В голове крутилась мысль о том, что она наконец дома. Черт… Я по ней скучал. Я хотел обнять ее и в то же время накричать на нее за то, что она меня оставила. Я хотел обвинить ее в том, что в последнее время она не справляется с ролью родителя. Я хотел сказать ей, что со мной не все в порядке и я нуждаюсь в ней больше, чем когда-либо. Но больше всего мне хотелось ее обнять. Очень, очень сильно. – Прости, мам, – пробормотал я. – Ага. – Она кивнула. – И ты меня прости. Иди сюда. Она распахнула руки, и я прижался к ней, как чертовски одинокий ребенок. Она пахла розами – я скучал по этому запаху. Она обнимала меня, а я прятался в ее крошечной фигуре. Несмотря на то, что я был намного выше, мне казалось, что именно она меня держит. Я почти забыл, как хорошо она умеет обнимать. – Я скучала по тебе, – прошептала она, сильнее прижимая меня к себе. Когда мы отошли друг от друга, я почесал затылок. – Что ты здесь делаешь? – Я хотела проверить, все ли в порядке. Я разговаривала с миссис Леви, и она показалась мне немного обеспокоенной. О, ну конечно. Она приехала домой, потому что посторонний человек прокомментировал ее пренебрежение родительским долгом. Вероятно, она была смущена тем, что ее вызвал школьный психолог. Вероятно, мама считала, что она отлично справляется. Я был жив, все еще выполнял домашние задания – только потому, что это отвлекало мой мозг, – и мне удалось не спалить дом. Чего еще может желать родитель? – Давай закажем обед, – сказала мама, взявшись за мою руку. – Отец тебе звонил? Он обещал, что сделает это сегодня. – Нет, ничего не было. Мама нахмурилась, но ей не следовало удивляться. Мой отец не слишком обо мне беспокоился. Я не переживал. Мне не нужна была его забота. – Я поговорю с ним, – сказала она. – Нет, не стоит. Это не имеет значения. Она продолжила хмуриться, но больше ничего не сказала и пошла на кухню. Я шел за ней по пятам, как голодный пес, а Хэм – настоящий голодный пес – следовал за мной. – Хорошо, чего ты хочешь? Пиццу? Тако? Тапас? – спросила она меня, доставая из сумочки мобильный телефон. – Все что угодно. Она взглянула на меня и улыбнулась. – Остановимся на пицце. Остаток вечера мы провели вместе. Мы смотрели дерьмовые фильмы, «Друзей» и обсуждали маминых клиентов. Я рассказал ей о школе и учебе. Я не упомянул Шей, потому что она бы наверняка решила, что я сошел с ума, но мысли о Шей время от времени появлялись у меня в голове. Ничего такого. Мы с мамой не говорили о Лансе – вероятно, потому что никто из нас не смог бы вынести этот разговор. Мама плакала всякий раз, когда о нем упоминала. Он был ее единственным братом, и его потеря стала для нее сильным ударом. Однажды она сказала, что ее выкидыш, вероятно, случился из-за стресса, и это разбило мое холодное сердце. Я не мог представить, какую боль она испытывала. Это была невероятно дерьмовая ситуация, но маму нельзя было в этом винить. Я говорил ей об этом снова и снова, но она мне не верила. Вот почему я держал так много своих проблем при себе – я не хотел взваливать их на ее плечи. Ее багаж уже был достаточно тяжелым, она бы не справилась с большей ношей. Мы оба легли спать около полуночи. Она сказала, что любит меня, и я верил каждому ее слову. Я никогда в жизни не сомневался в любви моей матери. Я просто знал, что это происходит эпизодически. Всякий раз, когда она появлялась, я, как голодный ребенок, жадно поглощал ее любовь, питая ею свою больную душу. Мама осталась в городе еще на два дня, прежде чем улетела во Флориду по работе. В течение этих двух дней она не выпускала меня из виду. Она даже заставила меня пропустить школу в пятницу, чтобы мы могли провести весь день вместе. Мы делали покупки и даже поехали в Чикаго, чтобы заменить лампу, которая разбилась во время вечеринки. Я подумал, что мама хотела бы встретиться с папой – пообедать или поужинать, – но она так и не подняла эту тему. Я не помнил, когда они в последний раз были вместе, но, похоже, их это устраивало. Некоторые любовные истории не нуждались в постоянной подпитке. Их отношения развивались по особому пути. Мама даже пробовала готовить. Она испекла блины со вкусом пищевой соды, подгоревшую лазанью и чрезвычайно отвратительный кокосовый пирог – три моих любимых блюда, полностью уничтоженных рукой моей матери. Мария была бы в ужасе. Черт, я и сам был в ужасе, но она так старалась. Конечно, ее попытки с треском провалились, но все же она попыталась сделать это ради меня. Целых три ночи я знал, что она находится всего в двух дверях от меня. Я знал, что ее сердце бьется