В кабинет начинают заходить сотрудники, узнаю Бронштейна, Коломийца, Арцимовича, братьев Курчатовых, всего человек двенадцать, которые начинают рассаживаться вокруг длинного стола для заседаний. По руководством секретарши двое молодых людей, по виду студентов-пракикантов, вносят учебную доску и размещают её на двух стульях, а сами ныряют на свободные места на дальнем конце стола. «Действительно совещание, а то уж я, грешным делом, подумал, что будет спор хозяйствующих субъектов». — Матвей Петрович, — голос академика получает начальственные нотки. — расскажите, пожалуйста, о наших планах по использованию РВМ. — Начну с того, товарищ Чаганов, — маленький человечек выходит к доске, снимает очки ипотирает их носовым платком. — что мы в теретическом отделе прочитали ваши предложения в Академию наук по РВМ… Краем глаза вижу, что Иоффе бросает беспокойный взгляд на меня. «Везде у академика свои люди…. я не против, хоть кто-то прочитал моё сочинение». — … не только в теоретическом, со всеми заинтересованными обсудили, — несколько голов согласно закивали. — и в целом мы их поддерживаем. Скажу больше, устройстро вашего вычислителя, или как вы это называете- архитектура, двадцати двух разрядное двоичное представление в сочетании с системой счисления с плавающей запятой, идеально подходит для большинства наших научных задач. «Так… похоже что шестнадцатиразрядную risc- архитектуру для Дома Занимательной Науки Перельмана никто всерьёз и не рассматривает». — Я сам не инженер, — Бронштейн водружает очки с толстыми стёклами на нос и его глаза оживают. — но наши специалисты говорят, что с технической точки зрения легко осуществим, особенно с теми приборами, что Яков Исидорович любезно передал нам в обмен на… — Товарищ Бронштейн, — академик награждает подчинённого испепеляющим взглядом. — не отвлекайтесь от сути дела! — Так вот, — несколько смущённо продолжает физик-теретик. — прежде чем мы перейдём обсуждению наших планов, я не могу не задать один вопрос нашему гостю. Почему реле? Насколько я понимаю задающая частота вашего вычислителя будет ограничена пятью герцами, тогда как на электронных лампах можно достичь скорстей в сотни раз больших. Два десятка пар глаз уставились на меня в ожидании ответа. — Вы совершенно правы, Матвей Петрович, — остаюсь сидеть на стуле, чтобы не давить на собеседника ростом. — в отношении ламп, но ровно до того момента пока вы не начнёте строить свой вычислитель. Отвлечёмся от вопроса их малой надёжности и огромного потребления электрического тока. Вопрос в памяти программ и данных. В вашей Ламповой Вычислительной Машине вы не сможете как в РВМ хранить программу на перфоленте, вернее сможете, но тогда ваш сверхбыстый вычислитель будет работать с той же скоростью что и РВМ, простаивая большую часть времени в ожидании от перфоленточного ввода очередной команды. Значит вы будете вынуждены загрузить и команды, и промежуточные данные вычислений внутрь ЛВМ, то есть в память. В РВМ память данных 64 слова использует половину используемых в ней реле. В ЛВМ ситуция с памятью гораздо хуже: там где ячейке памяти требовалось одно реле, необходимы как минимум две лампы. По моим подсчётам вместо двух тысяч шестисот реле потребуется девять тысяч ламп. Собравшиеся загудели, обсуждая мои слова. Один из студентов подошёл к доске и начал складывать в столбик числа, которые ему выкрикивали собравшиеся. — Конечно эта техническая задача, — повышаю голос, чтобы привлечь внимание народа. — в будущем будет решена, но сейчас вопрос стоит именно так: либо буквально через месяц вы начинаете делать научные рассчёты на РВМ, составляя неограниченные по длине программы, либо ждать лучших времён, когда лампы станут также доступны как реле сегодня. Совещание постепенно разбивается на группы по интересам, где теоретики между собой начинают обсуждать первоочередные научные проблемы, а технари продолжают пытать меня по принципальной схеме, предлагая на ходу улучшения. Председательствующего такое развитие событий ничуть не смущало и он даже пару раз ненадолго выходил из кабинета через заднюю дверь, при открывании которой до нас доносились приятные кухонные ароматы. «Что ж, всё правильно, жизнь безжалостно отметает всё ненужное и несвоевременное… так и вышло с моей суперархитектурой. Иными словами, не умничай, и если читаешь из книги будущего, то