— Как у вас с оборудованием? — похоже чаша весов склоняется в мою сторону. — Все необходимое у нас имеется, — стараюсь не спугнуть удачу. — но если потребуется что-то ещё, то купим, хоть за границей. Сам буду заниматься… «Потираю орден рукавом гимнастёрки. Снова долгая мучительная пауза. Впрочем, мучительная она лишь для меня. Я вообще слишком нетерпелив, а настоящий учёный, особенно технолог, должен быть похож на Лосева: нетороплив, внимателен к деталям». — Получаем информацию и по разведывательным каналам, — продолжаю я правильную осаду. — но это после, когда дадите подписку. «„Когда“, а не „если“ не вызывает у Олега протеста. Начинаем обсуждать измерительные приборы… Уже теплее… Снова длительная пауза. Слово „согласен“ тонет в шуме, создаваемом выходящей из зрительного зала публики». Лосев с озабоченным лицом выскакивает из курительного салона, я за ним. У лестницы сталкиваемся с Екатериной Арнольдовной и миловидной похожей на Уланову женщиной, ставшей изучающе меня рассматривать. — Мария Фёдоровна, мама Галочки. — а никто и не сомневался. «Искренне выражаю своё восхищение талантом её дочери, Лосевы меня горячо поддерживают. Мимо проплывает Лиля Брик, бросив на Романову оценивающий взгляд и ехидно усмехнувшись. Думает, что мамаши открыли сезон охоты на перспективного орденоносного жениха? А что, очень даже может быть. Первый тур кастинга, похоже, прохожу легко». — Мы тут посидели с Алексеем, поговорили и он предложил мне работу в своём ОКБ. — Олег решает заполнить паузу, возникшую в разговоре. Екатерина Арнольдовна закатывает глаза и роняет сумочку. — Как вы не были на втором акте? — лицо Марии Фёдоровны выражает ужас. — Мы не верим в загробную жизнь. — Моя попытка свести оплошность Олега к шутке (действие второго акта происходит в загробном мире) с возмущением отвергается. «Лучше бы я молчал и выделял кислород, хотя могу её понять, зачем ей зять, который не любит балет по настоящему. Жаль, конечно, что не удалось познакомиться с великой актрисой». Московская область, Гольтищево, Дача наркома НКВД Ягоды, 3 марта 1935 г. 14:00. Ягода. «Как хорошо дышится за городом! Вековые сосны и ели, обступившие двухэтажный особняк наполняют воздух ароматом смолы и хвои. Не зря доктора устраивают дома отдыха в таких местах. С трёх сторон усадьбу окружает река Сходня. Солнце начинает припекать по весеннему и лёд у свай близкого мостика стал прозрачным, вот-вот треснет. Надо будет Тимошу (вдова сына М.Горького) привезти сюда на этюды, у них в Горках такого нет, город наступает, везде видна рука человека: в высаженных по линейке деревьях, монументальных ротондах, посыпаных щебнем дорожках. А здесь, даже отсюда со второго этажа усадьбы, ничто не выдаёт присутствия человека, сосновый бор до горизонта». Снизу раздается автомобильный гудок. Закрываю окно застеклённого балкона и иду встречать гостя. Грузная фигура с трудом выбирается наружу и идёт ко мне навстречу. Шофёр и моя повариха Агафья по его знаку начинают споро освобождать багажник паккарда от благоухающего и булькающего груза, заботливо укутанного в войлочное покрывало. — Пока я тут посещал ивановский детдом Николай смотался в Арагви, — поясняет Авель проследив мой взгляд. «Молча поднимаемся по лестнице в столовую. Мрачное настроение гостя передается и мне. Ведь предупреждал его, что не время сейчас для терактов, что вообще никаких терактов не надо. Сталинская группа уже и так теряет поддержку в ЦК, а в связи с новым избирательным законом и самые верные секретари обкомов переметнуться к нам. А там его, отстранённого, удавили бы потихоньку в тёмном углу. Нет, Зиновьев- гад испугался, что мы его потом ко власти не допустим и решил устроить свою революцию прямо сейчас». Агафья, чувствуя наше нетерпение, быстро расставляет еду и удаляется, а мы с Авелем берём по глиняному горшочку с плотно подогнанной крышкой, в который был упакован шашлык по-карски. Остро-пряный аромат специй ударяет нам в голову, усиливая аромат баранины и отбивая запах бараньих почек. Крупные куски мяса были