– Мне никто не помогал, не было у меня никакого блата. – И тебя приняли с первого захода? Это что, прикол такой? – Я показал лучший результат по психологии. – Ах, по психологии… Ну и шел бы в психологи. Зато, кажется, в стрельбе и в рукопашном ты провалился с треском. – Быстро же разносятся слухи. – Знаешь, на одной психологии далеко не уедешь. А вот если у тебя предок сидит в Межрегиональном управлении судебной полиции, тогда… – Я уже сказал, не было никакого блата. Ван махнул рукой: – У меня тоже. Тебе не нравится прозвище V8. А меня целых три года называли Мо Вьетнамец. – Полиция и деликатность действительно вещи разные. Но ты ведь китаец? – Китаец, кореец, японец… Для них все едино. Перед тем как они залезли в «пежо», Вик хотел положить руку коллеге на плечо, но тот прожег его таким взглядом, что руку пришлось убрать. – И последнее… Что ты почувствовал, когда входил сегодня утром в ту комнату? – А тебе зачем? – А я хочу знать… каким я буду через несколько лет. Отец мне дома ничего такого не рассказывал. И тот образ сыщика, что он создал у меня в голове, наверное, никогда не существовал. – Ты что, только сейчас это понял? – Можно сказать, что так. Так что насчет твоих ощущений? Устроившись на сиденье, Ван провел пальцем по длинной трещине на ветровом стекле. – А никаких ощущений. Абсолютно никаких. Вроде бы для меня это ненормально. Вроде бы я парень общительный и всегда готов позубоскалить… А тут… Он вытащил из кармана пачку сигарет и сказал: – Я заметил, ты все время таскаешь в кармане коробок спичек. Старая привычка, что-то вроде соски или леденца от рака? Вик вытащил и открыл старый коробок: – Тут две спички. Одну я зажег, когда выкурил последнюю сигарету в день свадьбы. – А другая? – Другая целая и много что означает. Если мне когда-нибудь захочется закурить, я открою коробок, чиркну спичкой, и тогда ко мне придет осознание серьезности этого поступка. Ван нажал на колесико зажигалки. – А твой старик курит? – Смолит целыми днями. – Все мы смолим. Это отбивает желание без конца до крови оттирать руки. И если отец ничего тебе не рассказывал, так это для твоего же блага. Чтобы ты поверил, какая у нас замечательная работа. 6 Четверг, 3 мая, 12:58 – Можно я зажгу свет? – спросил Вик. – Не надо. Оставьте как есть, я не люблю света. Жюльетта Понселе ютилась в тесной квартирке на юге Парижа. На три четверти закрытые ставни погружали гостиную в холодный полумрак. Мо Ван устроился на неудобном металлическом стуле и, сложив руки на коленях, внимательно разглядывал собеседницу. – Вы собирались вот-вот переехать в квартиру Аннабель Леруа, я правильно понял? Жюльетта была накрашена а-ля Мерилин Мэнсон, и лицо ее выглядело болезненно-белым. Когда Ван посмотрел ей в глаза, у него возникло впечатление, что он проваливается в две мрачные пещеры, выдолбленные в меловой скале. Странно, но это создание, с повадками и макияжем го́тов, не пролило ни одной слезы, узнав о смерти подруги. – У нас все было серьезно. Мы познакомились в январе, и Анна сразу на меня запала. Ван не смог скрыть удивления, и его выпуклый лоб перерезали три недобрые морщины. Жюльетта это заметила: – Вас поражает, что девушка с ее внешностью обратила внимание на такую жирную корову, как я? – Это уж кому что нравится… Жюльетта наморщила нос: – Это от вас так воняет? – Из китайского ресторана, – парировал Ван. Стоя позади него в полумраке, Вик едва заметно улыбнулся. Краем глаза он изучал обстановку в гостиной. Преобладали кожа, металл и винил. Имелись CD-диски «Gradle of Filth», «Paradise Lost», «Opeth»[10], много «дет-метала»[11]. Но не было в этом логове никаких признаков того, что его хозяйка снималась в садомазохистских порно. – А вы? Вы тоже на нее запали? – поинтересовался Ван. Стоило ей отвести глаза, как сыщик буквально впивался в нее взглядом, стараясь уловить каждую деталь: неподвижно стиснутые руки в кожаных перчатках, движения плеч, напряженную шею, трепетание век. – Поначалу Анна была не в моем вкусе. – А какой он, ваш вкус? Жюльетта наклонилась и провела рукой в перчатке по его лицу, словно давая понять, что с ее вкусом и так все ясно, и кресло при этом движении скрипнуло под ее необъятной тушей. – А как по-вашему? Ван обернулся к Вику и приглашающе постучал пальцами по соседнему стулу. Тот уселся и вытянул ноги. – Тогда зачем вам была Аннабель, если она не в вашем вкусе? – продолжал Ван. Жюльетта ответила не сразу. – У нее водились деньги. И эти деньги позволили бы мне вылезти из дерьма, в котором я живу. У Вана нарастало чувство, что он разговаривает с холодным куском мяса. Холодным и алчным. Под густым слоем макияжа лицо ее было довольно-таки безобразно. – Разве ваше занятие не приносит дохода? – А какое такое мое занятие? Для допроса Ван, по его словам, выбрал форму «no limit», иными словами, «никаких границ». При таком допросе можно было, как в покере, идти ва-банк. – Я тут немного пошарил по Интернету… Так вот, вы связываете мужиков, мочитесь на них, а потом бьете ногой по яйцам. Я правильно излагаю? Видимо, слова Вана сработали, потому что Жюльетта адресовала тонкую улыбку уже не ему, а Вику. Молодого лейтенанта эта улыбка просто пронзила. Он сглотнул слюну и, силясь говорить решительным голосом, повторил вопрос коллеги: – То, чем вы занимаетесь, не приносит дохода? – Это к делу не относится. – Как это «не относится»? – снова вступил Ван. – Анну убили, а вы меня спрашиваете о вещах, которые не имеют к этому никакого отношения. Пользуетесь случаем, чтобы удовлетворить свое нездоровое любопытство? – Ну вы же знаете, каковы мужчины.