читай внимательно… мелким шрифтом внизу страницы тоже. Людям в первую очередь и ещё долго нужен будет программируемый калькулятор, а не устройство управления». — Товарищи, — подошедший сзади академик берёт меня под руку. — нам с Алексеем Сергеевичем надо обсудить хозяйственные вопросы. — Товарищ Бронштейн, попрошу вас составить заключение по итогом прошедшего совещания и оставить его у Амалии Львовны. Совещание закончено. Ловлю вопросительный взгляд Курчатова и отрицательно машу головой, так как времени нет совершенно: нужно бежать на завод Козицкого. Петя Скорняков, недавно получивший звание сержанта госбезопасности и ставший там после нашего с Олей ухода начальником особого отдела, попросил руководство завода устроить для меня экскурсию с демонстрацией образцов продукции. Собственно меня интересуют лишь слюдяные конденсаторы и проволочные резисторы, но с удовольствием посмотрю всю гамму, полезно знать что есть где. — Абрам Фёдорович, — вижу замолчавшего в нерешительности директора. — дело в том, что на данный момент комплектующие всё ещё находятся на балансе ОКБ УПВО, но вскоре будет зачислено на наш баланс. Так вот, после этого могут возникнуть большие трудности с передачей оборудования из НКВД, нужно будет получить множество разрешений. — Что же делать? — забеспокоился Иоффе. — Самое простое, я думаю, — забрасываю наживку. — передать его в ваш институт бесплатно, в порядке оказания технической помощи. Управление ПВО уже дало разрешение, и товарищ Ощепков не будет возражать против смены адресата. — Чего же вы потребуете взамен? — Установку катодного распыления, — быстро отвечаю я. — точно такую же, как вы делали для завода Козицкого, и тоже бесплатно. — Так она нам обошлась в изготовлении в пятьдесят тысяч рублей. — Начинает торговлю директор. — А реле в монтажных шкафах и перфоленточный ввод, — поднимает ставки начальник СКБ.- обошлись мне в шесть тысяч долларов, то есть по курсу шестьдесят тысяч рублей… — Но я уже… — осёкся академик. — Да у вас в скором времени отбоя от клиентов, желающих заполучить РВМ, не будет. Вы же на хозрасчёте… — Искушаю я. — Я должен посоветоваться с бухгалтерией. — Задумался Иоффе. — Хорошо, Абрам Фёдорович, думайте, пара шестидневок у нас в запасе ещё есть. «А неплохо всё может сложиться: физтехи построят из „пионерских“ реле и будут продвигать „программируемый калькулятор“, подстёгивая Академию Наук. Я свои две тысячи реле в пяти монтажных шкафах, полученные в качестве отката и уже месяц стоящие вдоль стены в большой лаборатории, смогу использовать по своему усмотрению. И это не говоря уже об установке для напыления плёнок, о которой мечтаем мы с Лосевым: незаменимая, скажу я вам, вещь для создания алюминиевых контактов на кремнии, серебрянных- на слюде (в производстве конденсаторов) и с которой МЛТ резисторы, без которых немыслима продвинутая схемотехника, становятся явью». Москва, пл. Дзержинского, кабинет Бокия, 7 января 1936 года, 10:05. Под негодующий взгляд секретаря, виновато повесив голову, захожу в кабинет шефа. «Красная стрела» опоздала на сорок пять минут… Каждый первый день шестидневки в десять ноль-ноль Бокий проводит заседание начальников отделений, ну и я тоже присутствую. Куда меня девать, как он выразился. На этих совещаниях обсуждаются только общие вопросы, касающиеся всего отдела, конкретная работа отделений рассматривается отдельно и в другом составе. Я даже подозреваю, что и Бокий там не присутствует, а всем заправляет его заместитель Иван Андреевич Гусев, невысокий молчаливый человек с ледяными глазами, сидяший за столом заседаний справа от шефа в форме капитана госбезопасности. Все другие шестеро начальников отделений, старшие лейтенанты и лейтенанты ГБ, уже заняли свои постоянные места и это означает, что пришла моя очередь для публичной выволочки. Мои коллеги это поняли тоже и на их обычно непроницаемых лицах проявилась вся гамма эмоций: от злорадства до сочувствия. — Товарищ Бокий, разрешите присутствовать на заседании. Виноват, опоздал. Обычно эти заседания проходят в форме монолога Глеба Ивановича, в котором он делится с нами своими мыслями, наблюдениями и воспоминаниями, поэтому, строго говоря, по закону жанра, наказываемый не так уж и необходим, но без него (сегодня- меня) никогда не обходится. Нужен ему такой вот повод, ухватившись за который мысль потечёт сама, а растерянный и виноватый вид объекта послужит источником вдохновением. Тяжело вздохнув и закатив глаза к потолку, Бокий заговорил о старых временах, когда они с Моисеем Урицким и Варварой Яковлевой создавали Петроградское ЧК. «А это здесь причём? Спали по четыре часа?