обрамлены кольцами вымоченного и затем тронутого огнём лука и соседствовали с сушёными, а сейчас набравшими сок жареного мяса, помидорами. Авель быстро наливает в бокалы красного вина и не сказав ни слова просто даёт знак к началу. «Вот ради таких мгновений и стоит жить! Теперь, ещё немного вина, чтобы погасить вспыхнувший во рту огонь от горького перца и заесть это киндзой, завёрнутой в тонкий как бумага лаваш. Всё очарование момента проходит, стоит только взглянуть на жалкий вид побитого как собака Енукидзе». — Что происходит? — тревожно спрашивает Авель, заглядывая мне в глаза. — Утром встретил Бухарина, он спрашивает, для каких таких постановлений ЦИКа забронирована половина первой полосы его «Известий». А я, секретарь ЦИКа, не в курсе. — Не знаю точно, — вытираю губы льняной салфеткой. — но кое-какие соображения имеются. Слышал от осведомителя, вчера Андреев и Горький говорили о том, что тебя переводят секретарём в ЦИК ЗСФСР. — Это от Тимоши? — лицо уже достаточно выпившего Енукидзе расплылось в масляной улыбке. — хороша девка, ну и как она в постели? «Вот же, болван. О чём он сейчас думает, на что он надеется? На то что Сталин не даст его в обиду»? — Авель, — пытаюсь привести его в чувство. — хотя мне и удалось в материалах расследования всё свести к праздным разговорам твоих бл…й, я бы не советовал тебе расслабляться. Ежов планирует тебя привлечь к партийной ответственности, ты можешь из партии вылететь как недавно Зиновьев с Каменевым. Ты думаешь, что сейчас тебя уберут в Тифлис и всё успокоится? Ничего не успокоится! Не видать тебе больше спокойного места. А если что-то случится со мной или с Тухачевским- тебе конец. Хотя нет, Тухачевский в любом случае тебе ничем не сможет помочь. — Да что ты меня пугаешь, — пытается неуверенно возражать Енукидзе. — вон Каменев с Зин… — Им скоро конец, — пытаюсь всё-таки достучаться до него. — не смотри, что сейчас их обвиняют только в «моральной ответственности» за теракт. Сейчас Вышинский поднимает все материалы на них, так что ссылкой и исключением из партии они теперь точно не обойдутся. Мой тебе совет, иди завтра к Сталину, кайся в бытовом разложении, отказывайся от всех постов, но проси оставить в партии, просись на не высокую работу где-нибудь на периферии и замри на время… Борьба противоположных чувств отражается на покрасневшем одутловатом лице Авеля, которая находит выход в откупоривании новой бутылки. Пошатываясь, бывший секретарь ЦИКа подходит к машине и неловко протискивается в открытую Николаем дверь, плюхается на заднее сиденье от чего машина заметно качнулась и произносит что-то не членораздельное, кажется зовёт с собой. Закрываю за ним дверь и машина, выпустив клуб сизого дыма, плавно трогается. «Всё, Енукидзе- отыгранная карта, пропало связующее звено между Зиновьевым, Тухачевским и мной. Впрочем так даже лучше- зиновьевцы скоро пойдут под нож, а Тухачевский ни с кем объединяться не станет, как есть Буанапарте. Если он возьмёт власть, то я, в лучшем случае, смогу рассчитывать на хорошую пенсию. Если же рассмотреть другие силы в ЦК, то помимо армейцев можно выделить небольшую группу марксистов- ортодоксов во главе с Пятницким, секретарём ЦК, которого недавно убрали из Коминтерна. Этим точно новый курс Сталина не по душе, но и со мной они дела иметь не станут- они друг друга видят издалека. Другой силой могут стать партийные секретари областей и республик, когда им начнут прижимать хвост новым избирательным законом, но и тут я не их поля Ягода. И выходит, что для меня сегодняшнее положение- самое лучшее. Надо лишь ещё его улучшить и для этого, кстати, есть все возможности». «Взять Чаганова, недавно разговаривал с Иваном Молчановым о нашем „крестнике“, так тот оказался дельным малым. Без году неделя в должности, а уже получил благодарность и премию, предотвратил диверсию на военном заводе. Если и вспомнил что о событиях перед терактом, то ума хватило держать язык за зубами. Этим, конечно, его на крючке не удержишь: какой с него спрос, потерял память в схватке с боевиком. Тут скорее к нам могут быть претензии. А учитывая его близость к Кирову и, как выяснилось, выход на Сталина, Чаганов может стать троянским конём для желающего попасть за кремлёвскую стену. Этого коня надо надёжно стреножить, вот только как это сделать пока он в Ленинграде. Заковский, судя по всему, тоже на него глаз положил, начал выдвигать. Действовать через голову Заковского не получится, остается- забирать Чаганова в Москву и уже здесь разрабатывать». Глава 9 Ленинград, завод «Светлана», приёмная технического директора. 