– Смотри‑ка на ходу схватывает! – хохотнул Травников, – а я думаю, чего это тебя так Краснов подтягивает. И на сборы, и в Питер… Не, такие кадры нужны самому. Это он уже говорил, поворачиваясь к Ольге. Фуштейн благодарно взглянула на Малыгина: – Я знала, что ты нас не бросишь. Травников махнул рукой, мол, всё под контролем. – По поддержке все решим, не ссы, – он хрустко потянулся, – с ментами тоже разрулим, у меня половина ОМОНа и СОБРа по юности в секции занималась. Вся муть из‑за Косаря, земля ему камнем, дебилу. Я вот только понять не могу, на хера Харлам патроны с собой таскал, волыну‑то он ещё неделю назад сдал. Она пока без надобности… Последние слова Саша произнес, словно забывшись, уходя куда‑то в свои мысли, очевидно, терзающие его беспрестанно. – Теперь по таксистам, – вновь рульнул в русло обсуждения Травников, – до конца недели добьем паркинг, закроем шлагбаумом въезд. Кстати, надо парней на парковку присматривать уже. Кретинов много прорываться по перваку будет. «Джем» на выходные полгорода бомбил кормит… – И поит, и девочек поставляет, – лисой скользнула фраза от Ольги. – Да, – продолжал новый владелец бизнеса, – шлюхи, бухло паленое, дурь всё это у таксистов. Нам до их бизнес‑уголка по херу, крышевать правильным пацанам это не по понятиям. Но! Воткнуть этим хероплетам аренду по‑человечачьи нам никто помешать не может. Я за сентябрь объявлю конкурс, как у нас в армии ротный говорил, на лучшую сигарету, посмотрю, кто интереснее предложение сделает. – Вокзальные полезут, – опять невзначай вставила Ольга, – они под Макаром, да и шлагбаума пока здесь не было, они постоянно торчали перед входом… – Оля, ты свою голову светлую не забивай, – дипломатично встретил Травников, – ты уже не управляющая, а практически собственник. Мы решим эту проблему. Все будет, как часы, работать, ты, главное, с австрийцами усиди. Мне ты там больше нужна. Долю с клуба день в день будешь получать. Только запуститься помоги. – Я помогу, – вздохнула Ольга, – хотя в холдинге через день командировки. По таким углам медвежьим, ужас. А я без охраны, без Димы… – Диму вытащим, вопрос времени, – ещё раз успокаивающе баюкнул бизнес‑партнер, – завтра один адвокат в СИЗО сходит, другой к следакам. Проясним и начнем работать. Он несудимый, положительный, от федерации бумаги сделаем, от Госдумы ходатайство. Уймем ментов, не переживай. Пока пацанов на сопровождение дам. – Не надо мне твоих пацанов, – резко ответила Ольга, – я, когда проводницей работала, с блатными такие их захера колымские разруливала… Зачем мне твои качки бройлерные? Харлама мне вытащи, а я тебе ещё не одну тему взамен подгоню. – Вытащу… Ты пока иди, вон, девчонок встречай. Мы с Малыгой за охрану еще потележим… Он кивнул на главный вход, за стеклянными дверьми которого виднелись женские силуэты. Ольга пошла ко входу, оба мужчины смотрели вслед её красивой и уверенной походке. И Леха вновь ухватил очередное понимание. Ольга – некий генератор полузаконных бизнес‑идей, которые она в силу своего гендерного положения реализовать не может. Но, окруженная сильными и решительными мужчинами, девушка из глухой провинции научилась добиваться поставленных целей, пользуясь лазейками открывающихся возможностей. Тема с монополизацией приклубного такси, со слов Харламова, принадлежала ей. Комбинация с переписанным клубом, очевидно, не прошла без деятельного участия бывшей управляющей, несмотря на то, что Травников и отыграл роль благородного спасителя несчастных бизнесменовдепутатов. А работа в лесном холдинге, это уже явно такой перспективный и долгоиграющий проект, что Харлам, пройдя по краю бандитских разборок и нигде особо не засветившись, безоговорочно, был отправлен туда своим шефом. Или всё же любовь? – Ольга умная баба, но все же баба, – Травников, вернув глаза первым, заметил задумчивость Малыгина, – но Димон запал, конечно. Леха