— Балет любит, — не задумываясь отвечает сын. — музыку, литературу. «Так, кремлёвскую библиотеку сразу отметаем, только что закончился процесс над „бывшими“, окопавшимися там с подачи Енукидзе. А вот в Большой театр администратором или на худой конец билетёршей, если захочет, попробую устроить, хотя бы через того же Свешникова». — Если ты согласен, — фиксирую позицию Лосева. — то маму я уговорю. — Я согласен. «Жених согласен, кунаки жениха готовы. Мама… третьим пунктом завтрашней программы будет визит к Екатерине Арнольдовне. Кстати, в-четвёртых, не забыть (ха-ха) зайти на „Светлану“, узнать как идут дела у Авдеева со стержневой лампой. Перед моим отъездом в Америку он показывал первый вариант пентода, выполненный по моему (на самом деле по его собственному) чертежу. Тогда он его не успел даже включить. Ну и в-пятых, отражательный клистрон: это там же на „Светлане“ к Щербакову и там всё идёт нормально, генератор на три гигагерца заработал. В-шестых, перед отъездом в Москву в семь вечера неплохо было бы побывать у Перельмана на Фонтанке поучаствовать в организационном собрании бригады первопроходцев компьютерной эры. Вроде бы и немного дел, да времени всё равно не хватает. Да, о времени»… Открываю свой новый чемоданчик и начинаю раздачу слонов: швейцарские часы «Longines»- две штуки, одна логарифмическая линейка и десятикратная лупа (не забыть выцыганить у Павла микроскоп!) обрели своих хозяев. — Ты куда сегодня, к себе? — Спрашивает Ощепков. «Как же, к себе… Ещё перед отъездом сдал комнату, формально я уже служу в Москве. Что то меня ждёт в столице? Жилищный вопрос там ещё острее». — Нет, к тебе, — щёлкаю никелированными замками. — я теперь в Ленинграде без крыши над головой, как и в Москве… За окном крупными хлопьями валил снег. Москва, Петровский парк. 8 ноября 1935 года, 17:00. Ягода. Тяжёлый автомобиль, плавно затормозив на подтаявшем за день первом снегу, медленно сворачивает с Ленинградского шоссе на Новую Башиловку, узкую безлюдную улочку, огибающую мелкий пруд и останавливается, перегородив собой проезд. — Оставайтесь в машине, — коротко бросаю тоном не терпящим возражений и сам открывая дверь. — я ненадолго. — Товарищ Ягода, — занудил с переднего сиденья Демидов, новый охранник из Оперода. — не положено… — Сиди уж, не твоего ума дело. — Слышу за спиной неодобрительный голос всё понявшего Чертока, неоднократно бывавшего здесь. — Иван включи фары. Впереди блеснули и погасли огни другого авто, скрытого поворотом дороги. По тропинке, плохо различимой в наступивших сумерках, бреду к белой деревянной беседке, хорошо выделявшейся на фоне темных молодых ёлочек. — Здравия желаю, товарищ Ягода. — Со скамейки поднимается высокий военный. — Добрый вечер, Михаил Николаевич. Вижу, что невдалеке позади беседки на дощатом мостике через пруд на фоне светлого неба виднеется тёмная фигура. «Молодец, позаботился об охране места встречи. Ну так это и была его инициатива. Примаков с Путной, старые троцкисты, похоже, беспокоятся. Ну хотя бы по такому поводу встретиться, а то я уж думал, что после отставки Авеля Тухачевский меня и узнавать перестанет: в целях конспирации и за ненадобностью. Ан, нет! Нужен я, оказывается, ещё. У самих силёнок не хватает». — Что произошло в Америке? — Нетерпеливо спросил маршал. — Пока ещё получена информация не от всех источников, — мстительно неспешно начинаю свой рассказ. — но кое-что удалось узнать. Боев, начальник Амторга, ранее служивший на бронепоезде Троцкого, а позднее по моей протекции на ответственных должностях во Внешторге за границей, по моему приказу связался через американских троцкистов с Львом Седовым и предложил тому двадцать тысяч долларов помощи. С условием, что Седов поможет скомпрометировать Чаганова связью с Троцким, точнее сделать их совместную фотографию на фоне долларов. Боев передал деньги в коробке из-под конфет Гольдману, переводчику Амторга, а тот, по его словам, Чаганову с просьбой отнести конфеты по адресу гостиницы, где остановился Седов с охранником. Что произошло потом, мы знаем со слов Чаганова, Седова и мальчика-посыльного из компании, в которую обратился Чаганов. Ну и из газет, конечно. — Почему Чаганов сам не отнёс деньги? — перебивает меня Тухачевкий. — Потому что, — продолжаю в своём темпе. — ему позвонил представитель ГАЗа у Форда Василий Грозный и сообщил, что нашёл ему оборудование, о котором тот просил. Чаганов срочно выехал в Детройт. Седов (через нанятого троцкистами адвоката) и посыльный (наши люди отыскали и его) подтвердили, что в момент передачи