У чтения есть одно магическое свойство: оно позволяет двигаться во времени вспять. Ничто не мешает вам, уже приблизившись к концу книги, снова вернуться к первым главам и найти героев такими, какими они были час, месяц, а может быть, и годы тому назад. К сожалению, в жизни все совсем не так. Что прошло – то прошло. Так уж устроено… В этом повествовании, которое начинается в 6:30 утра в четверг, 3 мая 2007 года, а заканчивается, если не считать эпилога, около 9:00 во вторник, 15 мая 2007 года, время играет ведущую роль. Чтобы вы могли лучше оценить эту историю, вам очень важно обращать внимание на обозначения времени в начале каждой главы. Вам предстоит пройти и пережить двенадцать дней и двенадцать ночей. И это будет билет в один конец: билет в ад. Счастливого пути. Франк Тилье 1 Четверг, 3 мая, 6:30 Сон первый: Винные бутылки Картинка у него перед глазами дрожала, то вырастая, то уменьшаясь. От этого дико ломило виски. Стефан остановился на середине лестницы и резко обернулся, прежде чем сбежать на первый этаж. Он нашарил выключатель в гостиной и несколько раз нажал. Но свет не зажегся. Не было света, были только кровавые следы, которые его пальцы оставляли на штукатурке. Мгновение он рассматривал свои руки, залитые красной жизнью, красной смертью, а потом снова помчался вниз по лестнице. Карманный фонарик вспарывал темноту. Собственное дыхание обжигало. Было больно. Было страшно. Все стремительно промелькнуло у него перед глазами. Прямо перед ним, между колоннами, на стене, парадный портрет злобной и язвительной баронессы де Рей. Слева прелестная вьетнамская фарфоровая статуэтка, которую он снес одним движением локтя. На плиточном полу вскрытые упаковочные коробки, груда чемоданов, раскрытый сапожный нож… Он бросился к двери и одним махом пролетел восемь ступенек, ведущих в подвал. Редкие окна этой холодной части огромного дома находились как раз на уровне сада, как иллюминаторы каменного корабля, идущего ко дну. В ранний утренний час окна пропускали лишь призрачный свет. Потом луч фонарика отразился в зеркале. Стефан замер. Пальцы его потянулись к трем глубоким царапинам на лице и скользнули вверх, к заплывшему, слезящемуся левому глазу. В глухой ярости он саданул кулаком по зеркалу. И его отражение в рыбацком непромокаемом костюме цвета хаки взорвалось, словно граната. Он побежал дальше по коридору, вдоль идущих по стенам труб. Желтоватый луч фонарика выхватывал из темноты ряды мясницких крюков, свисавших с потолка. Справа громоздилась груда каких-то бесформенных волосатых предметов, брошенных на съедение времени. Головы. Десятки отрубленных голов, десятки застывших в последнем крике лиц. Стефан в тревоге посмотрел наверх. На первом этаже раздался шум, затопали легкие шаги, кто-то пробежал. Он обернулся, и от него с шипением быстро метнулась в сторону какая-то тень. Кот, его собственный кот не узнал хозяина. Гонимый страхом, он помчался мимо полутемных комнат, возникавших то справа, то слева. В одной были собраны глазные яблоки, стояли банки с ногтями и прозрачные пакеты, туго набитые волосами. В другой были расклеены афиши фильмов: «Муха» Кроненберга, «Техасская резня бензопилой» Хупера, «Кошмар на улице Вязов» Уэса Крейвена. Ну вот он и добрался. Вот она, предпоследняя комната. Перепрыгнув через провода, угольные брикеты и битые кирпичи, он бросился к винным бутылкам. И все остальное вокруг него исчезло: не было ни побега, ни смерти, ни крови. Сейчас самое важное – как стоят бутылки. Стефан застыл перед стеллажом с алкоголем. Луч фонарика осветил первый ряд, и с особой тщательностью – то место, где находилось бордо урожая 1996 года. Во втором ряду стояли бутылки с бургундским урожая 1999 года. Бордо сверху, бургундское снизу. Не может быть. Он вгляделся еще раз. Бордо сверху, бургундское снизу. Тогда фонарик выпал у него из руки и снизу, с полу, осветил следы от уколов на правом предплечье. Один след был лиловым, почти черным. Видно, игла сломалась и застряла в теле. В отчаянии он упал на колени, застонал, как загнанный зверь, и заплакал, уткнувшись лбом в землю, набрав пыли в нос и рот. А потом вдруг вскочил от внезапно охватившей его ярости. Стефан шагнул к стопке угольных брикетов, на которой лежал кусочек мела, схватил его и принялся вслепую что-то писать на кирпичной стене. Какие-то слова, фразы, еще и еще. – Когда? Когда же ты все это прочтешь? Мел быстро раскрошился, и под конец Стефан, казалось, писал голыми пальцами. Он не увидел, не услышал, как в этот момент у него за спиной возникла чья-то массивная фигура и направила на него пистолет. Цикл повторился. 2 Четверг, 3 мая, 6:32 Стиснув зубы, Вик Маршаль нажал кнопку мобильника и отсоединился. В темноте маленькой спальни он ощупью нашарил рубашку, черные джинсы, ремень «Леви Страус», кожаную кобуру, висевшую на ручке гребного тренажера, и открыл дверь в гостиную. Волна мягкого света залила линолеум. Булонь-Бийанкур[1] просыпался под утренним солнышком. – Звонил Мортье, – сказал он, услышав, что кровать скрипнула. – Ну и?.. – Хочешь знать, что сказал напоследок этот придурок? Голос его стал строже и суше: – «Давай шевелись, V8, дел невпроворот. Но сначала я бы тебе посоветовал как следует позавтракать». – V8? Вик в полутьме натягивал джинсы. – А я тебе не говорил? – Ты вчера поздно вернулся… – Это их последняя хохма, они меня так прозвали. V8 – восьмицилиндровый двигатель, где куча клапанов[2]. Селина зажгла ночник, села на постели и откинула набок длинные черные волосы. Вик смотрел на нее с нежностью. Он любил это чисто женское движение, неуловимый поворот головы, который делал ее такой желанной. Она потянулась, как кошка, подняв руки ладонями к потолку. – Все путем? Вик перешагнул через пока не вскрытую коробку с детской коляской, обогнул мраморный шахматный столик и присел на постель рядом с Селиной. – Несмотря на мерзкую тесноту? – Несмотря на мерзкую тесноту. – Нынче знаменательный день. Они подключают меня к делу. Настоящее кровавое преступление в Сент-Уан. Похоже, что… Перехватив тревожный взгляд жены, он предпочел сменить тему: – Ты не знаешь, где мои кроссовки? – Кроссовки? – Они все носят кроссовки, вся бригада. И постоянно меня подкалывают, все не могут решить, какое у меня будет прозвище: V8 или Малдер. – Тебе незачем под них подстраиваться в одежде, милый. – Я просто хочу прижиться в бригаде, только и всего. Он наклонился и ласково погладил Селину по животу: – Сегодня ночью я почувствовал, как она шевелится. Ты прижалась ко мне, и эта разбойница пару раз лягнула меня в спину. – Вик… У меня срок всего четыре месяца, ты ничего не мог почувствовать. Говоришь, разбойница? – Только девчонки начинают так рано лупить папочку. Еще не родилась, а уже прямо тигрица. – Это будет мальчик. Кончиком указательного пальца Вик обвел контур ее грудей. – Но ведь есть же результаты УЗИ, – шепнул он. – Этого достаточно…