вздрогнул, ему показалось, что Саня неправильно мог понять длительность его взгляда в сторону заднего фасада бизнес‑вумен. – Да не, я людей прикидываю, – смутился он, – с учетом шлагбаума… – Правильно, это тема должна нам бабла нормально принести. Глава 22 Первый месяц на новой работе прошел в тяжелых организационных хлопотах. Ночной клуб работал со среды, и Малыгин каждый вечер уходил из общежития в производственную неизвестность. Начало осени ознаменовалось ещё парой рубоповских облав на ночные питейные заведения. Вытряхнули «Планету обезьян», разгромили пару точек помельче. И как следствие охране работать стало легче. Парни с трудной судьбой и приблудами за пазухой временно приостановили свои визиты в периметр индустрии развлечений. Соответственно, разборки на танцполах помельчали, народа прибавилось, выручка поперла. К концу месяца новая владелица вообще перестала появляться на своём бизнес‑объекте – вышколенная обслуга работала не за страх, а по прогрессивной шкале, привязанной к выручке. Это существенно повысило уровень сервиса и оборота увеселительного заведения. Травников тоже не баловал своим присутствием, но, начиная с пятницы, отдельный стол в клубе был занят пятью‑шестью крепкими парнями, являющимися дополнением к охране клуба. Непосредственно сама служба безопасности состояла, преимущественно, из студентов факультета физвоспитания либо спортсменов секции самбо. Прицеп этот был не бесплатным. Выпитый ими чай и сожранные десерты списывались на статью расходов «бизнес», что, впоследствии, вычиталось из дивидендов совладельцев. Надо отдать должное, Малыгина присутствие этих «быков» хоть и тяготило, но и здорово выручало. В первый же день работы платного паркинга для таксистов, крепенькие и пузатенькие бомбилы включили режим «война», принявшись трясти за грудки старшего на шлагбауме. Мол, «что за беспредел, зажимаете частный бизнес, никогда такого не было и вот опять» и прочая таксишная лирика. Работавший на входе Бульдог обозначил Малыгину проблему и тот, с группой быстрого реагирования, выскочил на парковочную площадку. Братаны, нужно отдать им должное, отодвинув Малыгина на задний план, в доступных выражениях разъяснили оборзевшим извозчикам новые правила работы. Те, в ответ ссылались на Макара, на выплаты в общак, на какие‑то старые договорённости. Но пыл поумерили и, злобно поругиваясь, купили разовые парковочные талоны. Один из таксистов, наиболее дерзкий, пообещал «поставить в курс положенца о творящемся в городе беспределе». Но на этом пока всё и закончилось. Раз в неделю Леха получал зарплату у бухгалтера – и его не могла не радовать увесистая пачка наличности, позволявшая ему, практически неограниченно по времени, разговаривать с Таней на переговорном пункте. Ещё через месяц Леха смог влезть в кожаную куртку, купленную на вьетнамском рынке, и начать откладывать на новую поездку в город‑герой Санкт‑Петербург. Учеба тоже не особо тяготила, да и Леха заметил некую тенденцию. Появившиеся деньги каким‑то непостижимым образом сделали его уверенно‑веселым. Он юморил с молодыми преподавательницами, уважительно пикировался с профессурой, всегда сознательно уступая, чем вызывал симпатию и получал репутацию толкового студента. Пару раз закидывал коробки с конфетами в канцелярию – девяностокилограммовая Нонна Энгельсовна благосклонно улыбалась. Даже Зинаида Полуэктовна, получившая в честь начала учебного года плоскую фляжку орехового ликера «Амаретто», доставшуюся начальнику охраны с какого‑то банкета, стала называть Малыгина Лешенькой. Создаваемая аура приятного, эрудированного и интеллигентного молодого человека работала таким ресурсом, что успеваемость не только не упала, но и заметно улучшилась. В общем, это был бы неплохой период в жизни Лехи Малыгина, если бы не одно обстоятельство. Дима Харламов всё ещё сидел в СИЗО. По обрывкам долетавшей