4 марта 1935 г. 9:00. — Сергей Аркадьевич просит вас подождать. — Секретарь Векшинского, миловидная женщина лет тридцати с короткой причёской, украшенной последним писком моды- коричневым изогнутым гребешком, державшемся на затылке, в ситцевом платье цвета хаки, явно сделала упор на «подождать», а не на «просит», стараясь при этом не смотреть на нас Васей, устроившихся на стульях прямо перед ней. «Любопытно, да… Иногда по одному такому штриху в речи секретаря, можно получить больше информации о владельце кабинета, чем вынести из часовой беседы непосредственно с ним самим. Ведь начальник перед своим секретарём редко скрывает своё отношение к посетителям, считая того своим. А недалёкий секретарь или, того хуже, секретарша своих эмоций скрыть не может. Похоже, что мой предшественник особист попил не мало крови у бывшего начальника вакуумной лаборатории. Да и начало моей карьеры ознаменовалось громким арестом Студнева, хорошего инженера, изобретателя. Мурлыкая себе под нос „неприятность эту мы переживём“, разворачиваю „Правду“. Так, большие перестановки… Енукидзе- ффсё, Акулов его меняет, Прокурором СССР становится Вышинский. Надо будет ночью покопаться в своей памяти, куда я загрузил несколько газет из бывшей истории, но на первый взгляд ничего не изменилось». «Кстати о предстоящей ночи: вчера мне, как орденоносцу, начальник хозуправления вручил ордер на комнату в старом фонде для сотрудников НКВД в Лесном, а поскольку одновременно меня выписывали из общежития, мы с Василием Щербаковым сегодня до работы перенесли мои пожитки, состоящие из трёх узлов на моё новое место. Моя кровать, понятное дело, осталась в общежитии, в связи с чем на десять утра назначен общий сбор нашей дримтим на базе электровакуумного завода СВЕТовые ЛАмпы НАкаливания. Наш недремлющий тим третьего дня пополнился любителем поспать Петром Скорняковым, тем самым Петей-вахтером первой категории из Свердловской больницы. Пока в качестве стажёра. Его природная смекалка и приобретённая уступчивость женщинам послужит надёжным, по словам Оли, залогом в быстром освоении специальности. Короче на десять часов у нас с Олей назначен поход по комиссионкам, так как выяснилось, что быстро купить мебель можно только там». «„Международный шахматный турнир. Капабланка сдал свою партию Ласкеру“. Жаль не догадался подгрузить базу с шахматными дебютами, это, помноженное на мою теперешнюю феноменальную память, позволило бы мне стать чемпионом мира. Алехина, который не приехал на турнир, журналисты явно недолюбливают, смакуя любую колкость Капабланки в его сторону. Или не позволило бы? Какая разница, та партия, что разыгрывается сейчас при моём непосредственном участии, на много интереснее, да и ставки в ней несоизмеримо выше». «Впереди война… Что сейчас для страны важнее, новый образец оружия или более дешёвая технология производства старого? Что лучше, плохо обученная большая армия или хорошо подготовленная маленькая? Кому руководить армией, „выдающемуся теоретику“ или „удачливому практику“ эпохи гражданской войны и иностранной интервенции? Однако что-то я кое-где порой возомнил о себе. Не вижу никого кто поинтересовался бы моим мнением по любому из вышеперечисленных вопросов. И это правильно. Делай что можешь (должно) и будь, что будет»… «Наконец срок нашего наказания подошёл к концу (а может быть просто занят был человек: на его плечах управление огромным предприятием) и высокий симпатичный человек, удивительно пожожий на лётчика Громова, в потёртом