— Да, — продолжаю приглушённым голосом. — так вот, у них большая реорганизация помноженная на нехватку людей, и похоже, что, по крайней мере, до 36-го года они смогут обслуживать только самые срочные запросы. Времени у нас не так уж и много… — У меня есть план…. но нужен труп, желательно полуразложившийся… — будничным тоном сообщила моя милая помощница. — женский, где-нибудь подальше, на периферии, но чтоб был не местный. Труп далеко не повезут, похоронят на местном кладбище. По машиному паспорту сделают запрос в Загорск, затем в Ленинград. После этого её карточку отправят в архив. Что скажешь? «Бр-р-р, представил себе картину». — Скажи, а вариант мирной жизни с любимым человеком ты даже не рассматриваешь? — Неожиданно мне в голову приходит совсем простая мысль. Оля ошеломлённо смотрела на меня. — Подготовишь до лета себе замену, посетишь если нужно несколько наших клиентов с новой порцией информации когда я уйду, и выходи замуж, учись, учи. По любому проживёшь свою жизнь полезнее, чем эта, приговорённая своими дружками к смерти, уголовница. Всю жизнь, ведь, провела на войне, поживи здесь в нормальной стране, с нормальными людьми, за всех за нас. К тому же, в том мире мы продолжаем воевать… Неожиданно она всхлипнула и встала рядом справа, глядя вниз в окно. «Что это она, не замечалось этого за ней раньше… Неужели и правда не думала об этом? Похоже, что так». — Ты погиб там 25-го ноября, когда мы возвращались домой. — Оля поднимает на меня полные слёз глаза. — Меня спасая. «Да что ж за напасть за такая, самые героические страницы своей истории я не помню… Хотя, что это, собственно, меняет. Парень-то этот молодой чем виноват, что я его жизни лишаю»? Привычным движением откидываю назад голову и растопыренными пальцами массажирую голову. — Стой, — властные нотки опять возвращаются в её голос. — ну и как ты собрался возвращать ему сознание? Вопросительно смотрю на Олю, которая пытливым взглядом исследует мой шрам. — У тебя пуля сожгла три тактильные площадки из десяти необходимых, — почти весело сообщает мне она. — видишь даже волосы здесь не растут. — Ты уверена? — Конечно уверена, — её тон не оставлял никаких сомнений. — это же я на тебе эксперименты ставила. Помнишь? Из ступора меня выводит телефонный звонок, донёсшийся из-за закрытой двери кабинета. — Чаганов слушает. — С приездом Алексей, — сразу узнаю голос начальника отдела кадров и ясно представляю как он сейчас пытается прикрыть свою явно проступающую лысину длинными височными прядями, глядя в стеклянную дверь книжного шкафа, и невольно улыбаюсь. — ты наверно в курсе наших изменений (скашиваю вопросительный взгляд на стоящую рядом Олю и прикрываю левой рукой микрофон, она делает знак… потом…. не важно)… Товарищ Заковский сегодня подписал приказ о назначении тебя начальником отделения: девятая категория- три шпалы, оклад 450 рублей (толчок в бок). Получаешь также ставку помощника отделения (седьмая категория). Зайди распишись в приказе… — Спасибо, Иван Иваныч. — Бросаю трубку на рычаг, возвращаемся на исходную в коридоре. — Смотри, всё равно Заковского назначили. Глубока колея истории, — Оля согласно кивает. — и ведёт она в нужном нам направлении. Начинаю искать себе помощника… тебе в ученики. Ленинград, проспект К.Либкнехта (Петроградка) 22/24, 25 февраля 1935 г. 18:00 «Не спеша иду по Петроградке в направлении Тучкова моста не обращая внимания на поднявшуяся метель и пощипывающий уши мороз. Какое-то опустошение на душе, всё, некуда больше спешить. Умер Чаганов. Точно. Сегодня утром повинуясь минутному порыву пытался перезагрузить сознание, но ничего не вышло. Права была Оля. Проклятая пуля. Хотя причём тут пуля, всё из-за меня. Да из-за меня и что, уверен- сам Алексей поступил бы точно также. Абы да кабы, история не знает сослагательного наклонения. Или знает? Я- сослагательное наклонение истории. Или я слишком слаб чтобы дать истории новое наклонение? Закончится мой бегунок и дальше что? В прошлой жизни у меня никаких особых способностей к науке не обнаружилось, да и к руководству людьми. Ну и что, а мой опыт уже ничего не значит? А инсайдерская информация? Главное у меня есть молодость, здоровье и желание работать. Надо жить полной жизнью»! «Выхожу из просторного лифта на четвёртом этаже доходного дома. А не плохо живёт старший лаборант Центральной Радио Лаборатории без высшего образования. Слава богу сейчас наука ещё не полностью обюрократилась и людей ещё ценят за их ум. Так, полуоткрытая дубовая дверь налево квартира 22, о-го… вот это толщина у двери, сантиметров двенадцать точно. Сколько же такая дверь весит? Амбразура в ней прикрыта металической шторкой с выпуклой надписью- „Для писемъ“. Лестничная клетка в сине-бело-голубых тонах, чугунные перила украшены коваными венками… Ряд табличек с именами жильцов и указанием сколько раз звонить (квартира, всё-таки коммунальная). Лосев О.