коробки их задержали сотрудники ФБР. Что было в коробке они не видели. Чаганов также сказал в разговоре с нашим резидентом, что коробку не открывал. Деньги пропали. Их могли взять Боев, Гольдман, Чаганов, посыльный и ФБР. — Что сказал Гольдман? — Ничего не сказал, — опускаюсь на скамейку и приглашаю маршала последовать моему примеру. — он после того как узнал, что Седов арестован, возомнил себя мстителем, начал преследовать Боева и Чаганова. Пришлось его ликвидировать при попытке скрыться. Вещи Чаганова удалось проверить дважды, на корабле и на таможне в Ленинграде. Никаких следов денег. Стоимость подарков не превышает выданной ему суммы. То же самое по заключенным им договорам. — Чем это происшествие грозит нам сейчас? — Тухачевский присаживается рядом. — Мне- ничем. — Весело смотрю на собеседника. — НКВД провело успешную операцию по нейтрализации Льва Седова. В результате её проведения от рук троцкистов в Париже и Нью Йорке погибли наши сотрудники. Особенно удачно сложилось во Франции: постпред во Франции Потёмкин надавил на премьера Лаваля и сейчас французская полиция охотится за троцкистами, те бегут из страны. Кроме того, вчера на параде ко мне подходил Киров и поздравил НКВД с успехом. Конечно, это не совсем то, что мы планировали, но и так вышло неплохо. — Я, конечно, рад тому, что у вас лично всё в порядке, — ядовито усмехается Тухачевский. — но не кажется ли вам, что наша общая цель от этого страдает. Для некоторых наших единомышленников в армии ваши действия могут быть восприняты как объявление войны. «Об общих целях вспомнил, барчук-зазнайка…. предупреждает об опасности и при этом в его словах слышится угроза». — Я, Михаил Николаевич, — выдерживаю напряжённый взгляд маршала. — в отличии от вас, всегда был за более плотную координацию нашихдействий. И об этой операции вы были также заранее предупреждены и даже участвовали в ней, отослав Ощепкова на Дальний Восток. Согласен принять на себя часть вины за провал… последствия его купированы, угрозы нам нет никакой. Напротив, я надеюсь, что разгром троцкистов во Франции поможет мне на следующем пленуме ЦК войти в кандидаты в члены Политбюро, а это- совсем другой для нас уровень доступа к верхам- присутствие на заседаниях. Что же касается троцкистов в ваших рядах, то советую вам быть поосторожнее с ними. Если Путна ведёт себя достаточно сдержанно, то Примаков когда подопьет, а вино в том вертепе, что он со своей женой Лилей Брик устроил в собственном доме, льётся рекой, позволяет себе разные шуточки в адрес Сталина и других руководителей и даже угрозы. В присутствии «богемы», между прочим, которая там днюет и ночует у него. Эти деятели искусства потом пишут доносы Агранову, а тот докладывает их мне. Пока я этот материал придерживаю, но если Примаков не угомонится я буду вынужден дать ему ход. Поступают также сигналы на Якира, Корка, Уборевича и других. «Примолк, нечем крыть, угрожать он мне вздумал… поручик, укравший маршальский жезл. Надеюсь хватит ума сообразить, что если со мной что-то случится, то их компании крышка». — Спасибо, что предупредили, — поднимается со скамейки погрустневший Тухачевский. — вы правы, нам надо чаще встречаться и согласовывать наши действия. — Очень рад, товарищ Тухачевский, — поднимаюсь и пожимаю протянутую руку. — нашему взаимопониманию. До свидания. — Здравия желаю. — Поворачивается и подсвечивая дорогу ручным фонариком быстро уходит. «Чёрт, дома десять немецких фонариков а я не додумался захватить. Где она эта тропинка»? Москва, Кремль, Сенатский дворец. Приёмная т. Кирова, 10 ноября 1935 года, 12:00. — Сейчас у него архитекторы Дворца Советов, — немного извиняющимся тоном тихо говорит новый помощник Свешникова, видимо получивший насчёт меня особые инструкции. — а на час запланирова поездка на электромеханический завод. — А по дороге на завод? — Продолжаю я напирать на молодого коротко постриженного рыжеволосого парня в такой же форме как и его начальник. — Мне нужно-то всего минут десять. — Хорошо, товарищ Чаганов, я доложу. — Бросает опасливый взгляд на читающего «Правду» и недовольно нахмурившегося посетителя. — Присаживайтесь, ждите. Беру «Известия» и располагаюсь рядом на глубоком старинном кожаном диване. «Ведь по сути он вынудил меня обратиться к Кирову»… После аттестационной комиссии, поздравив меня с присвоением специального персонального звания ГУГБ НКВД старший лейтенант, Бокий, чуть усмехнувшись, протянул мне бумажку с тремя адресами и предложил выбрать помещение для конструкторского бюро. Три ветхих сарайчика