– Я работаю над этим. – Лжец. Мой взгляд переместился к тарелке. Пожалуйста, будь лазаньей, пожалуйста, будь лазаньей, пожалуйста, будь… – Я приготовила лазанью на ужин, – сказала Мария. О да! Это было мое самое любимое в мире блюдо, если не считать энчиладас Марии. Еда, приготовленная Марией, становилась главным событием каждой недели. Как будто она добавляла в каждое блюдо щедрую порцию своей души и сердца, приправляя его щепоткой фантазии. – Ты хорошо спал в эти выходные? – спросила она. – Да, неплохо. – Снова лжешь. Твои мешки под глазами больше, чем у меня, а мне больше четырехсот лет. – Прекратите, Мария. Вы выглядите не старше тридцати. Она улыбнулась. – Ты мне всегда нравился, ты же знаешь это, да? Она передала мне блюдо и велела поставить его в холодильник. – Чем ты занимался прошлой ночью? – Тусовался с Грейсоном. Ничего серьезного. Видеоигры и все такое. – Хочешь сказать, здесь не было никаких вечеринок? Я улыбнулся. Снова лгать ей было бесполезно, и она тоже это знала. – Как твои отметки, Лэндон Скотт? Клянусь, Мария была единственным человеком, кому было позволено называть меня средним именем. В какой-то степени мне это нравилось. Казалось, что это делало наши отношения более личными, чем отношения клиента и работодателя. – С ними все в порядке. – А ты уже выбрал специальность, на которую будешь учиться в колледже? – спросила она. Мария давно знала ответ на этот вопрос, но все равно спрашивала. Я должен был поступать на юридический факультет Чикагского университета. Этого хотел отец – предполагалось, что я пойду по его стопам. Я согласился, потому что, черт возьми, что еще мне оставалось? Я не знал, кем хочу быть, поэтому было легче предоставить это решение отцу. Перспектива учиться в колледже казалась мне довольно призрачной. Я понятия не имел, кем на самом деле хочу стать, когда вырасту. У меня не было ни малейшего желания посвятить себя какому-то одному делу, что еще сильнее усложняло мне задачу. У меня не было увлечения. Как я мог решить, что делать со своей жизнью? Каждое утро я с трудом вытаскивал себя из постели. Так что я выбрал просто послушаться отца. Конечно, его жизнь казалась скучной и замкнутой, но, по крайней мере, он был успешен. Должно быть, он выбрал правильный путь. – Ты можешь сомневаться, – мягко сказала Мария, словно читая мои мысли. – Тебе необязательно принимать решение прямо в эту секунду. Просто нужно выбрать несколько направлений, которые тебе близки. Ты умный и талантливый молодой человек, Лэндон. Ты сможешь достичь чего угодно, если приложишь усилия, и это не должна быть юриспруденция только потому, что так хочет твой отец. – Ты не думаешь, что из меня получился бы хороший адвокат? – отшутился я. – Из тебя получится кто угодно. Я просто хочу, чтобы ты был увлечен своим делом. Я промолчал, потому что не хотел испортить Марии настроение, сообщив ей, что я вообще не способен чем-то увлечься. Я направился на кухню, чтобы убрать лазанью в холодильник. Прежде чем Мария занялась уборкой, она заглянула на кухню и кивнула в мою сторону. – Как твое сердце сегодня? – задала она мне тот же вопрос, который задавала каждый раз, когда мы виделись. – Все еще бьется. – Хорошо. Если бы кто-нибудь другой задал мне этот чересчур драматичный вопрос, я бы послал его к черту, но, поскольку он исходил от Марии, я решил, что она заслуживает хоть какого-то ответа. Я бы не смог нагрубить Марии, даже если бы захотел, – как минимум потому, что она надрала бы мне задницу и плеснула бы в меня святой водой, посмей я с ней поспорить. – А ваше? – спросил я, потому что мне, к моему удивлению, было не все равно. Я мог по пальцам пересчитать людей, которые были мне небезразличны, и Мария занимала прочное место в этом списке. Время от времени она даже оказывалась на первом месте. Она улыбнулась. – Все еще бьется. Она ушла, а пару минут спустя постучала в дверь моей спальни. Открыв ее, она вошла в комнату со шваброй, с ручки которой свисал чей-то лифчик. – Скромная ночь с Грейсоном, да? – многозначительно спросила она. Я рассмеялся. – Кажется, после полуночи что-то пошло не так. Она покачала головой и что-то пробормотала себе под нос – вероятно, молитву за мою грешную душу, – прежде чем вернуться к работе. Через несколько часов я поставил ужин в духовку, а Мария накрыла стол на двоих. По воскресеньям мы ужинали вдвоем, это был наш ритуал. Перед едой она всегда брала меня за руку и читала молитву. Я никогда не закрывал глаза, но ей было все равно. Она всегда говорила, что Бог все равно услышит меня. Она говорила со мной о школе, напоминала мне, что нельзя грубо вести себя с людьми, и давала советы насчет того, как быть хорошим человеком. Я никогда этого не говорил, но наши воскресные ужины значили для меня целый мир. Я нуждался в ней, и она всегда была рядом. Если и был кто-то, на кого всегда можно было рассчитывать, так это Мария. Мария часто говорила о своей семье, в основном о Шей. Раньше я не особенно ее слушал. Мне не хотелось знать ничего об идеальной жизни девушки, которую я ненавидел, но теперь, когда мы заключили пари, я хотел получить как можно больше информации. Я знал, что смогу использовать это для своей победы. – Шей готовится к школьному спектаклю – больше ни о чем не может думать. Но она прекрасно справляется. Письмо и игра на сцене – ее таланты от Бога. Мария сияла, когда говорила о своей внучке. – Искусство у нее в крови. Это ее призвание. И это единственная хорошая вещь, которая досталась ей от отца, – его талант». – Актерство, да? – спросил я, пробуя лазанью. Как. Же. Вкусно. – Да. Она прекрасно играет. У нее настоящий дар. Я хотел побольше узнать о Шей, но понимал, что это вызовет у Марии подозрения. Любая информация о Шей могла помочь мне выиграть пари. Чем больше я о ней знал, тем легче было затащить ее в свою постель. Актриса. Писательница. И красавица. Это не имело значения, но не упомянуть это было невозможно. Я собрал все маленькие подсказки, которые мне дала Мария, и положил их себе за пазуху. Я был уверен, что в будущем они мне пригодятся. * * * Сегодня я был счастлив. Я подумал, что должен записать это, потому что большинство моих дней окрашены в черный цвет. Мне тяжело. Я чувствую, как мой разум снова ускользает во тьму. Я все еще принимаю лекарства и стараюсь держаться на плаву, но это чувство все равно меня преследует. Я чувствую, что ускользаю. Я провожу время с семьей, потому что у них есть нечто, что приносит мне успокоение. Я стараюсь. Я очень стараюсь не утонуть. Я не знаю, что сулит мне завтрашний день, но сегодня я был счастлив. Сегодня я счастлив. И это достойно того, чтобы быть записанным.