под одной крышей с моим, бьется в том же ритме, что и мое. Я знал, что я не один, и впервые за долгое время мог спать. Ее присутствие было моим кайфом – кайфом, который не смогла бы дать ни одна доза. В субботу утром она должна была уезжать, поэтому я встал пораньше, чтобы приготовить ей завтрак. Я больше не мог есть подгоревшую пищу и подумал, что с моей стороны это будет приятный жест. За последний год Мария меня кое-чему научила. Каждый раз, когда мне удавалось перевернуть блинчик, я чувствовал, что она стоит рядом, похлопывает меня по спине и говорит: «Отличная работа». Пока я готовил блины, мама притащила свои чемоданы на кухню. Со дня приезда у нее стало на один чемодан больше. Я мог бы спросить, зачем ей столько вещей, если через две недели она собирается приехать на мой день рождения, но с раннего возраста я научился не задаваться вопросом, почему женщины везут с собой столько лишнего дерьма. Однажды на семейный уик-энд мама взяла с собой пять купальников. Пять купальников на три дня. Каким-то образом ей удалось надеть абсолютно все. Некоторые она надела дважды. – Почему здесь пахнет нормальной едой? – спросила она. – Ммм… – Она подошла к столу, взяла несколько кусочков нарезанных бананов и бросила их в рот вместе с измельченными грецкими орехами. – С каких это пор ты готовишь? С тех пор, как ты оставила меня дома одного. Однако я решил не быть козлом – особенно когда она уезжала. Я никогда не хотел, чтобы она чувствовала себя дерьмовой матерью, хотя, честно говоря, иногда она была именно такой. Уверен, что иногда я тоже был дерьмовым сыном, но она никогда на меня не злилась. Это было частью человеческой жизни – время от времени быть дерьмом. Естественной частью человеческой натуры. – Я кое-чему научился, – пробормотал я. Я упустил тот факт, что меня научила Мария. Я не хотел, чтобы мама подумала, что есть женщина, которая является для меня лучшей матерью. Она была чувствительна к таким вещам. – Пахнет потрясающе – и ничего не пригорело. – Думаю, сегодня мне просто повезло. Я сжег приличную гору продуктов. – Это мои гены, – пошутила она, подойдя, чтобы поцеловать меня в щеку. Я вызвался отвезти ее в аэропорт, но она сказала, что если я поеду с ней, то прощаться будет слишком тяжело. Я ее понял. Я был достаточно эмоционален, чтобы начать умолять ее остаться еще ненадолго, а я не хотел быть драматичным придурком, который просит мамочку не уезжать. Кроме того, скоро мой день рождения и она вернется домой. Отпускать ее на несколько дней не так уж ужасно. – Можно мне обнять тебя? – спросила она, и я кивнул. Она крепко обняла меня и отстранилась, чтобы посмотреть на меня со слезами на глазах. Потом она снова меня обняла. Я ненавидел, когда она плакала. Это заставляло меня чувствовать свое бессилие. – Да ладно, мам, не переживай. Увидимся через несколько дней. Эй, блинчики вот-вот сгорят. – Да, прости. Просто… – ее глаза метнулись в сторону, и ее маленькое тело слегка задрожало. – Что? Она стряхнула с себя печаль и улыбнулась. – Ничего. Я приведу волосы в порядок, умоюсь и спущусь к завтраку. Она положила свою сумочку поверх одного из чемоданов. Пока я переворачивал блины, ее сумочка упала и все ее девчачье дерьмо разлетелось по комнате. Я отложил лопатку и пошел поднимать ее тампоны. Лучше бы я их не видел. Мысль о том, что твоя мама использует тампоны, была странно тревожной. У мам не должно быть месячных. Было мерзко думать об этом. Я подобрал все остальное; помаду, мелочь, ручку, билеты на самолет. Я пробежался глазами по билетам и почувствовал, как внутри у меня что-то сжалось. Она летела в Париж? Почему она об этом не говорила? Я думал, что она собирается вернуться в Калифорнию. Потом я увидел дату возвращения. Через пять недель. На две недели позже моего дня рождения. Что за черт?! Она должна была приехать ко мне. Она должна была вернуться домой, чтобы быть рядом со мной в самый дерьмовый момент моей жизни. Она должна была поддерживать меня, пока я тонул. Но вместо этого она собиралась отдыхать во Франции, есть макароны с какой-нибудь крутой знаменитостью и одевать ее для очередного шоу. Теперь мне стало ясно. Несколько секунд назад она расплакалась не потому, что ей было грустно покидать меня; это было потому, что она снова меня бросала. Я чертовски любил свою мать, но в ту секунду я ее ненавидел. Она солгала мне. Она утаила от меня правду, что было намного хуже, чем ложь. Я был готов сорваться. Мне хотелось закричать, выругаться и сказать ей, что она ужасная мать, выбравшая работу вместо меня. Но я не стал.