— Это бред! — она замерла снова, впившись в веревки. Мне нужно было найти правильную тему. — Я никогда не видела твою корону, Мона. Расскажи о ней. Думаю, там был жемчуг? — Двенадцать жемчужин, как на знамени, — хорошо, она снова шла. — Белая, из серебра. А по форме похожа на волны. Я не очень-то разбиралась. — И с ней идут украшения? Она прошла половину пути. Но тут поднялся ветер, и канат закачался под ее ногами. Она вскрикнула, согнула ноги, пытаясь зажать веревки под руками. Я пыталась придумать подходящую тему. — Ты сказала, твой народ поет над водой. Когда вы это делаете? — Во время солнцестояния, в другие праздники… Надводный пир, например. Свадьбы, похороны, — она зажмурилась. — Встань, Мона. По шагу за раз. Она выпрямилась и подвинулась вперед, не открывая глаза. — Один начинает, — сказала она без вопросов. — Они стоят на лодке посреди озера, у них зажжен фонарь. Лодки вокруг них подхватывают песню, когда слышат ее, зажигают при этом фонари, — она шагала, набирая скорость. Глаза все еще были закрыты. — Песня добирается до берегов, пока все острова не озаряет свет, музыка звенит над водой, — ветер налетел снова, она судорожно вдохнула. — Ты хоть раз начинала песню? — спросила я. — Посреди озера? — Один раз. На похоронах матери. Ох. Плохая тема. Я хотела сменить ее, но, к моему удивлению, Мона продолжала: — Она просила перед смертью не делать этого. Она считала, что лучше не делать то, чего не сделаешь хорошо. «Никто не идеален, но королева должна вести себя идеально», — я вскинула брови, но она не смотрела. — Она не хотела, чтобы я, только став королевой, опозорила себя. Она думала, что я от горя не смогу запеть. — А ты? — удивленно просила я, забыв, что должна манить ее идти по мосту. — Конечно, я смогла. Но я знала, что смогу жить по ее девизу. Я знала в тот миг, что почитать ее смогу, действуя идеально в глазах всех, — она двигалась, сосредоточенно хмурясь. — И я так сделала. Я отогнала все, я вела себя так, как она всегда учила меня, и запела. Запела хорошо. Идеально, — ветер раскачивал канат, но теперь она ровно двигалась и не замечала. — Мои родители были старыми, когда я родилась. Годами они пытались родить наследника, и я появилась. А потом Кольм через год, а там — сюрприз! — Арлен. Три ребенка родились внезапно у стареющих правителей. С первого моего вдоха все знали, что я займу трон ребенком. И мама готовила меня. Она дала мне все, что требовалось для правления страной — как себя вести, как править, когда доверять другим, а когда — себе. Она не хотела, чтобы кто-то правил за меня, потому что я слишком наивна, чтобы делать это сама. Я тихо слушала, потрясенная словами, льющимися из ее рта. Ветер свистел, я не была уверена, слышали ли ее с другого конца Кольм и Арлен. — Она заставляла меня произносить речи на совете, — продолжала она. Глаза Моны были все еще закрытыми. — Она заставляла меня разбираться с некоторыми делами. Как-то раз один житель спорил с другим, поджег его пристань, и она заставила меня решить, каким будет наказание, она заставила меня зачитать вердикт при нем. Мне еще не было одиннадцати. Она заставляла меня требовать уважения к себе, потому что она знала, что, когда умрет, больше никто это для меня сделать не сможет. — Мона, — сказала я. — Ты это сделала. Она вздрогнула и открыла глаза. Она стояла на краю моста, ее ноги были у прочной земли. Мона осторожно сошла с каната, отпустила веревки. Она смотрела мгновение на землю между ног, а потом возмущенно посмотрела на меня. — Это был низкий прием, — сказала она. — Но ты же перешла? — Арлен за ней уже забрался на мост. Он сжал веревки так, что побелели костяшки, как его сестра, и пошел вперед шажочками. Я посмотрела на Мону. — Итак. Я теперь немного понимаю, детства у тебя не было, да? Не было времени представлять русалок или драконов, ведь ты была занята написанием законов. Может, потому ты так скептически относишься к Свету. Это слишком похоже на сказку. — Хватит, — холодно сказала она. — Я сказала слишком много. Арлен покачивался на мосту, притягивая веревки к поясу. — От себя, Арлен, — крикнула я. — Отталкивай, — я показала руками. — Не тяни веревки к себе, — я повернулась к ней, склонив голову. — У тебя ведь не было много друзей? Только союзники. — Я сказала: хватит, — ледяной барьер вернулся. — Не дави на меня, Мэй, — она указала на овраг. Арлен почти дошел. — Ты должна выполнить работу, ты еще не закончила. Думай об этом, а не комментируй. Но я делала работу, нравилось это ей или нет, но ее монолог делал работу чуть проще. Теперь я чуть лучше знала, с кем имею дело. Я взяла Арлена за руку и помогла ему спуститься. Он вытер пот со лба дрожащей рукой. Кольм шагнул на канат. Он делал мелкие шаги, как его брат и сестра, но его хватка на веревках не была такой крепкой. — Все хорошо, Кольм? — крикнула я. — Да. Он перешел, почти не качаясь. Как только он присоединился к нам, я повела их в лес, показывая им, куда наступать, чтобы не оставить след разрушений. Мы осторожно двигались по лесу, старались уйти подальше от моста. Когда