Слезы навернулись на глазах, и я заморгала. — Я не знаю, Лэндон. Слезинка все равно соскользнула по моей щеке. Лэндон протянул свободную руку к моему лицу и смахнул ее большим пальцем. — Дай мне сегодня, Пиппа. Клянусь жизнью, я дам тебе все, о чем ты когда-либо попросишь, все, что ты заслуживаешь. Честность. Доверие. Верность. Любовь. Я закусила нижнюю губу, пытаясь устоять перед его магнетизмом. — Что, если меня тебе будет недостаточно? Раньше меня было мало, что изменилось? Он вздрогнул, тонкие линии беспокойства протянулись из уголков его глаз. — Недостаточно... Ты на самом деле так думаешь? Тебя более чем достаточно. Ты — моё все. Изменилось лишь то, что я стал мужчиной и понял, что я не пленник своего прошлого. Изменилось то, что я провел последние три с половиной месяца — даже больше — без тебя. И мне это не понравилось. Это не жизнь, это пустота. Без тебя я ничто. Он наклонился и прижался к моим губам в поцелуе, словно скрепляя обещание. — Позволь мне любить тебя, Пиппа. Позволь мне любить тебя сегодня, и клянусь своей жизнью, что заработаю каждый следующий день. Мне было страшно, что я делаю неправильный выбор, но я поверила Лэндону и готова была дать ему шанс. Я взяла его за руку и, дрожа от страха, перешла на другую сторону ресторана. На этот раз я едва заметила небольшую толпу из членов семьи и друзей. Единственное, что я видела — море розовых шариков. Один привлек мое внимание больше всего. На нем сверкающими буквами было написано: «ЭТО ДЕВОЧКА!» ЭПИЛОГ Пайпер Поклонение фарфоровому божеству оказалось предпочтительнее, чем перечисление имен всех святых, пока твои ноги разведены ножными держателями. — Иисус, мать вашу, Христос, сделайте что-нибудь! Они пытались. Я знаю, что они пытались, потому что я сама пыталась разродиться в течение последних девятнадцати часов. Девятнадцать часов. Датчики пищали и жужжали, а медсестры подбадривали меня. Доктора не было видно, потому что я все еще не была готова тужиться. Поправочка. Я-то была готова. Мой маленький светлячок, превратившийся в арбуз, не особо торопился. Я сжала руку Лэндона так, что побелели костяшки пальцев. — Пожалуйста, засунь руку и вытащи свою дочь. Вытащи ее! Я не могу, больше не могу. Когда Лэндон наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб, я заметила, как он побледнел. Я его пугала. Я сама себя пугала. — Ты практически сделала это... — Черта с два. Тебе придется выполнить грязную работу. Вытащи. Ее. Из. Меня. Кровь стучала в барабанные перепонки. Я чувствовала себя припаркованной машиной с кирпичом на педали газа. Двигатель ревет, но автомобиль стоит на месте. Мы были в Седарс-Синае. И хотя какая-то часть меня переживала, что возвращение сюда вызовет воспоминания о пребывании Лэндона в клинике вместе с желанием заняться самолечением с помощью лекарств, я понимала, что вела себя иррационально. Он был моей опорой с момента появления на той вечеринке. Он не покинет меня сейчас, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Роды длились уже так долго, что родители успели приехать из Нью-Йорка и теперь ожидали вестей в приемной. Лэндон недавно ходил к ним и сказал, что они держались за руки. Мои родители держались за руки? Это практически заставило меня побежать к ним, чтобы увидеть все своими глазами. Еще одна схватка из глубины моего огромного живота. Эпидуральную анестезию отменили больше часа назад, сказав, что потуги начнутся с минуты на минуту. Что скоро все закончится. Но не было видно ни конца ни края. Я чуть не свалилась с кресла от боли и, вскрикнув, крепче сжала руку Лэндона. Если это не закончится в ближайшее время, есть вариант, что поврежу его руку сильнее, чем любое сальто по пьяни. Схватка едва прекратилась, как появилась еще одна. А потом еще. Комната расплылась, и даже лицо Лэндона — самое совершенное собрание углов, плоскостей и впадин — стало размытым. Закрыв глаза, я поплыла прочь от яркого света и резких звуков, от тревожного голоса Лэндона, который звал меня по имени. Я пыталась сопротивляться тьме, собирающейся на краю моего сознания, я честно пыталась