в разных концах Москвы… Ругаться с ним не хотелось, жаловаться на него- тоже, что ему нынешние начальники, если «его назначил сам Ленин». При здравом размышлении решил просить помещение у Кирова: во-первых, он- хозяин Москвы, во-вторых, не стыдно, ведь не квартиру себе прошу, а помещение для КБ. Впрочем, с квартирой, грех жаловаться, всё как раз неплохо- успел въехать до праздников в ведомственную меблированную двухкомнатную квартиру без телефона в двух кварталах от Паши. Оля помогла пришить знаки различия, по две серебряных звезды на рукава ниже локтя, эмблему ГУГБ с щитом, мечом и серпом с молотом на левый рукав выше локтя и две пустые петлицы с серебряным жгутом посередине. Не удалось с ней наедине обсудить итоги моего вояжа в Америку, чем больше об этом думаю, тем меньше он мне нравится. Подавляю вздох и открываю газету: репортаж о военном параде и демонстрации, маршалы Ворошилов и Будённый на конях, танки и пушки на Красной площади. Листаю страницу. Сталин, Киров, Молотов и Ягода в ложе Большого театра на концерте художественной самодеятельности предприятий и клубов Москвы. Весь подвал занят статьёй В.Млечина (знакомая фамилия) об этом событии. Душевно написано о гигантской работе октябрьской комиссии МГК ВКП(б) по организации концерта, затем идёт бухгалтерское перечисление выступивших исполнителей и коллективов. А завершается статья абзацем, в котором утверждается, что никто и никогда не видел зрелища подобного этому. Далее, в объяснение почему это так, идут пять предложений и все они начинаются со слова «ибо». Последнее «ибо» особенно умилило: «ибо в нашей стране у власти пролетариат (путает с рабочим классом), руководимый ленинско-сталинской партией, её замечательным вождём, вождём трудящихся всего мира, товарищем Сталиным». «Да… бухаринский кадр, продолжает топить за мировую революцию. Или просто тупой? Копипастит из своих старых статей. Тоже возможно». Дверь в кабинет с шумом открывается и из кабинета стали выходить возбуждённые люди, продолжая громко, перебивая друг друга, делиться впечатлениями. — Четыреста пятнадцать метров! — Это же выше чем Эмпайр Стэйт Билдинг! — Алексей! — В приёмную выходит Киров, на ходу пытаясь попасть в рукав своего потёртого укороченного пальто и мягко отодвигает в сторону помощника, вставшего на пути. — Как жаль, то я сейчас уезжаю, проводишь меня? — Конечно, товарищ Киров! — Помогаю ему справиться с одеждой, хватаю свою шинель и мы быстро двинулись на выход к лестнице, ведомые плечистым сержантом госбезопасности. — Растешь… — Киров одобрительно кивает на звёзды на рукаве. — Молодец! — Спасибо. — Не сразу понимаю его, так как недавно обнаружил, что продолжаю расти и уже достиг необычных в этом времени ста восьмидесяти восьми сантиметров. Через боковой выход здания у самой кремлёвской стены нас ждут два автомобиля: в первый, ГАЗ-А, увидев нас, спешно заскакивают две фигуры, хлопая дверьми; во второй, огромный чёрный «Паккард» 34-го года (после Америки стал обращать внимание на марки машин) садимся мы (сержант спереди). Машины плавно стартуют и уже через минуту, выехав из Кремля через Спасскую башню, сворачиваем направо и, оставив слева храм Василия Блаженного, выезжаем на большой Москворецкий мост. — Сергей Миронович, — заспешил я, не зная сколько продлится поездка. — у меня просьба. Не могу найти подходящее помещение для своего КБ. — А какое помещение ты ищешь? — живо реагирует он. — Желательно одноэтажный каменный или кирпичный особняк, — отвечаю назубок. — триста квадратных метров. Особняк, так как работы будут секретные, требующие высокой производственной чистоты. — Хм… хорошо, дам задание подыскать для тебя что-нибудь подходящее, — улыбается Киров. — ну, как съездил, всё закупил для работы? — Всё основное, без чего не обойтись, нашёл. — Невозможно не улыбнуться в ответ. — Да, тебя эта история с Боевым никак не коснулась? Показываю собеседнику глазами на сидящих впереди шофёра и охранника и делаю озабоченное лицо. — Нет, не коснулась, — отвечаю самым беззаботным голосом. — узнал из газет. Машины тормозят у двухэтажного здания с табличкой: «Московский ордена Ленина электромеханический завод им. С.Орджоникидзе». «И пяти минут не ехали… Жалко, что не успел подробнее обосновать свои нескромные запросы». Свежевыкрашенные ворота открываются на всю свою ширину и наш кортеж плавно заезжает во двор, где нас встречает солидное заводское начальство: директор, парторг, профорг и молодая румяная девушка, видимо, комсорг. «Молодцы, не стали срывать народ на показушную встречу».