ГЛАВА 3 – Эля, я не понимаю. У вас что-то случилось? – В каком смысле? – удивляюсь я. – Это ты мне скажи, почему ты сегодня такая дерганая. Ушла куда-то. Юрчик вообще напился. Я его никогда не видела в таком состоянии. – Мам, – закатываю глаза. – Папа тоже еле ноги переставляет. Я ж не спрашиваю, что у вас случилось. Невольно растягиваю губы в улыбке, наблюдая за не слишком успешной попыткой отца погрузиться в такси при посильном участии моего свекра. Вот уж у кого праздник удался, так это у этой парочки. – Тоже мне нашла с кем сравнивать! Я тридцать лет с этим выпивохой живу. – И неплохо ведь живешь, мам. – Неплохо, – соглашается та, – но Юрчик наш не пьет почти, а тут, Эля! – Мам, ну что? Не я же в него водку заливала. – Ага. Это твой непутевый папаша взялся мне зятя спаивать! Ух, я дома ему задам! – Не надо. Не ругайтесь. И давай уж садись, а то придется простой оплачивать. – Тогда до скорого, – мама крепко меня обнимает, ведет носом, принюхиваясь: – Ты что, смолила, Элька? – Да ты что?! – округляю в праведном гневе глаза. – Это я от Борисыча прокоптилась. – Смотри мне! – Ой, все! Мне не пятнадцать. – Ладно, не злись. Ты помнишь, что мы на Янтарный собирались? Хочу новую мормышку попробовать в деле. – Помню, – уверяю я. – Созвонимся ближе к выезду, ладно? Может, к нам и Любовь Павловна присоединится. Родители, наконец, уезжают. Беру хорошенько вмазанного свекра под руку и веду к дому, где нашего возвращения ожидает взволнованная свекровь. – Вот это погуляли! – качает головой. – Да уж. – Со смешком передаю Игоря Ивановича в надежные руки супруги. – Мишка спит? – Да, Элечка, уложили. – Спасибо. Я тоже, наверное, пойду. Или надо помочь убраться? – Да я уже справилась. Иди, моя хорошая, отдыхай. Вымученно улыбнувшись, поворачиваюсь к лестнице на второй этаж. Поднимаюсь вверх под тихие голоса родных. О чем, интересно, они беседуют? Игорь Иванович ведь лыка не вяжет! Наша спальня и детская расположены по правую сторону от лестницы. Спальня свекров и кабинет – по левую. На цыпочках захожу к себе. В комнате такой перегар, что самой опьянеть можно. Первым делом распахиваю окно. Между перспективой замерзнуть к утру или задохнуться я выбираю меньшее из зол. И только потом бесцеремонно расталкиваю мужа: – А? Что? – подслеповато щурится тот. – Ты всю кровать занял. Ляг нормально. Дождавшись, пока Юра перевернется так, чтобы и мне было куда лечь, достаю из-под подушки ночнушку и иду в ванную. И вот тут моя выдержка резко заканчивается. Тело охватывает озноб. К горлу подкатывает колотящееся сердце, уши закладывает, как при подъеме по серпантину. Трясущимися пальцами кое-как расстегиваю брючки, а вот жемчужные пуговички на блузке ни в какую не поддаются. Обидная неудача, которая для меня становится последней каплей. Сползаю по стенке на пол и вою, заткнув рукой рот. Чтоб тебя пронесло, Георгий Борисович! Чтоб тебе мои креветки по-азиатски вышли боком. «Если биоматериал перепутан на этапе ЭКО, где гарантия, что была взята твоя яйцеклетка?» Вот зачем он это сказал? Я же теперь… Я с ума сойду! Он этого добивался? Даже если я сдам анализы завтра, результаты будут готовы только через несколько дней. И все эти дни я буду мучиться. Господи, ну вот зачем я вообще это затеяла? Зачем, а? Жила бы себе дальше и горя не знала, так нет! Ох, Эля… Кое-как заставляю себя подняться. Раздеваюсь до конца, не глядя на себя в зеркало, делаю погорячей воду. Но, кажется, даже кипяток не справится, не растопит сковавший мое тело лед. Надеваю ночнушку и иду к сыну, по дороге убеждая себя, что это просто какая-то ошибка. Так ведь не бывает. Не может быть! Чтобы тот, кого я выносила и выкормила, оказался чужим ребенком. Хотя бы потому, что после этого он уже мой! Родной, сладкий, любимый… И я никому, никому его не отдам. Даже если вдруг выяснится… Нет! Этому не бывать. Толкаю дверь в детскую и замираю в дверях. Не я одна решила проведать сына. Возле кроватки Мишки сидит его драгоценный отец и осторожно, боясь разбудить, перебирает темные волосы. Зажмуриваюсь. В груди сладко щемит. Подхожу ближе. Пушистый ковер скрадывает звук моих шагов, так что Юра вздрагивает, когда я легонько касаюсь его плеча. Глядит на меня снизу вверх блестящими больными глазами. – Я никогда тебе не изменяла. Никогда. – Я