остаться с человеком, которого любила больше жизни. Воспоминания вспыхнули, словно падающие звезды на чернильном небе. Как мы разрезали торт на вечеринке, где узнали пол ребенка. Я была настолько переполнена любовью, надеждой и страхом, что мне не лез даже кусок в горло. Я вспомнила выражение лица Лэндона, когда колыбелька, которую он собирал целый день, используя только что купленную дрель и самые грязные словечки, развалилась во время его гордой демонстрации. Всплывали картинки, как Лэндон и Джейк вместе, бок о бок, играли на барабанах в музыкальной студии дома. Нашего дома. Завтраки, обеды и ужины. Долгие прогулки, долгие походы. С родителями, с Джейком, с Делэни и Шейном, Тревисом, Джеттом и Даксом. И с родителями. Как Лэндон впервые признался мне в любви, и каждый следующий раз. Он стал делать это очень часто, что было не обязательным, потому что он доказывал это каждый день тысячью разных способов. Я тоже любила Лэндона Кокса. Я жаждала его прикосновений каждую ночь и просыпалась на следующее утро, желая большего. Последний триместр беременности казался вечностью, но в моем случае вечности было недостаточно. Мы с Лэндоном проводили каждую минуту, заново открывая друг друга, восстанавливая отношения и укрепляя связи с семьей и друзьями. Я цеплялась за эти воспоминания, следуя за их яркими дугами, когда они разламывались надо мной. Последнее, что я увидела, прежде чем меня накрыла темнота, — взгляд Лэндона, когда я почувствовала вчера первую схватку. Исчезли боль и нежелание, которые наполняли его глаза меньше года назад. Ему больше не нужно было заставлять себя самодовольно ухмыляться. Теперь он был по-настоящему спокойным и счастливым. Я дала ему это. А теперь я собиралась подарить ему дочь. Для Лэндона меня было достаточно. Более чем достаточно. Я была для него всем. А он — для меня. ВСЕМ. Лэндон Мой дом и лужайка снова были переполнены людьми. Подъездная дорожка ломилась от машин. Никто не был приглашен сюда по СМС, и никто не приехал сюда для того, чтобы восстановить ущерб. Эту толпу собрали по приглашениям на толстом картоне, подписанным от руки каллиграфическим почерком, которые доставили не почтальоном, а частным курьером. Одно из них было даже доставлено Адаму. Они с Пайпер помирились после рождения Люси. Я посчитал, что если Пайпер захотела остаться друзьями со своим бывшим парнем, то так тому и быть. Особенно если учесть, что у него у самого был парень. Кроме того, сегодня я стану ее мужем. Нам с Пайпер предстояло связать себя узами брака. Сегодня был день, которого могло бы и не быть по слишком многим причинам. Но самым последним и разрушительным стало то, что я не верил, что Пайпер доживет до этого дня. Даже сейчас, стоя в конце белого атласного прохода, где справа от меня расстилалась зелень Лос-Анджелеса, а слева стояли Шейн, Джетт и Дакс, страх сжимал мое горло, когда я вспоминал водоворот рождения Люси. Я никогда не испытывал такого страха, как в тот момент, когда Пайпер ускользнула от меня. Секунду назад она была рядом, саркастичная, энергичная и живая. А в следующее мгновение свет в ее глазах погас. Меня вытолкали из комнаты, пока мое сердце вырывалось из груди. А потом последовал вопрос... — Если нам удастся спасти только одного... Как выбрать между сердцем и душой? Я просто хотел, чтобы мне вернули Пайпер. До того, как Люси стала Люси, именно из-за нее Пайпер срочно отправили на операцию. Именно из-за нее я мог потерять свою Пиппу. Тогда, до того, как Люси стала Люси, я ненавидел ее. Через несколько часов доктор вернулся. — У вас появилась дочь. Ее состояние... — Что с Пайпер? Его губы сжались, и я почувствовал, как что-то внутри меня надломилось. Появилась глубокая трещина, которая никогда не заживет. — Она в критическом состоянии, но держится. До того, как Люси стала Люси, я даже не хотел ее видеть. Я сидел у постели Пайпер, держа ее обмякшую руку и ища на ее бледной коже признаки солнечного света. Меня раздирали горе и ярость. Медсестры суетились вокруг, спрашивая, не хочу ли я подержать дочь. Выбрали ли мы имя. На все был ответ: «Нет».