. Камерон оттолкнул от нее тарелку, словно это была бомба, готовая взорваться в любую секунду. Я заметила кровь у него на руке и поняла, что кошка оцарапала его, прежде чем убежала. Несколько капель упало на скатерть. – Все хорошо, Лилиаз, – успокаивал сестру Камерон. – Помнишь, что надо делать? Дыши. Просто дыши. Я видела, что Лилиаз пытается, но, похоже, она была так напугана, что физически не могла вдохнуть. Ее всю била крупная дрожь, как во время приступа. Потребовалось несколько минут, чтобы она пришла в себя. Все это время Пайпер снова и снова повторяла: – Мне жаль. Мне так жаль. На упаковке было написано: без костей. Я проверяла. Дважды! Наконец, когда Лилиаз немного успокоилась, Камерон сказал: – Я уложу ее. Одним плавным движением он взял сестру на руки. Обняв его за шею, она спрятала лицо у него на плече. Камерон поднял валявшуюся на столе плюшевую страусиху и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Дядя Джеймс тяжело опустился в кресло, Пайпер застыла, прижав обе руки к губам. В зале снова воцарилась мрачная тишина. – С ней… с ней все будет в порядке? – прервала молчание я. – Да, – откликнулся дядя Джеймс. – Ты, наверное, не можешь понять, что тут случилось, Софи. Лилиаз больна. Но она лечится. Раз в неделю мы ездим к врачу в город. – Чем больна? – спросила я. – Это называется картилогенофобия, – объяснил дядя Джеймс. – Боязнь костей. Когда Пайпер положила руки на стол, я увидела, что они дрожат. – Я не знаю, как такое могло произойти, – прошептала она. – На упаковке было написано: без костей. Наверное, они что-то напутали на заводе. Мне так жаль, папа. – Это не твоя вина, – утешил ее дядя Джеймс. Он посмотрел на меня и сказал: – Ты должна знать, что Лилиаз боится любых костей, даже тех, что у нее внутри. Ей стало немного легче, с тех пор как она начала лечение, но все же мы никогда не подаем к столу еду с костями… и на всякий случай запираем кухонные ножи. Пару лет назад Лилиаз достала один и попыталась вырезать себе ключицу. К счастью, она выжила – Камерон остановил ее, иначе бог знает, чем бы все закончилось. Я не думаю, что она сделает это снова, но… мы не хотим рисковать. – Я понимаю, – проговорила я, не зная, что еще сказать. Вдруг Лилиаз надела свитер с высоким горлом, чтобы скрыть шрамы от своей неудачной попытки избавиться от ключицы? Камерон и Лилиаз не вернулись к столу, их еда остывала на тарелках. Мы с Пайпер и дядей ужинали в такой напряженной тишине, что я была рада, когда все закончилось и мне наконец удалось уйти в свою спальню. Едва я открыла дверь, в нос ударил запах гниющих цветов. К моему удивлению пурпурные жирянки на столике у кровати съежились и завяли, пока я была внизу. Так быстро… Может, кто-то проскользнул сюда и заменил живые цветы на мертвые? Переодеваясь, я представляла, что бы сказал Джей, будь он рядом. Наверное: «Они все ненормальные, Софи. На твоем месте я бы свалил отсюда, пока тоже не спятил. Я, конечно, буду навещать тебя в дурдоме, если ты окончательно слетишь с катушек. Можешь на меня положиться. Ты ведь знаешь, что я всегда буду рядом, да?» Иногда я слышала его голос у себя в голове так ясно, словно он все еще был со мной, словно я могла до него дотронуться. – Я не уеду, – ответила я Джею, хотя и понимала, что его здесь нет. – Как бы мне этого ни хотелось, я не уеду, пока не узнаю, что на самом деле случилось с тобой. В комнате было душно и жарко, но, когда я подошла к окну, чтобы впустить немного свежего воздуха, то обнаружила, что оно запечатано каким-то темным воском. Рама не поддавалась. Мне не удалось сдвинуть ее ни на миллиметр. Я застонала. Было так жарко. Возможно, цветы действительно погибли.