знаю. Наверное… знаю. Муж тянет меня за руку вниз, чтобы я тоже присела. Послушно сползаю на ковер. Прислоняюсь к его плечу, касаюсь холодными губами виска. – Давай прямо завтра пересдадим анализы? Должно быть, случилась какая-то чудовищная ошибка! – Не хочу, – трясет головой Юра. – Почему? – Не хочу, и все! Пока я не знаю правды, остается шанс… Он резко встает. Чуть не падает, хватается за тумбочку, опрокинув ночник. Мишка дергается. Я бросаюсь к сыну: – Тщщ, – напеваю, поглаживая того по выпяченной маленькой попке. – Прости. Не хотел. – Иди, проспись! – цежу я. Благо Мишку не так легко разбудить. Повозившись, он лихо переворачивается на другой бок и спокойно спит себе дальше. А Юра, психанув, уходит. Впрочем, даже пьяному ему хватает ума не грохать дверью. Прижимаю дрожащие пальцы к вискам. Пусть он что хочет делает, а я не могу прятать голову в песок, делая вид, будто ничего не случилось. Я прямо завтра поеду в лабораторию. Вот только непонятно, что делать, если вдруг окажется, что Мишка мне не родной. А если у меня его отберут? Боже! Ведь я понятия не имею, на чьей стороне закон в таких случаях! Что, если Мишку отдадут биологическим родителям? Что, если у каких-то чужих людей растет мой биологический сын? Истерика, над которой я с таким трудом обрела контроль, вырывается на волю. Я вываливаюсь из детской, как пьяная, хотя вообще не пила сегодня. Захожу в спальню, не глядя на Юру, нахожу телефон и выхожу с ним на балкон, набирая номер, по которому я сто лет не звонила. Хоть бы Пятс его не сменил! – Эльвира Валерьевна, ну ты вообще на часы смотрела? – раздается в трубке сонный голос с протяжным эстонским прононсом. – Привет, Матиас… Извини, вопрос жизни и смерти. С Матиасом мы одногруппники. Я так и не доучилась, а он, молодец, получил вышку и подался в бизнес, основанный еще его отчимом. С тех пор сеть принадлежащих их семье диагностических центров здорово разрослась и вышла далеко за пределы нашего края. – Ну что там у тебя? Так и знай, я уже одним глазом сплю. – Скажи, пожалуйста, насколько реален такой сценарий… Сбиваясь и перескакивая с одного на другое, выкладываю Пятсу свою историю. Где-то на середине рассказа ко мне на балконе присоединяется Юра. Внимательно вслушиваясь, крутит у виска пальцем и отворачивается к морю, возвышаясь на фоне затянутого кобальтовыми тучами неба. Матиас долго молчит. Что взять с эстонца? – Ну?! – нетерпеливо подгоняю его. – Что скажешь?! – Эля, если ошибка подтвердится – это охренеть каких масштабов ЧП. – Думаешь, я этого не понимаю?! Лучше сориентируй, что делают в таких случаях! Обычно спокойная, сейчас я с трудом контролирую голос. – Понятия не имею. Мы с таким не сталкивались. Но по закону матерью является та, которая выносила ребенка. Поэтому, кстати, ваши женщины так боятся прибегать к услугам сурмам. Я с шумом выдыхаю. Ноги подкашиваются. Не чувствуя холода, я опускаюсь в плетеное кресло. И без сил подставляю ветру лицо, чтобы он остудил кипящие в голове мысли. – Что же мне делать, Пятц? – Для начала выдохни и просто пересдай тест. А там уж будем разбираться по ходу дела. – А если окажется, что мне подсадили чужой эмбрион? – Юра резко оборачивается. Смотреть на него страшно. Глаза горят, волосы всклочены, грудная клетка дергается, как будто он сейчас схлопочет инфаркт. – Все будет зависеть от вас. Что вы решите? Станете ли поднимать кипиш, выяснять, что стало с вашими эмбрионами, обращаться в надзорные органы. И так далее. Но я тебе даю девяносто девять и девять десятых процентов за то, что до этого не дойдет. Такие ошибки исключены. Все процессы в лаборатории доведены до автоматизма, образцы тщательно промаркированы и… – Когда я сдавал сперму, в лаборатории случилось короткое замыкание, – вдруг подает голос Юра. – Компьютер перезагрузился. Может быть… – он осекается, не в силах договорить, и со всей дури лупит кулаком в стену. – Ну что ты делаешь? – чуть не плачу я, вскакивая с кресла. Ловлю его руку и, не отрывая трубку от уха, собираю языком выступившие на костяшках алые капли крови. – М-да уж, Эля, – вздыхает Пятс, – умеете вы взбодрить. Давай, погребайте утром. Лично вами займусь. К девяти будет нормально? – Да! Спасибо, Матиас. – Давай, до завтра. Все будет хорошо, не накручивай себя попусту.