мы ушли достаточно далеко, я остановила нас. — Неплохо, да? — спросила я. Мона оглядывалась на лес, словно окружение ее злило. — Идем дальше. Я повернулась к склону, задумываясь, отомстит ли она мне за то, что я услышала немного того, что скрывалось под ее короной. ГЛАВА 6 Следующим утром густой туман окружил место нашего ночлега. Он окутал деревья, растекался, как ручей, давя на нас одеялом. Я медленно проснулась от неприятно тяжелого воздуха. О, как же мы ругались в лесной страже на влагу — как от этого ржавели ножи, портилась еда. Но теперь я была рада этому ощущению, как старому другу, наслаждалась каплями на коже, в волосах. Туман скрывал нас. Я глубоко вдохнула влажный воздух, но мои тихие мысли разбил некоролевский стон. — О, реки к морям, это отвратительно! Я открыла глаза и увидела, что Мона сидит и отцепляет мокрый плащ от кожи. Волосы выбились из ее косы и прилипли к влажному лицу. Я провела руками по своей голове, а она вскочила на ноги, убирая волосы с лица. Арлен потянулся с гримасой, протирая глаза. Он открыл рот и высунул язык, словно пробовал воздух. — Только не говорите, что у озера утром нет тумана, — сказала я удивленно, глядя, как Мона идет к ручью. — Не такой, — сказала она, кривя недовольно губы. — У нас есть туман, легкий, прохладный, освежающий. Этот как суп. Фу, — она расплела косу, и пряди волос упали волнами. Она склонилась у воды и умывала лицо. Кольм тоже сел, провел пальцами по своим волосам. Они торчали от влажности. — Как только мы вернемся к озеру, — заявила Мона, наливая пригоршни воды на волосы, — я нырну в канал между Черным панцирем и Лунным дном, пока меня не очистят. — Я найду Сорчу, — сказал Арлен, вздохнув, растянув руки, лежа на спальном мешке. — Я подхвачу ее на руки и поклянусь, что нас больше не разделят. — Она презирает тебя, балда, — рявкнула Мона. — Ну, — сказала я, приподняв бровь, — кому-то утром давит корона. — Мне надоели эти гадкие горы, — сказала она. — Надоело просыпаться мокрой и в грязи, надоело, что по мне бегают жуки, пока я сплю. Конечно, ваш король хочет забрать Люмен. Я бы тоже хотела быть в другом месте, если вы с таким сталкиваетесь каждое утро. Я приподнялась на локте, нахмурившись. — Ты говоришь не как та, что хочет восстановить союз между двумя странами. — Я не очень-то надеюсь на союз, — она шмыгнула носом. — Я хочу безопасности для Люмена, и чтобы твой народ оставил нас в покое. Поверь, я не хочу связываться с Сильвервудом, как только мы переберемся через гору. — Почему ты думаешь, что король просто оставит вас в покое? — спросила я. — Или хочешь покорить его? Она отряхнула юбку. — У меня есть несколько планов, но я о них тебе не расскажу. Я недовольно смотрела на нее. — Я могу вас бросить. Здесь, сейчас, не переживая ни секунды. Не думаешь, что это помешает твоим планам? — Хорошо, — сказала она. — Бросай нас. Вернись и чини неводы морскому народу или чисть конюшни народу холмов. Может, ты накопишь себе на новые сапоги, пока эти не развалятся, хотя тебе придется голодать какое-то время. — У вас крохотные шансы добраться до озера отсюда, как ты не поймешь? Вас за три часа сцапает лесная стража. — Меньше. Мы не можем перейти горы без тебя, так что и пытаться не будем, — она встала, пошатнувшись, но с гордым видом. — Я сложу влажные ветки и разожгу большой дымящийся костер, и, когда меня отведут к твоему королю, я скажу ему, где мы оставили тебя, чтобы его скауты поймали тебя. Что с тобой сделают, поймав? Казнят, да? Я села, потрясенная ее наглостью, кипя от гнева, пока она разыграла спектакль из плетения волос в корону. Арлен все еще лежал на земле, смотрел перед собой, подняв брови до волос. Кольм сонно почесывал бороду. В тумане пело несколько птиц, заполняя звуком пространство между нами. — Что ж, — сухо сказала я, — похоже, придется продолжать, да? Она отошла от ручья важной поступью. — Да. Но я сперва поем, а потом уже мы пойдем. Не самое приятное начало дня. Мы съели в ледяной тишине по горсти кожуры фруктов, все избегали смотреть друг на друга. Солнце золотыми пиками проникло между деревьев, но не сжигало туман, а подогрело его, и мы мокли от влаги в воздухе и потели, еще не сойдя с места. После жалкого завтрака Мона пополнила флягу в ручье, Арлен отошел за камень, а Кольм свернул веревку и завязывал наши мешки с едой. Мне впервые за время путешествия было нечем заняться. Он молчал, совал припасы в своей мешок и затягивал его. Было ли это безмолвным извинением за резкие слова сестры или старания ускорить наше движение, я приняла это и молчала. Может, если бы я оказалась с ним подальше от его брата и сестры, я бы тоже извинилась за то, что перегнула палку с Моной, но не перед ней. Когда все были готовы, мы пошли по склону. Лес стал гуще, тень — темнее, и мы шумно дышали, поднимаясь среди деревьев. Туман медленно рассеивался, хотя воздух все еще был влажным. Мона шла сразу за мной, и я порой отпускала ветки и слышала ее возмущенное цоканье, когда они задевали ее лицо. Это было по-детски, но приносило мстительное удовольствие.