В.- три раза». — Одна комната по закону- моя. — визгливый женский голос вызывал желание заткнуть уши. Осторожно заглядываю внутрь квартиры. В просторной прихожей стоят четверо: обладательница вышеописанного голоса с сожжёнными белыми кудрями, в красном платье с глубоким декольте, стоит в центре подбоченясь и с ненавистью смотрит на интеллигентную пожилую женщину старомодно, но со вкусом одетую, с правильными чертами лица (в молодости была красавица) невольно сжавшуюся от такого напора и с надеждой глядящую на своего сына (очень похожи!), мужчину лет тридцати пяти с усталыми глазами, в костюме, нервно поправляющего галстук (собрались уходить куда-то). За спиной скандалистки скрывается мой коллега из НКВД с кубиком в петлице и несчастным выражением лица, который не выпускает правую руку своей подруги и одновременно держит в охапке её пальто и свою шинель. Довершали картину открытые двери вдоль длинного коридора и высунувшаяся из них благодарная публика в халатах и майках. — Света, ну по какому закону? — устало спросил «сын». — Квартира ведомственная, мы с тобой не расписаны, а из квартиры ты сама выписалась когда год назад сошлась со своим журналистом. Столь убийственная аргументация, видимо, окончательно вывела «глубокое декольте» из себя и оно перешло к угрозам. — Не хочешь, значит, по хорошему? — зашипела «экс». — Ты думаешь я не знаю чем занимается твой папаша. Да мы вас (выдвигает своего упирающегося партнёра вперёд)… — Здравствуйте, товарищи, — быстро переключаю внимание аудитории на себя. «Немая сцена. Оля, конечно, разузнала кое-что о Лосеве: ушла жена, закрылась лаборатория в ЦРЛ, ушел из физтеха (Иоффе не причём, сам долгое время не мог дать результата), в общем чёрная полоса, а тут ещё бывшая накинулась. Отец бывший до революции большим железнодорожным начальником, в последнее время ударился в мистику, стал медиумом и проводит спиритические сеансы»… Неторопливо снимаю шинель, усливаю эффект трёх шпал демонстрацией ордена, публика затаив дыхание ловит каждое моё движение. — Моя фамилия Чаганов, слышали наверное. — обращаюсь к рейдерам, делаю суровое лицо и протягиваю руку старшему вахтёру. Тот бросает на пол пальто своей подруги и жмёт мне руку. Оборачиваюсь к ней. — Органы доверяют товарищу Лосеву и высоко ценят его. Прошу больше не отвлекать его и его родных своими посещениями от важных дел. Сладкая парочка поспешно удаляется, а сзади ко мне подходят мать с сыном. — Спасибо вам, това… — Для вас просто Алексей. — вопросительно гляжу на пожилую женщину. — Разрешите представить мою маму, Екатерину Арнольдовну. — спохватывается Лосев. — Очень приятно, — наклоняю голову. — простите, что без предупреждения, но ваш телефон не отвечал. — Да, он не работает уже третий день… — подтверждает Лосев. — Я вижу вы куда-то уходите? — На «Жизель» в Мариинский, — вступает в разговор мама. — сегодня Галочка выступает. «Ну вот, здравствуй новая жизнь! А не сходить ли мне на балет с Улановой в роли Жизели». — Как бы я тоже хотел попасть…, но, наверное, это не так просто? — спрашиваю наугад. — Не просто, — подтверждает Екатерина Арнольдовна. — но на счастье, мама Галочки, Маша Романова, моя давняя подруга. Я думаю, раздобудем для вас контрамарочку. Ленинград, ГАТОБ (быв. Мариинский), 25 февраля 1935 г., позднее. «Положим, добыть контрамарку мне самому со сверкающим под сияющими люстрами орденом оказалось даже проще, чем беспокоить маму примы. Один оценивающий взгляд пожилого администратора и мне, не успевшему даже открыть рот, был вручён вожделенный пропуск, как оказалось, в первый ряд амфитеатра. Под аккомпанемент второго звонка вручаю свою контрамарку обрадовавшейся Екатерине Арнольдовне, а мы с Олегом направляемся к лестнице, ведущей на третий ярус балконов. Два доминирующих цвета зала красный и золотой и какофония скрипок и труб, раздающаяся из оркестровой ямы создают атмосферу ожидания встречи с новым лучшим миром. Так…, места во втором ряду не слишком удачны, придётся сидеть с вытянутой шеей и повёрнутой налево головой. Вот досталось, однако, молодому здоровому организму это вечно ноющее стариковское сознание: да ты сейчас в добавок к этому ещё можешь стоять на одной ноге с двумя пудовыми гирями в руках… Появляется дирижёр, аплодисменты… Раздаются первые аккорды, перевожу взгляд с оркестра на балкон с противоположной стороны зала и вижу счастливые лица Паши и Оли. Она реагирует на мой взгляд и я баскетбольными знаками прошу её с Павлом подойти ко мне в перерыве. В ложе у сцены Лиля Брик помахивает веером и