информации, ему инкриминировали пока только хранение патронов, но слухи, разраставшиеся с геометрической прогрессией, сообщали, что «маслята», изъятые в куртке Харламова, были идентифицированы с гильзами, обнаруженными рядом с телом убитого Косаря. И вдруг, неожиданно, военно‑учетная специальность Дмитрия – снайпер, стала достоянием гласности, а весь околокриминальный мир в открытую забурлил о том, что Харлам по заказу Травы исполнил уголовного авторитета. Отличить правду от лжи в условиях информационного вакуума было очень сложно. Леха один раз добросовестно сходил в Октябрьский райотдел. Во‑первых, чтобы не злить резкого оперативника Койнова, во‐вторых, попытаться узнать, что же всё‑таки вменяют его товарищу. Но в дежурной части сообщили, что Кой‑нов больше в отделе не работает. Мол, перевелся в областное управление. Вздохнув с облегчением, Леха посчитал миссию выполненной и более в ментовку не дёргался. Ещё раз он пытался обратиться к Травникову, но тот лишь зло отмахнулся. Люди работают, не мешай. * * * В один из дней ноября, когда вся общага готовилась отмечать годовщину революции, Малыгин собирался на работу. Повизгивания будущих училок и алко‑гогот недопедагогов мужского пола периодически встряхивал коридор третьего этажа. Сверху уже вовсю ухал Егор Летов, гоняя «дурачка по лесу». Зарождающаяся в недрах общаги глобальная пьянка напомнила Лехе историю, случившуюся со студентамиисториками на Пасху. Пьяная и веселая компания, в составе кавээнщиков Артемия Бобикова и Вани Еремеева, каким‑то непостижимым образом умудрилась сбаламутить баскетболиста Рому Кабанова на участие в крестном ходе вокруг ближайшей к общаге церкви. Правда, перед выходом на ритуал, обе местных селебрити, цитируя вымышленные строчки из Нового Завета, убедили непьющего спортсмена причаститься водочкой. В общем, к всенощному бдению, троица отправилась, что называется, «на кочерге». В храме вместо того, чтобы подумать о вечном, православные, невнимательно слушая песнопения, высматривали симпатичных прихожанок, периодически отлучаясь за пределы территории. Там, за сквером, расположился неприметный ларек, в котором азербайджанцы круглосуточно торговали паленым коньяком. Когда, крестный ход закончился и по всем канонам наступило Светлое Христово Воскресение, друзья, прихватив с собой парочку таких же нетрезвых девиц из техникума торговли, подтянулись к источнику согревающих напитков. Купив бутылку «Белого аиста» и шоколадку «Аленка», страстотерпцы и их спутницы разместились на ближайшей скамеечке для продолжения празднества. Спустя половину бутылки к торговой точке подошло двое земляков продавца, при этом неодобрительно одарив взглядом любителей алкоголя. Сильнее всего черные глаза горцев ожгли бедра и коленки барышень, затянутые в прозрачные капроновые колготки. Ваня Еремеев, желая укрепить интернациональную дружбу, воздел пластиковый стаканчик: – С праздником! Христос Воскресе! Не успевшие влезть в пространство киоска, азербайджанцы остановились. – Э‑э… Ты! – самый крупный из них сделал шаг в сторону студентов, – нэт Бога, кроме Аллаха! Бобиков, не уловив угрозы, наклонился к Ване и по‑учительски, имитируя старославянское, громко сказал: – Магометане это, братец Иоанн… Пусть ступают с Богом. – Ну, тогда Аллах Воскресе! – демонстрируя абсолютную потерю нюха, несколько слабоумно воскликнул Ваня. Вихрь из трех темных фигур – на оскорбление отреагировал и улыбчивый продавец дистиллята – снес выпивох со скамьи на талые сугробы. Девки, визжа, молодыми лосихами, ломанулись через кусты. Драки как таковой не получилось. Оба кавээнщика, получив по славянским сусалам, ушли в глубокие нокауты. За веру же стоял, отбиваясь от неруси, лишь один двухметровый Рома Кабанов. Правда, недолго. С детства тренированные нелегкой жизнью, тридцатилетние торговцы завалили «кабана» и, от души попинав, ушли в свой