– И ты думаешь, что какой-то атлас и заметки Кревкёра о жизни в Нью-Йорке тебе помогут? – недоверчиво спросил Мэтью. – Это лишь начало. В противном случае мне не удастся вставить историю Маркуса в общее полотно тогдашних событий. – Я думал, ты намеревалась помочь Маркусу справиться с его воспоминаниями, а не создавать фундаментальный труд по Америке восемнадцатого века. – Мэтью, я же историк и по-другому не могу, – призналась я. – Я понимаю, насколько важны мелкие жизненные эпизоды. Но ведь Маркус жил в удивительное время. Нет ничего плохого, если я попытаюсь взглянуть на них сквозь призму его восприятия. – Боюсь, тебя ждут огорчения. О важных исторических событиях Маркус помнит крайне мало, – предупредил меня Мэтью. – Когда началась война, он был еще подростком. – Но ведь та война привела к Войне за независимость, – возразила я. – Неужели он ничего не помнит? – А что помнишь ты о мировых событиях, когда сама была подростком? Скажем, о вторжении в Панаму? Или о первой войне в Персидском заливе? – Мэтью покачал головой. – Подозреваю, почти ничего. – Я в тех конфликтах не участвовала. А Маркус участвовал. – (И Мэтью тоже, между прочим.) – Погоди. Ты же писал Филиппу, когда находился в Америке с Лафайетом? – Да, – настороженно ответил Мэтью. – Как думаешь, эти письма находятся где-то здесь? В них могут содержаться подробности, которые выскользнули из памяти Маркуса. Возможность познакомиться с первоисточниками еще больше подхлестнула мое исследовательское любопытство. Я специализировалась на более ранней эпохе и другой стране и всегда была далека от политической и военной истории. Но перспектива вновь превратиться в студентку действовала на меня возбуждающе. Это же непочатый край знаний! – Могу поискать, но они, скорее всего, хранятся в Сет-Туре, вместе с хрониками братства. Я же находился в колониях по официальным делам. Рыцари Лазаря, военно-благотворительная организация семьи де Клермон, встревали во все политические события, хотя Конгрегация строго запрещала вмешиваться в политическую и религиозную деятельность людей. – Это граничит с фантастикой. Если письма здесь, ты найдешь их гораздо быстрее меня. – Взглянув на экран ноутбука, я закрыла крышку. – Падение форта Уильям-Генри было жутким потрясением. Должно быть, Обадия там такого насмотрелся, что потом страдал всю оставшуюся жизнь. – Война всегда ужасна, но участь английской армии после ее ухода из форта была просто трагичной, – сказал Мэтью. – Солдаты и офицеры ничего не понимали. Отсюда множество недоразумений, подавленность и, как следствие, невыразимая жестокость. Из описания тех событий я узнала, что американские индейцы, атаковавшие англичан вместе со своими сторонниками, рассчитывали вернуться домой с трофеями – холодным и огнестрельным оружием. Еще бы: это были символы их доблести. Однако французские союзники индейцев играли по другим правилам и позволили англичанам оставить мушкеты, если те сдадут боеприпасы. Не получив оружия, индейцы забрали себе другие трофеи: пленных. Сопротивлявшихся убивали на месте. – И Обадия все это видел. Неудивительно, что он пристрастился к выпивке, – сказала я. – Сражения не всегда заканчиваются лишь потому, что кто-то заключил мир. Для некоторых солдат война продолжается до конца жизни, влияя на все последующие события. Мне вспомнился рассказ Маркуса о приспособлении для снятия сапог и испуганное выражение глаз, когда он говорил об отце. А ведь сейчас он был не тем пятилетним мальчишкой, боявшимся отцовского гнева. Да и речь шла о событиях более чем двухсотлетней давности. – Обадия был одним из тех солдат? – Думаю, да, – ответил Мэтью. Тогда понятно, почему воспоминания Маркуса были такими перепутанными и злыми. Не красная дверь и не куст сирени вызывали у него душевную боль, а память об отцовской жестокости. – Что касается целостной исторической картины, – продолжил Мэтью, беря меня за руку, – думаю, тебе придется провести еще немало раскопок, прежде чем ты поймешь, чем это было на самом деле, не говоря уже о значимости того или иного события. – Когда мы путешествовали во времени, я поражалась, насколько реальная жизнь шестнадцатого века отличалась от исторических документов, – сказала я, вспомнив наши прошлогодние странствия. – Тем не менее я вполне могу соотнести увиденное собственными глазами с тем, что уже знала. Наверное, то же самое я могла бы сделать и с историей Маркуса. – Вспоминать прошлое – совсем не то же самое, что переместиться туда во времени, – заметил Мэтью. – Конечно нет. Это совсем иной вид магии, – согласилась я. Нужно будет проявлять предельную осторожность, прося Маркуса погружаться в его прежнюю жизнь. Около полудня появились Сара с Агатой. – Мы ждали вас ближе к вечеру. – Мэтью поцеловал сначала Сару, затем