неопределённого цвета костюме сам приглашает нас войти. Кабинет, доставшийся Векшинскому от прежнего владельца, резко контрастировал с виденными мной в Смольном, Кремле и Большом доме. Огромных размеров дубовый двухтумбовый письменный стол с инкрустированным в одном стиле бронзой телефоном, настольной лампой и письменным прибором был хаотично заставлен каменными статуэтками животных. Кожаное кресло с высокой резной спинкой прекрасно гармонировало с кожаным же диваном, стоящим вдоль левой стены, но определённо диссонировало с простым столом (и десятком таких же грубо сколоченных стульев) вдоль правой, за которым, судя по разложенным бумагам, и работал новый хозяин кабинета». Сергей Аркадьевич кивком приглашает нас садиться, а сам погружается в чтение нашей челобитной, поданной Василием с явной опаской. — Интересно, интересно, — начал несколько агрессивно Векшинский. — и кто же вам согласовал такие темы дипломных работ? А, понятно… Витиеватую подпись Студнева на наших технических заданиях трудно было спутать с другой. — Надеюсь, что без принуждения… — быстрый взгляд на мои петлицы. — и всё же не понятно, зачем нам эти антенные переключатели? Неужели нельзя было более нужную тему для завода подобрать. — Сергей Аркадьевич, — не обращаю внимания на подколку. — это очень важное устройство для военных, оно позволяет использовать одну антенну на передачу и приём. Вот, взгляните на чертёж. Векшинский начинает внимательно изучать чертёж, изредка задавая вопросы и уточняя размеры. Настроение у него повышается. — А как будешь частоту объёмного контура подстраивать? «Всё мы уже на ты, значит- свой брат». — Вот эта стенка- поршень, ею и буду. — Пусть так, — технический директор обращается к Василию. — а чем стеклянный балон будешь заполнять. — Для начала, — не теряется Щербаков. — как и обыкновеные разрядники: парами воды с водородом, а там что испытания покажут. «Первая атака отбита, вроде». — А что вдвоём? У одного сил не хватит? — насмешливый взгляд не даёт расслабится. — Так мы работаем над двумя вариантами, — протягиваю ещё один чертёж. — второй с внутренними резонаторами. Трудно точно рассчитать потери… — Молодцы, — встаёт из-за стола Сергей Аркадьевич. — сейчас же дам распоряжение начальнику отдела промышленной электроники организовать изготовление опытных образцов. А в цеху вашим шефом будет мастер Валентин Авдеев, не смотрите, что он молодой- парень знающий, учится в заводском техникуме. «Бинго, он то мне и нужен. Васька морщится, инженеры и в подчинении у студента техникума, ну да не всем удаётся заглянуть будущее»… Векшинский поднимает трубку, а мы Васей, выйдя из кабинета, решаем не откладывая дела в долгий ящик идти знакомиться с Авдеевым. В акушерских халатах с застёжками сзади, длинных бахилах и колпачках появляемся в вакуумном цеху. Строгая вакуумная дисциплина приятно удивила. Крашеные стены и потолки, заложенные и заштукатуренные окна, кондиционирование воздуха и хорошее освещение рабочих мест сборщиц создавали обстановку крутого хайтэка, особенно по сравнению с другими цехами, что мы прошли по пути: металургического, механического и заготовительного. — Евдокия, опять ты надушилась. — с трудом пытается удержать строгое выражение на своём лице молодой парень, на которого нам махнула монтажница. Видно, что она ему очень нравится. Дуся обиженно надувает подкрашенные губки, чувствуя себя хозяйкой положения, но тут её взгляд переходит на меня и она радостно улыбается. — Алёша! — ревнивый взгляд мастера Авдеева упирается в Василия, идущего впереди. «Плохая была идея со знакомством, проносится запоздалая мысль». Занятые кропотливым однообразным трудом работницы охотно отвлекаются на сцену, которая разворачивается у них перед глазами. Совсем молодые семнадцати- восемнадцати лет, судя по мечтательному выражению их лиц, предвкушают мелодраму; а «пожилые», двадцати пяти- тридцати летние, уверены, что смотрят комедию, и уже набирают воздух в лёгкие. — Почему посторонние в цеху? — молодой мастер копирует интонации Векшинского.