… Понятно, надо ценить время». В общем-то его обиду на весь мир можно понять, в приказном порядке организовали какое-то бюро и назначили начальника, какого-то юнца обвешанного наградами, даже не посоветовавшись с ним, старым большевиком и соратником Ленина. Целое здание в центре Москвы получил этот выскочка как по мановению волшебной палочки, а ему дополнительную комнату не дают (слышал как он просил кого-то по телефону). Поэтому Бокий и тормозит, наверное, приём новых сотрудников в СКБ, заставляет с собой считаться. «Что-то вдруг помрачнел»… — Чем вы там вообще занимаетесь? — в сердцах повышает голос начальник спецотдела. «Все присутствующие, конечно, знают что вопрос этот риторический, но я-то человек новый и могу не знать». — Моё СКБ занимается разработкой прибора голосовой закрытой связи по радио и проводам. — Присутствующие подняли опущенные головы и с интересом взглянули на меня. — Это устройство анализирует спектр голоса говорящего, в течении короткого промежутка времени и измеряет амплитуду сигнала в каждой полосе частот. Цифровые значения этих амплитуд посылаются по проводам или радио на приёмное устройство, которое синтезирует (восстанавливает) голосовое сообщение, смешивая эталонные частоты усиленные или ослабленные в соответствии с полученными амплитудными значениями и выводя их на громкоговоритель. Тишина. На лицах написано: «А с кем это ты сейчас разговаривал»? Впрочем нет, Гусев и ещё двое начальников отделений очень заинтересовались сказанным. Бокий тоже обдумывает мои слова, замолчав и потеряв запал. — Занимается разработкой, значит, — ядовито усмехается шеф. — «движение всё, цель- ничто»… Когда собираетесь показывать работающий прибор? «Блин, лучше бы обматерил… не понятно, что он сейчас сказал. А вдруг это Троцкого лозунг? Объявит мой прибор троцкистским, что тогда»? — Через месяц сможем продемонстрировать работу, — спешу возвратить обсуждение на своё деидеологизированное поле. — но прошу содействия в приёме на работу двух электриков, тех, что я отобрал. — Скажите, товарищ Чаганов, — вступает в разговор Гусев. — чем ваш прибор отличается от прибора ЕС? «Читал о таком, это- простейший инвертор спектра, когда высокие частоты переводятся в низкие и наоборот. Затрудняет восприятие слов, но тридцать процентов слов и все цифры тренированный оператор воспринять сможет. Однако знать об этом я не могу. Дешёвая разводка, ты же сам, Иван Андреич, даёшь допуски на ознакомление с „секретками“»… — Не слыхал о таком приборе, — вижу краем глаза, что у Бокия снова поднимается настроение. — но я знаком с описаниями лучших зарубежных образцов, так вот наш, определённо, будет их превосходить. — Любопытно, — замначальника спецотдела всем телом поворачивается ко мне, продолжающему стоять. — чем ваш отличается, ну например, от английского «Секрафон»? «Другое дело… но сути вопроса не меняет: тот же инвертор спектра». — Хм, чем лучше? — раздумчиво начинаю я. — Во-первых, для нашего прибора не нужна специальная ВЧ линия, ему подходит обычная коммутируемая телефонная. Во-вторых, никто не сможет разобрать ни одного слова, подслушивая нашу линию, так как слова по ней не передаются. — Постой-постой, — встревоженный начальник прерывает меня и оборачивается к Гусеву. — как специальная линия? И за это… мы заплатили пятнадцать тысяч английских фунтов? Заместитель в свою очередь вопросительно смотрит на одного из начальников отделений, тот кивает. — Та-ак, — протягивает Бокий. — присаживайтесь, товарищ Чаганов. «Всё, я сорвался с крючка»… Моё место на ковре занимает пожилой старший лейтенант Железнов, начальник первого отделения, наблюдающий за сохранением государственной тайны во всех государственных учреждениях и курирующий в нагрузку к этому закупку иностранного «железа». В связи с тем, что новый провинившийся немолод, несколько меняется и тема лекции: теперь она звучит как… надо учиться у молодых. Час пролетает как одно мгновение. — Да, товарищ Железнов, — Глеб Иванович встает, показывая что заседание закончено. — не затягивайте с оформлением работников в СКБ.