Агату. – Диана сказала, что ситуация чрезвычайная, и потому Агата позвонила Болдуину, – пояснила Сара. – У него в Монако дежурит вертолет, который он и послал за нами. – Сара, я не говорила, что ситуация чрезвычайная, – поправила я тетку. – Но говорила, что дело очень серьезное. Главное, мы здесь… – Сара забрала от Мэтью Филиппа. – И что за переполох ты устроил, молодой человек? Что еще ты натворил? Филипп протянул ей морковку, весело пролепетав: – Лошадка. – Не лошадка, а морковка, – поправила я. Порой близнецы путали еду животных с названиями самих животных. Бекка начисто забыла о лошадях. Она приветствовала Агату, запустив ручонки в ее волосы и восхищенно разглядывая вьющиеся локоны. – Не теряй бдительности, – предупредила я Агату. – Иногда это чудо приходит в такой восторг, что может и за волосы дернуть. А ручки у нее сильнее, чем кажется. – Я к этому привыкла, – отозвалась Агата. – Маргарет вечно пытается заплести мне косы и затягивает тугие узлы. Кстати, а где Маркус? – У тебя за спиной! – воскликнул Маркус, приветственно обнимая Агату с Сарой. – Только не говорите, что явились наблюдать за мной. – На этот раз нет, – засмеялась Сара. – Неужели такой большой мальчик нуждается в присмотре? – Вероятно, – весело ответил Маркус, хотя улыбался он с оттенком беспокойства. – Что слышно из Парижа? – поинтересовалась Агата. – Как Фиби? – Пока прекрасно, – ответил Маркус. – Но сегодня у нее важный день. – Мириам начнет отлучать Фиби от своей крови, – пояснил Мэтью, желая несколько просветить ведьму и демоницу по части вампирской культуры. Если все пройдет, как намечалось, сегодня Фиби впервые вкусит другой крови. До сих пор она питалась кровью своей создательницы. – Ты преподносишь это так, будто Фиби – новорожденное дитя, – нахмурилась Сара. – Представь себе, да. – Мэтью, Фиби – взрослая женщина. Наверное, правильнее сказать: «Сегодня Фиби поэкспериментирует с новой едой». Или: «Фиби начинает новую диету», – предложила Сара. Судя по выражению лица, Мэтью уже устал от непонимания теплокровных. А ведь Сара с Агатой только-только появились. – Идемте в солярий, – предложила я, кивнув в сторону кухонной двери. – Марта приготовила изумительное песочное печенье. Пока Мэтью кормит близнецов, мы посидим и обменяемся новостями. Как я и предполагала, кондитерский шедевр Марты обладал неодолимым притяжением. Агата с Сарой расселись на мягких стульях и принялись за угощение, запивая печенье чаем и кофе. – И что такого серьезного у тебя приключилось? – спросила Сара, похрустывая печенюшкой. – По-моему, Филипп соткал свое первое заклинание, – сказала я. – Слов его я не слышала, а потому с полной уверенностью сказать не могу. Зато видела, как он играл со временем. – Не понимаю, Диана, с чего ты взяла, что я смогу тебе в этом помочь. – Сара в любой ситуации оставалась предельно искренней. – Мне не пришлось возиться с малышами: ни с обычными, ни с ведьминой породы. Вам с Мэтью придется самим выяснять, что к чему. – Я думала, ты помнишь правила, которые в раннем детстве устанавливали мне родители, – подсказала я. Сара задумалась: – Ничего не помню. – Неужели ты совсем ничего не помнишь о моем детстве? Тревога за детей и раздражение делали мой тон непривычно резким. – Очень мало. Я тогда жила в Мэдисоне с твоей бабушкой. Ты находилась в Кембридже. Далековато, чтобы просто заехать по пути. И потом, – Сара недовольно фыркнула, – Ребекка была не очень-то гостеприимной. – Мама оберегала наш с папой секрет. Она не могла бы тебе соврать, – произнесла я, еще больше раздражаясь на критику в адрес матери. Ведьмы чуяли вранье других ведьм с такой же легкостью, с какой собаки Мэтью вынюхивали оленей. – Хорошо, а как бабушка растила вас с мамой? – Она была поклонницей идей доктора Спока. Мамочка не особенно беспокоилась из-за наших проделок. Главное, чтобы мы дом не подожгли, – ответила Сара, но я хотела услышать совсем не это. – Диана, тебе незачем волноваться по поводу магических дарований твоих детей. – Сара пыталась меня успокоить. – Бишопы веками занимались магией. По-моему, ты должна только радоваться, что у детишек столь рано проклюнулись магические способности. – Но Филипп и Бекка не просто потомство ведьмы, – возразила я. – Они Светлорожденные. В них есть и вампирская кровь. – Вампирская кровь не является помехой магии, – возразила Сара, беря новую печенюшку. – Я до сих пор не понимаю, зачем тебе понадобилось портить нам отдых. Подумаешь, Филипп чуточку изогнул время. Уверена, никто от этого не пострадал. – Сара, это же и так понятно, – встала на мою сторону Агата. – Диана забеспокоилась и решила, что, когда ты рядом, ей будет легче. – Храни нас богиня от повторений! – Сара всплеснула руками, демонстрируя свое отчаяние. – Я-то думала, ты преодолела боязнь магии.