В итоге поддерживали и утешали Люси в отделении интенсивной терапии родители Пайпер. Они кормили малышку ее первыми бутылочками и меняли подгузники. Пайпер не открывала глаза три дня. Три гребаных дня. Я не отходил от нее, просто не мог. Даже пока она была без сознания, ее душа все равно переплеталась с моей. Я слышал свое имя в каждом ее вдохе. По толпе прокатились одобрительные охи и ахи, и я очнулся от воспоминаний. Девон, девочка с цветами, только закончила опустошать свою корзинку с лепестками роз. Следом за ней, у дальнего конца бассейна, во всем белом появилась Пайпер. Ее великолепные светлые волосы были распущены и ниспадали на обнаженные плечи. Вместо цветов она держала на руках нашу дочь. Это было прекраснее любого букета. Пайпер переехала ко мне еще до рождения Люси, а после того, как ее выписали из больницы, ее родители остались с нами на месяц. Они стали семьей, которой никогда не были. Сейчас они ждали Пайпер на другой стороне моста, возведенного над бассейном, поверхность которого была усыпана цветами. Я чувствовал, что Гастингсы стали и моей семьей. Я перевел взгляд с Пайпер на Люси, и мое сердце, и без того переполненное любовью, чуть не разорвалось в груди. Как только Пайпер вышла из комы, и меня уверили, что с ней все будет в порядке, я наконец поплелся в отделение интенсивной терапии, где пребывали уязвимые новорожденные. Люси не была недоношенной, но роды прошли с осложнениями, и у малышки началась лихорадка. Когда я вошел в палату, отец Пайпер сидел на одном из стульев, держа девочку на руках. Он медленно поднялся и передал мне ребенка. Шок и любовь пронеслись по моим венам, когда я уставился в ее ангельское личико. Я зажмурился, не понимая, что отец Пайпер стоит все еще там, пока не почувствовал его руку на своем плече. — Последние четверть века я был слеп к лучшим моментам своей жизни. Не повторяй моих ошибок, сынок. Даже когда тебе больно, ты должен держать глаза открытыми. Я с трудом сглотнул. Он был прав. Теперь мне нужно было оберегать две души, два сердца, которые были так же важны для меня, как и собственные. Даже важнее. Не в силах вымолвить ни слова, я разомкнул веки и лишь слегка кивнул, уловив запах мягкой нежной кожи моей дочери. Я держал ее неуверенно, но наклонился, чтобы оставить на ее головке долгий поцелуй. Тонкие пряди светлых волос — скорее платиновые, чем золотые, — щекотали мои губы. Я повернул голову и потерся щекой о нее. Новорожденная кожа малышки была похожа на бархат, а сама девочка практически ничего не весила. — Светлячок, — пробормотал я, уткнувшись носом в изгиб ее шеи. Трещина, которая разверзлась, когда я посчитал, что потерял Пайпер, открылась чуть шире, заполняя резервуар любовью и счастьем, о существовании которого я и не подозревал. Но она была. Чистая и мощная. — Наш маленький светлячок. — Что вы сказали? Я вздрогнул от тихого голоса с французским акцентом, затем взглянул на медсестру, ухаживающую за ребенком в закрытом кувезе. — Извините, я не хотела помешать. Я просто подумала, может, вы выбрали имя для дочери... У меня упало сердце. Нет. Пайпер очнулась совсем ненадолго. Я и не подумал спросить ее. — Пока нет. Сейчас я назвал ее прозвищем. Мы так называли дочь до рождения. Светлячком. На лице женщины отразилось удивление, и она указала на колыбельку с надписью «КОКС — девочка». Ниже были данные малышки и небольшая приписка от руки. —Luciole, — я прочитал это нерешительно, боясь ошибиться в произношении. Медсестра кивнула. — Даже при тусклом освещении волосы вашей дочери практически светятся. Я иногда даю детям имена, так, для себя, пока забочусь о них здесь. Это слово переводится как «светлячок». Я повторил имя, на этот раз, сократив его: — Люси. На следующий день, когда Пайпер достаточно окрепла, чтобы впервые встретиться с дочерью, она сразу заметила записку. — Люси. Идеальное имя для света нашей жизни. Пайпер передала дочку матери, а я пожал руку ее отцу. Затем они сели в первом ряду, по другую сторону от Майка, Сары и Джейка. Я подмигнула Джейку перед тем, как обнять невесту. — Черт, я люблю тебя, — простонал я ей в губы, не заботясь о том, что мы были окружены людьми. Судя по выражению ее глаз, Пайпер это тоже не особо волновало. Она обняла меня за шею и растянула губы в соблазнительной улыбке: — Знаю. Тревис запротестовал, прежде чем она успела сказать что-нибудь еще: — Целоваться вы должны после церемонии! Пайпер захотела, чтобы вместо незнакомого священника нас поженил Тревис, поэтому он получил какой-то онлайн-сертификат, что казалось полным бредом. Но пока Пайпер была счастлива, я тоже был счастлив. Я, наконец, понял, что жизнь намного ярче, если купаться в сиянии улыбки Пайпер. Нет, я, конечно, любил и сцену. Я жаждал возвращения. Но, как я сказал Пайпер несколько месяцев назад: мой мир нашел свою ось. И ничего другого мне больше не надо.