«Своими» было несколько ребят, с которыми скентовались в первые месяцы службы. Цезарь, Баха, Халк, Ака и Скиф, то есть я. Точнее Юрка, Бахыт, Колян, Славка и Олег, но имена на службе не приживаются никогда. Про Юрку, я уже говорил, почему Баха, тоже, думаю понятно. Халком мы звали Коляна, из-за его габаритов. Приключения зеленого гиганта показывали в кинотеатрах добрые два века. А со Славкой смешная история. Его, при поступлении, провожавшие пару раз «Ака» назвали. Он потом нам пояснял, что в детстве долго не разговаривал, только произносил все время «ака», «ака», «ака». Так его и прозвали во дворе. Разумеется, и мы стали так звать. Через полгода, на посещении, его мать услышала, как мы его называем, устроила скандал. — Не зови его так! Он Слава! Под раздачу попал Баха, стоявший по ту сторону забора и по неосторожности обратившийся привычным именем к Славке. Поначалу опешивший от такого напора, Бахыт сменил растерянность на ехидную ухмылку. Ничего не отвечал, просто ухмылялся и смотрел на разгневанную родительницу, пока красный от стыда «Ака» — Славка не попросил его уйти. Баха ушел. Тощий, ехидный, драчливый, к вежливым просьбам относился с пониманием. Он был первым убитым из нашего выпуска. Погиб через год после окончания учебки. При распределении попал в 50-ю отдельную штурмовую бригаду. Они были в патруле. Здесь на Земле. Где-то у реки Хунза, в миротворческой миссии. На границе Индии и Пакистана. БМД-27, машина на воздушной подушке. Баха спрыгнул с нее прямо на мину. Мина старая, на металл над собой не сработала, а на прямой контакт — да. Бахе оторвало ногу, спасти не успели, умер от потери крови и шока. Перед смертью долго ругался, как нам говорили. Первым, но не последним. Меня прозвали Скифом не сразу. Четыре года в кадетском, я был «Дикий». Это в разговоре опять всплыло, что я «из леса». И в учебке первые несколько дней, звали «Дикарем». Потом прапорщик Чемерис, знакомился с нами перед строем. «Кузнецов» — прокричал он. И на мое «я», прозвучавшее неожиданно громогласно, назвал меня «Кузнечик зычный». Полдня я был «Кузнечиком». Вечером того же дня выяснилось, что «Кузнечик» в прошлом году уже был, и чтобы избежать путаницы, меня спросили, что-то вроде «а, так, по жизни ты кто?». — Да вроде, как «дикий», — подсказал кто-то из знакомящейся толпы цвета хаки. — Не-а. На «дикого» он не похож. — Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно, — кивнул я. — Чего?!! — Ну, как же? — напомнил я, казавшуюся мне широко известной строчку, — да, скифы — мы! С раскосыми и жадными очами! Так и прижилось — «Скиф». Хотя я чуть было не стал Блоком. Глава 11 — Скиф! Ты чего творишь?! Мы не заведемся!! Ключа же нет!! Я влез в надстройку рубки катера и шарил руками по приборной панели, пытаясь разобраться в выпуклых светящихся дисках. Картинка напоминала полутемную стойку бара, заполненную подожженными коктейлями. И музыка! Выстрелы мелодию выводят! Что значит, быть под наркотой. Обезболивающее, вместе со спидами. Где-то между указателями положения руля, скорости и эхолотом, должна быть кнопка, снимающая блокировку двигателя. Знаю, я эту модель. Простейший экраноплан. Не нужен здесь ключ. Просто тумблер блокировки. Мозги продолжали работать в ускоренном темпе. Пузатый катер «Erpeton — 510 so». Обтекаемый и с крыльями из каждой выпуклости. Недорогой, массовый, но с отличной скоростью. В отличие от базового «Erpeton — 510», упрощенная модель. Младенец справится с управлением. В учебке курс был, как такие водить. — Есть!!! — заорал я, щелкая переключателем, — прыгайте! Мотор заурчал. Плавно, но шумно. Пацаны заскакивали на борт. — Здесь рация рабочая! Ефим, свяжись с орбитой! Зазвенело разбитое стекло рубки. Пули шли высоко. Автоматные очереди длинные и стволы у стрелков задирало. Но свистело над головой. Было весело. Да-да! Это потому, что я обдолбан. Катер оторвался от