ларек. Кряхтящее православное воинство с горем пополам добрело до общаги. На кухне, сердобольные филологини, отмыли бойцов. Бобиков, сумевший сохранить в бою святое – початый пузырь – разлил остатки коньяка. Все молча, не чокаясь, выпили. Девушки смотрели с состраданием. Кабанов, осторожно потрогав распухший нос, вздохнул: – Я‑то зачем поперся с вами… Я ж некрещеный. Вот и сейчас отзвуки коридорной суеты, породив воспоминания о печальном финале пасхальной пьянки, заставили Леху улыбнуться. Иллюстрацией, к пришедшему на ум воспоминанию, в распахнутой двери комнаты возник Бобиков, собственной персоной. Был он, что называется, в состоянии грогги, с хмельной улыбкой, однако не теряя связи с реальностью. – Здравствуй, о повелитель развратных дев и атлетичных юношей, – с порога принялся кривляться главный по КВНу, – идущие на пьянку приветствуют тебя! – Здорово, вождь алкоголиков, – буркнул, подавая руку Леха. Он не был предрасположен к шуткам, каждый выход на смену в ночной клуб заметно утяжелял его состояние. Да и двухмесячное пребывание близкого друга на вологодском централе, позитива не придавало. Бобиков, оценив состояние Малыгина, сдернул с лица маску шоумена и присел на край кровати. – Тут такое дело… – он оглянулся на дверь и понизил голос, – давно хотел тебе рассказать, но… хрен знает, что тебе с этим знанием делать… Леха напрягся. Почему‑то подумалось, что Бобиков, известный ловелас и общажный дефлоратор, может сообщить ему что‑то пошлое про Таню. Кулаки сжались сами собой, он, распрямившись, оторвался от процесса шнурования кроссовок. – Я про Димона… – Артемий, почувствовав нервное состояние собеседника, анонсировал тему, – я ведь был в «Джеме», когда менты облаву устроили. – Я тоже там был, но тебя что‑то не помню… – Леха усомнился. – Так ты по залу трудолюбивым муравьем суетился, – парировал аллегорией Бобиков, – а я, тихо‑мирно, за столом «Балтикой» наливался. За крайним, ближе к стойке бара. Леха пожал плечами и выжидательно уставился на товарища. – Когда ты, как лось, сквозь толпу из кухни ломанулся, – продолжал тот, – я подумал – драка опять и значения этому не придал. Но через минуту из кухни ниндзи вывалились и начали метелить всех лиц мужского пола. Меня, сволочи, за волосы вытащили из‑за стола и на полу распяли. Пивом облили… Малыгин улыбнулся напускному трагизму в голосе рассказчика и его глиссаде по ниспадающим локонам. – Зря вы смеетесь, молодой человек, – деланно покривился Артемий, – художника может каждый обидеть… – Ближе к телу, Пикассо, – поторопил Малыгин. – В общем, когда менты вытащили Димона из кухни, я лежал у стойки бара, – утратив игривость, пошел нарративом Бобиков, – голову повернул и смотрю его по ногам какой‑то типан в гражданке рубанул и на колени у стены поставил. Потом масочники к стене ещё двоих подволокли, таких, в татуировках, молодых. Харлама омоновец по почкам стебанул, тот согнулся, а один из этих татуированных ему в куртку сверток небольшой засунул, в карман прямо… – В смысле? – оторопел Малыгин, – а менты чего? – А ничего, – хмыкнул Бобиков, – блатной этот за спинами масочников всё делал, а который в гражданке был, Димона за шею держал, упирал в стенку… – Ни хера себе… – не сдержался Леха, – а что ему засунули‑то? – Судя по тому, за что и сидит… Патроны. Леха растерянно молчал. Он вновь отчетливо вспомнил ту злополучную ночь. Автоматическую фиксацию макаровских бандюганов, переползших от бара к кухонному входу. Слова Харламова про подставы, разговор ментов в отделе об обнаруженных и ожидаемых патронах. Холодом запоздалого страха мазнуло воспоминание о беззащитно‑беспомощном стоянии раскорячкой в коридорах Октябрьского райотдела. – А как мент в гражданке выглядел? – для подтверждения собственных догадок спросил Леха Бобикова. – Такой… – что‑то неопределенное, – изобразил рукой Артемий, – коренастый, в кожанке, чернявый…