— Товарищ Чаганов! — У столика останавливается запыхавшийся уполномоченный особого отдела нашего санатория, с телефона которого я уже не раз звонил в Москву и Ленинград. — Вас срочно к телефону. «Слава тебе господи, избавил меня от этих пьяных посиделок». — Иди-иди, я заплачу. — Напутствовал меня мой вдруг расщедрившийся друг, видя как я полез в карман за деньгами. «Кто бы это мог быть»? * * * «Бокий вызывает в Москву. В принципе, логично, так как именно его спецотдел ГУГБ занимается шифровальной аппаратурой. Значит дело сдвинулось. Удивительна, однако, та быстрота, с которой это произошло, ведь не прошёл ещё и мясяц, как я передал свою записку по вокодеру Свешникову, особенно если сравнивать с другим моим предложением по РВМ, направленным в Академию Наук в начале мая. Не успели академики и профессора ещё вселиться в новые московские квартиры»? Вытягиваюсь на своей железной пружинной кровати с никелированными шариками. Богатырский храп наших лыжников не может заглушить шум волн не на шутку разыгравшегося шторма. Плавно открывается дверь и сначала появляется кудрявая голова Чертока, а затем и всё его, округлившееся за две недели, нескладное тело. Он крадучись направляется к своей кровати, стоящей рядом с моей, и в этот момент я громко чихаю (обнаружилась аллергия на какую-то местную цветущую растительность). Яша испуганно приседает и поворачивается ко мне. — Ты не спишь! — Вскрикивает он драматически. — Мне конец! — Ты знаешь кто такая Женя? — Продолжает мой ночной собеседник, не дождавшись моей реакции. — Она- жена Ежова, председателя Комиссии Партийного Контроля при ЦК. Теперь я труп! Я- совершеннейший труп! — Как же ты так неаккуратно… — деланно сокрушаюсь я и рывком сажусь на кровати. — Она что беременна от тебя? — Что? Нет! — Черток подскакивает как ужаленный, затем садиться, обхватывает голову руками и начинает медленно раскачиваться из стороны в сторону. — Зинаида сильно обозлилась на меня… — А на абоих что сила не хватила? — Спрашивает калмык с кровати напротив под одобрительный хохот лыжников. Яша, не раздеваясь, бросается на кровать и натягивает одеяло на голову. * * * «Зря купился на их рассказ, что царская тропа проходит мимо небольшого винного завода, где продают херес в бутылках. С собой возмёшь, гостинец… Пропади оно пропадом. Сначала пятьсот метром вверх по узким кривым улочкам посёлка, а потом шесть километров по тропе. Не считая обратной дороги». Махнул сибирякам рукой: мол не ждите меня и перехожу на медленный шаг. Черток, тихий и задумчивый с утра, остался в санатории принимать душ имени учителя Зигмунда Фрейда по фамилии Шарко. — Товарищ Чаганов, если не ошибаюсь? — слышу сзади знакомый голос. С боковой тропинки появляется Курчатов в спортивной майке, широких светлых брюках и парусиновых туфлях и с такой же как у меня матерчатой сумкой в руках, купленной на местном рынке. — Не ошибаетесь, Игорь Васильевич, тоже за вином? — За ним окаянным. — Весело смеётся он. — Значит, нам по пути. — Поздравляю со званием доктора наук. — Спасибо, а вас с орденом, — присаживаемся на каменную скамейку. — как здоровье? — Враги не дождуться, — откидываюсь на спинку. — кстати, о врагах… Вы уже слыхали об открытии американцем Демпстером изотопов урана? — Нет, не встречал пока в литературе… — Понятно, так вот, он, кроме того, измерил концентрации двух основных изотопов массовым числом 238 и 235 в природном уране. Вышло, что более 99-ти процентов составляет уран-238. Вы, конечно, слышали об экспериментах ваших коллег по бомбардировке ядер урана нейтронами. О неудачных экспериментах, так как добиться поглощения нейтронов ядрами урана не удалось. — Да, читал об этом… — Нетерпеливо подтверждает Игорь Васильевич. — Как утверждает наш источник из римской лаборатории, — драматически понижаю голос, мягко