что-то говорит военному с тремя орденами Красного Знамени. Справа в царской ложе какое-то шевеление, так это же Жданов с женой! Поехал занавес»… «Теперь я могу понять причину восторженных откликов современников о Галине Улановой. Действительно она просто парит на сценой. На её фоне остальные артисты на сцене исполняли функции статистов, даже её партнёр Константин Сергеев выглядел малоподвижным. Первый акт пролетел как одно мгновение»… В буфете радующее глаз изобилие: шампанское из Нового Света и Абрау Дюрсо, чёрная и красная икра, хороший выбор пирожных. Пока Олег разыскивал мать, я удачно встал в очередь и купил три бокала крымского шампанского (истратив все имеющиеся деньги). Екатерина Арнольдовна зажмуривает глаза, делает первый глоток и улыбается. — Катенька, Олег, добрый вечер- к нам, стоящим у высокого столика подходят два благообразных старика и пожилая женщина. — Алексей, и ты здесь. «Старика… с одним из стариков я знаком очень хорошо. Это мой декан Валентин Петрович Вологдин. А лет ему сейчас, чуть за пятьдесят. Вот интересно, это из-за того, что люди раньше выглядели старее или из-за того, что я сейчас такой молодой? Вологдин представляет мне свою супругу и спутника». — Профессор Улитовский. — твердое энергичное рукопожатие. «Судя по олиной информации этому „благообразному старику“ с седой окладистой бородой сейчас вообще чуть за сорок. А что, назвался профессором, изволь соответствовать»… — Алексей Чаганов, бывший студент Валентина Петровича, сейчас на дипломной практике. — компания разделилась надвое, Вологдин начал что-то рассказывать женщинам. — Ну да, ну да, это раньше полиция могла только отнимать и делить… — густая борода отлично скрывает усмешку. «Три раза ха. И это он сотруднику госбезопасности, могу себе представить что он говорит коллегам на работе. Как дитё малое». — Товарищ Улитовский, — грозно начинаю я, так что веки профессора тревожно вздрагивают, и затем продолжаю спокойным тоном. — как вы думаете на основе вашей технологии можно создать промышленную установку для вытягивания тонкой проволоки из различных металлов и сплавов? Улитовский глубоко задумывается, а ко мне сбоку подходит Лиля с Примаковым. — Алексей, здравствуйте, — голубой веер под цвет платью летает в её руках. — Это мой муж комкор Примаков. Тот с интересом немного свысока рассматривает меня. Наши женщины насупились и делают вид, что не замечают подошедших продолжая свой разговор. Лиля отвечает им той же монетой. На заднем плане появляются Оля с Пашей, который здоровается с Улитовским выводя его из прострации. Насколько я знаю он уже выполняет какие-то работы. — Мы со следующего месяца принимаем по средам, приходите будет интересно. — это звучит как-то уж очень настойчиво. Первый звонок заглушает мои слова, как бы подчёркивая их неважность, я уже зачислен в число гостей. «А… чего уж там, раз уж и так знаком с троцкистом и будущим заговорщиком Примаковым и свидетели имеются, наша компания привлекает массу любопытных взглядов, схожу как-нибудь приобщусь к высокому искусству». Публика потянулась в зал, а мы с Олегом не сговариваясь расположились на мягком диване курительной комнаты и продолжили разговор, начатый по дороге в театр. — Я понимаю, Олег Владимирович, что должность ассистента на кафедре физике медицинского института- начинаю плести сеть. — это хорошая работа и достойная оплата, но там весь будет занят лекциями, семинарами, лабораторными. Люди, люди, люди… Когда вам заниматься наукой? По ночам? А у нас в вакуумной лаборатории вы будете весь день заниматься любимым делом- полупроводниками, при сравнимой зарплате. Товарищ Ощепков- замечательный руководитель, он не будет вмешиваться в ваши дела, вы будете свободны в выборе тем ваших исследований, конечно, если будете в срок сдавать порученную работу. Вот тема вашей первой работы: высокочастотный кремниевый точечно- контактного диод, впечатляет? — Впечатляет, но поверьте моему, Алексей, — спокойный, скорее даже занудный голос Лосева звучал как метроном. — многолетнему опыту, что кремний один из самых трудных и неудобных материалов. — Это правда, — как мог раскрасил свой голос тёплыми цветами. — но зато он и самый многообещающий. Лежит под ногами, стоит копейки- диод из него выйдет и высоковольтный и с нулевыми обратными токами и быстрый. Какой захотим, такой и будет. Олег смотрит на меня, как на несмышлёныша и невесело улыбается. «По новой начал взвешивать все плюсы и минусы, видел как он пустыми глазами смотрел на балет. Ну и мнительный же ты, Сидор. Чем рискуешь то? Ладно, посиди-подумай». — Есть, правда, ещё одно условие, лаборатория у нас военная, так что никаких публикаций в открытых изданиях. — Сидим молча ещё несколько минут.