пристани и обдав пенной волной береговые кусты поплыл… нет, полетел по реке. Я взглянул в зеркало заднего вида. Плохо наложенные бинты на плече и на голове трепетали на ветру как флаги. Рожа опухшая и перекошена. Рванные клочья кожи собрались в гармошку и пробиваются сквозь повязку. За спиной автомат, на плече медицинская сумка. Красавчик! — Кострома, я Ручей, ответьте. Кострома, я Ручей, ответьте… Ефим терзал рацию. — Наверное, глушат. Нет ничего. — Да не могут здесь глушилки работать! Между собой-то они связь держат. Продолжай! — Куда плывем-то? — спросил Вжик. — Подальше отсюда! — Кострома, я Ручей, ответьте. Строительная площадка осталась позади, светлое пятно среди ночи уменьшалось с каждой секундой. Мы плыли уже пять минут, когда к шуму двигателя прибавился новый звук. Гражданские конвертопланы обычно тихие, но Twister 5707 — армейский реактивный тилтротор. Визжащий звук царапал воздух, казалось, что в гулкой трубе заперли сварливую тетку, и она там ругается с пылесосом. Цезарь подскочил ко мне и стал сдирать автомат с плеча. — Как они быстро! — Вот теперь хана! — прокричал Ака. — Чего они прицепились?! — Не могут нам дать уйти. Понимают сколько мы рассказать можем. Тилтротор приближался на немыслимой скорости. Цезарь пальнул в него и даже попал. От стального бока мелко брызнуло. Стаканыч забрал автомат у занятого рацией Ефима и тоже стрельнул. — Бестолку. Там и стекло бронированное. Эта херня летучая даже РПГ выдержит! Не знаю, что там рыцари в древности испытывали, когда выходили на бой с драконом, но у меня была смесь страха с восторгом. Я чуть было не повернул катер этой штуке навстречу, но наркотическая эйфория мозги отключила не полностью, и я сдержался. Твистер догнал нас, но огонь не открывал. Просто завис над нами и летел над рекой, не отставая. Со стороны могло показаться, что мы змея запустили, а теперь орем от восторга. Пацаны еще пару раз пальнули, но скорее для острастки. — А он чего не стреляет? — спросил Стаканыч. — Катер берегут, что ли? — Представь, какие они понесут убытки, если дадут нам уйти. Один залп с орбиты и всей этой стройке конец. Катер, в сравнении, такая мелочь, что говорить несерьезно. Дело в чем-то другом. — А в чем? — А я откуда знаю?!! — Ефим? Чего рацию бросил? — Бесполезно. Не отвечают. — Давай, я, — Ака взял у него трубку, — Кострома, я Ручей, ответьте. Кострома, я Ручей, отве… — Ручей, Кострома слушает, — донеслось вдруг из динамика. — Кострома, я Ручей, докладываю, — Ака обхватил трубку, будто певец, страстно напевающий любовную балладу в микрофон, — разведывательный отряд уничтожен. В живых осталось шестеро бойцов. Были взяты в плен, бежали. Уходим по реке на катере. Противник преследует нас на конвертоплане, модели Твистер, срочно требуется эвакуация! На том конце провода замолчали. И их можно понять. Такую информацию переварить надо. Ушли с дикарями воевать, а тут катер, реактивный конвертоплан, да еще и отряд уничтожен. — Ручей, повторите. Ака повторил, проорав все то же самое и добавив под конец — «пеленгуйте!» Ну и еще ругань. И тут Твистер дал залп. Пулеметные очереди с обоих бортов били из-под поворотных движителей. Несмотря на то, что бил в упор, метров с десяти, все остались живы. Собственно, выстрелы не повредили даже катер. Твистер метился в речку. Частые брызги от пуль будто вскипятили освещенную прожекторами воду по бортам катера. Промазать с такого расстояния даже слепой не смог бы. Он бы просто на звук ориентировался. Значит, убивать нас не хотели. Предупреждают. Я высунулся из кабины и обматерил летающую хрень над головой. Хрень ответила огнем с правого борта и легким поворотом крыла. Нас явно пытались направить к берегу. В разбитую кабину залетал ветер. И сквозь острые углы осколков стекла, я увидел, что река кончается. Вместо глади воды ночное небо за близким горизонтом. — Кострома, я Ручей! Вы пеленгуете?!!