напоминая о секретности этой информации. — им удалось зафиксировать бета-излучение и Ферми думает, что это свидетельствует о поглощении нейтрона с образованием новых элементов- трансурановых (стоящих после урана в таблице Менделеева) и предлагает искать их в облучёных мишенях. Однако некоторые физики, как, например, Отто Ган из берлинской лаборатории, считают, что нейтроны не поглащаются ядром, а наоборот раскалывают его и следует искать элементы с меньшим весом, а не с большим. Третьи подозревают, что может происходить и то, и другое на разных изотопах. Как бы то ни было, и те и другие, и третьи собираются строить новые импульсные ионизационные камеры для обнаружения тяжёлых ионов и даже нейтронов. — Подозревают, что реакция идёт с выделением нейтронов… — Констатирует Курчатов. — Вот именно! — Обрадованно подтверждаю я. — Если больше одного, то возможна самоподдерживающаяся реакция, а может быть и бомба. — Надо срочно начинать эти исследования и у нас, — загорается мой собеседник. — но где взять уран? — Насколько мне известно, — снова понижаю голос, так как невдалеке послышались чьи-то голоса. — сейчас в СССР добыча урана не ведётся, но в Радиевом институте, ещё десять лет назад, обнаружили его высокое содержание в образцах породы с полиметаллического рудника Табошар. Это в Таджикистане. Радий, что вы использовали в ваших экспериментах оттуда. Спросите у академика Хлопина (директор Радиевого института). — Откуда вы знаете? — Также шёпотом спрашивает Курчатов. — А, ну да… — Для начала же советую поискать в фотомагазинах… азотнокислая соль урана входит в состав некоторых проявителей. — Спасибо, сейчас же позвоню знакомым. — Поднимается Игорь Васильевич. — И последнее, — я также встаю со скамейки. — замедлители: в Москве на Электродном заводе скоро будет запущено производство сверхчистого графита. — Графит? Почему он? Хм… действительно, есть свои плюсы. Тепло прощаемся с Курчатовым и он двигается в обратную сторону. — А как же вино? — Кричу ему вдогонку, он лишь махнул рукой. «В прошлой истории основной причиной задержки в создании советской атомной бомбы была нехватка урана. Его приходилось искать повсюду от восточной Европы до гор Памира: срочно, любой ценой. Надо ни в коем случае не допустить подобного безобразия вновь. Может быть, если дело не сдвинется с мёртвой точки усилиями Курчатова, подключить артиллеристов, посулив тяжёлый и твёрдый урановый сердечник? Немцы, кажется, в конце войны пытались. Или не брать грех на душу, не травить радиактивными материалами природу? Там видно будет». Москва, площадь Дзержинского, НКВД, кабинет Бокия, 20 июля 1935 года, 10:15. Карие, чуть на выкате, глаза внимательно изучают моё лицо, нимало не беспокоясь затянувшейся паузой. Передо мной за пустым письменным столом под портретом Ленина сидит болезненно худой с болезненным землистым цветом лица мужчина лет шестидесяти в форме НКВД с четырьмя ромбами в петлицах. «Физиогномист, что ли? Одна из моих бывших подруг увлекалась этим. Что бы она сказала о Глебе Бокии? Так, верхняя часть радужки скрыта за верхним веком, а между нижней её частью и нижним веком пролегает белая полоска. Понятно- „заходящее солнце“: предвещает в будущем несчастья и болезни, характер- неторопливый, мнительный. Портрет Ленина на стене, а Сталина- нет. Это необычно для начальственных кабинетов сейчас, я- так вижу впервые. Фрондёр? Или очень тщеславен? Мол, меня сам Ленин назначил, не вам чета». Шторы всех трёх больших окон кабинета начальника спецотдела, выходящих на Большую Лубянку, подняты: естественное освещения для физиогномистов вещь обязательная. — Вы отдаёте себе отчёт, что мой спецотдел- это самая секретная организация во всём СССР? — Наконец-то прерывает молчание глухой монотонный голос хозяина кабинета. — Тот, кто имеет отношение к шифрам, не сможет уйти от нас, это будет его последнее место службы. — Да, это я понимаю, — отмираю я в свою очередь. — но, аппаратура, которую мы собираемся внедрить не связана с шифрами. Она даёт возможнось шифровальщику использовать любые шифры, менять их на лету во время передачи сообщения, ничего не меняя в нашем устройстве. Иными словами, люди, которые связаны с разработкой, эксплоатацией и ремонтом аппаратуры ничего не знают о шифрах, используемых для засекречивания связи. — Любопытно, — застывшее лицо-маска Бокия никакого любопытства, впрочем, не выражало. — если у вас получится, то это поможет сильно сократить число секретоносителей. — Товарищ Ягода, — продолжил он после короткой паузы. — просил отпустить вас в САСШ для закупки оборудования и материалов для вашего прибора. Я был категорически против. Сошлись на том, что до вашей поездки вас не будут вводить в курс дел спецотдела, знакомить с сотрудниками, даже сообщать место будущего расположения вашего СКБ. Кроме того, до и после поездки вам придётся пройти проверку на полиграфе. Вы знаете что это такое? — Нет. — Не лишать же будущего начальника удовольствия блеснуть перед будущим подчинённым. «Ягода попросил… зачем?… какое ему дело?». — Неважно, вам объяснят. — Глаза Бокия скользнули вбок и вверх, а мысли, видимо, улетели в Шамбалу… «Что, аудиенция закончилась? Как определить? А вдруг он только начал? Если всё, то только за этим и позвал? Хотя, может быть, эта встреча и есть самое главное испытание при приёме в спецотдел. Вдруг это сам Вишну через свою очередную Аватару в форме НКВД и знаком „Почётный сотрудник ВЧК-ГПУ 1917–1922“ на груди заглянул в мою душу? Пора, наверное, всё-таки, и честь знать». Нерешительно поднимаюсь со стула и, памятуя строжайшее предупреждение сурового секретаря, что «Глеб Иванович никогда, вы слышите, и никому не жмёт руку», сразу, ускоряясь, двигаюсь к двери. — До свидания. — Звучит мне в спину и я с облегчением вываливаюсь в приёмную под довольную усмешку секретаря Бокия. — В двенадцать ноль-ноль у вас полиграф в ВИЭМ, во Всехсвятском, комната номер 13. — Цедит он, подражая начальнику и уже вохровцу, заглянувшему в комнату на звонок. — Проводите товарища Чаганова до выхода. «ВИЭМ? Ну и что это такое… Всесоюзный институт электрических машин или эмалированных мисок»? Выхожу на Фуркасовский переулок и смотрю по сторонам: направо на площади Воровского замечаю изящный павильон с вывеской «Справка» и, нацепив на нос чёрные очки, спешу получить нужную информацию. «Это рядом с Соколом, не близко… Стоп, а это что такое? Berlitz, прямо над табличкой „Приёмная Н.К.В.Д.“ Курсы иностранных языков! Очень кстати, ситуация становится уже нетерпимой: скоро отъезд в Америку, а дальше „май нэйм из“ (у Паши- наме) дело не движется. Нет, словарный запас у меня отличный, вот только с составлением предложений- не очень. А о понимании речи… я пока теряюсь в догадках. И, всё-таки, следующая остановка- Сокол. Времени сейчас нет- на часах одиннадцать». Москва, Всехсвятское, ВИЭМ, позже. «Всесоюзный Институт Экспериментальной Медицины… звучит как-то угрожающе. У нас, вспоминаю, в Ленинграде тоже такой имеется. Опоздал на пятнадцать минут»… — Сейчас у профессора Лурии пациент, — недовольно нахмурилась пухленькая ассистентка среднего возраста. — ждите. «Он что ещё и лечит? И почему профессор, попроще никого не нашлось»? — Не расстраивайтесь, — сочуствует мой сосед, невысокий с пышной седой шевелюрой, в чёрном элегантном костюме с удовольствием разглядывая выдающиеся формы сидящей перед ним женщины. — я опоздал на час, но пропущу вас вперёд. Мне торопиться некуда: первое представление- через три часа. Ушки ассистентки профессора порозовели. — Соломон Шерешевский. — картинно представляется он в ответ на мой вопросительный взгляд.