Петронилла посмотрела на нее вызывающе. – Я люблю его. – В ее голосе звучала свирепость. – А ты ничего не знаешь о любви. – Поверь мне, знаю, – с горечью ответила Алиенора. – Потому что я люблю тебя, а ты только что разбила мне сердце. Подбородок Петрониллы дрогнул, и она тихо всхлипнула. Рауль повернулся к ней и осторожно накинул ей на плечи плащ. – Тебе нельзя здесь оставаться, любовь моя, – сказал он. – Они этого не допустят, и, так или иначе, все уладится. Ступай с королевой. Все будет хорошо, поверь мне. – Он посмотрел на Алиенору: – Не вините ее, мадам. Это моя вина. Алиенора не могла заставить себя ответить ему, потому что ее душили ярость и стыд. Ведь она тоже была виновата. Она должна была предвидеть; должна была понять. – Пойдем, – резко сказала она Петронилле. – Не пойдешь по своей воле, стражники тебя заставят. Петронилла дрожала с головы до ног, однако смогла собраться с силами и поднялась с кровати. Она прошла мимо собравшихся священников с высоко поднятой головой. Алиенора последовала за ней, тоже не глядя на духовенство. Это были стервятники, которые только и ждали возможности попировать на месте убийства. – Ты понимаешь, что ты наделала? – набросилась Алиенора на сестру, едва за ними закрылась дверь ее покоев. – Как мы сможем замять этот скандал? Так бы и вытрясла из тебя всю душу! – Я люблю его, – повторила Петронилла и сложила руки под плащом, обняв себя за плечи. Ее голос дрогнул. – И он любит меня. – Тебе это только кажется, – сурово отрезала Алиенора. – Ты еще ребенок, и он соблазнил тебя. Голос Петрониллы зазвучал пронзительнее. – Это не так, не так! И я не ребенок! – Тогда перестань вести себя как дитя! И долго это творилось у всех под носом? Долго ты всех обманывала? Та ночь в Тальмоне – та салфетка. Ты была с ним, верно? – А если и так? – Петронилла выставила подбородок. – Это была лучшая ночь в моей жизни. Он заботится обо мне. А ты нет. Тебя волнует только твоя королевская репутация. Каждое слово Петрониллы било Алиенору наотмашь. – Даже если забыть о моей королевской репутации, я доверилась Раулю де Вермандуа; он предал мое доверие и покрыл позором и себя, и тебя. Он годится тебе в деды – в отцы уж точно. Ты позволила Эмери де Ньору стать козлом отпущения и понести наказание за то, чего он не совершал. – В голосе Алиеноры звучало отвращение. – Как ты думаешь, что сказал бы наш отец, узнай он об этом? Думаешь, он бы одобрил? – Он ушел и бросил нас! А раз уж мы заговорили о предках, то наши бабушка и дедушка не беспокоились о том, что о них подумают. Они жили и любили как хотели! – И с тех пор за это расплачиваются другие – в том числе и ты, взявшая с них пример. – Лучше пусть я буду как они, чем сохнуть никому не нужной! Звонкая пощечина поставила точку в этом обмене мнениями. Ладонь Алиеноры горела от удара, а след на лице Петрониллы из белого превратился в красный. Вздрогнув, Петронилла обратила на сестру взгляд, полный ненависти, страдания и яростной бравады. Алиенора увидела перед собой раненого зверька, который забился в угол, но готов сражаться до конца и забрать с собой врагов. – Что с нами стало? – прошептала Алиенора. – Мы же сестры… Неужели мы стали врагами? Нам их и без того хватает, неужели мы станем рвать друг друга на части? Ярость битвы угасла в глазах Петрониллы. Она горестно всхлипнула, затем еще раз и еще, словно от ее тела отрывались маленькие кусочки. – Петра… – Алиенора не могла вынести вида страдающей сестры. Она притянула ее к себе и крепко обняла. По лицу Алиеноры потекли слезы, Петронилла всхлипывала. Бедная девочка так одинока и беззащитна! Кастрировать этого де Вермандуа и то будет мало! Когда буря стихла, Алиенора отвела Петрониллу к камину, дала ей салфетку, чтобы вытереть слезы, и налила им вина. – На что ты рассчитывала? – спросила она. – Рано или поздно это должно было всплыть. Такое в тайне не удержишь. – Мы жили сегодняшним днем, – фыркнула Петронилла. – Будущее не имело значения. – Будущее всегда имеет значение. Петронилла подняла правую руку и протянула ее Алиеноре, раскрыв ладонь. – Почему ты не можешь просто оставить нас в покое? Мы с Раулем уедем куда-нибудь. Ты могла бы поселить нас где-нибудь в Аквитании. Там о нас позаботятся. Никто ни о чем не узнает. Алиенору пронзила острая боль и разочарование. – Все узнают. Ты живешь в мечтах. Если вы забываете о мире, это не значит, что мир забывает вас. Вы с Раулем де Вермандуа не можете просто исчезнуть в деревне, как пара крестьян. Петронилла мятежно воскликнула: – Ты – королева Франции, ты можешь все устроить. У тебя своя жизнь и муж. Почему мне нельзя так же? Алиенора в недоумении уставилась на Петрониллу. – Рауль не может на тебе жениться. Он женат на племяннице Тибо Шампанского. У него есть ребенок. А то, что сделала ты, называется блуд и прелюбодеяние. – Он не любит свою жену, он никогда ее не навещает. – С Раулем тебе не найти счастья. – Откуда тебе знать, как найти счастье? – спросила Петронилла. – Ты можешь посмотреть мне в глаза и сказать, что счастлива с Людовиком? – Моя жизнь сложилась иначе, и мы сейчас не говорим обо мне и о Людовике. – Ха! – Петронилла поднялась со скамьи и зашагала по комнате, потирая руки. – Делай что хочешь, но я ни за что не передумаю. «Как все запутанно», – подумала Алиенора. Вначале она полагала, что сдерживает мелкий скандал, девичьи пакости, но теперь все раздулось в огромный скандал, какого не скроешь. Она надеялась, что сможет отправить Петрониллу в женский монастырь в Сенте, но это было бы все равно что бросить дикую кошку в голубятню. Если бы она только видела, что происходит у нее под носом, но теперь уже слишком поздно. Непоправимое свершилось. 17 Париж, осень 1141 года Двор, ощутимо притихший, прибыл в Париж после недели непрерывного путешествия по тяжелым осенним дорогам. Рауля держали под охраной, ему разрешили ехать верхом на собственном коне, но Людовик его сторонился. В ту первую ночь в Пуатье они поговорили на повышенных тонах, точнее, Людовик кричал, а Рауль молча слушал, сгорая от стыда, и с тех пор они не разговаривали. Взяв пример с Людовика, остальные придворные отвернулись от Рауля, так что, хотя он и ехал рядом, его будто не замечали – и это притом что он был душой и сердцем долгих путешествий, развлекая всех своими историями и шутками. Петрониллу держали под надежной охраной, она ехала в паланкине далеко от того места в кавалькаде, где находился Рауль. По прибытии в Париж Рауля проводили в покои и посадили под домашний арест, а Петрониллу привели в комнаты Алиеноры и не давали возможности общаться с возлюбленным. Она по-прежнему оставалась упрямой и неприкаянной, но из-за задернутых штор балдахина до Алиеноры доносились рыдания сестры, и, несмотря на клятву оставаться безучастной, ее сердце разрывалось от сочувствия и боли. – Людовик, могу я поговорить с тобой наедине? – спросила Алиенора. Он поднял голову от документа, который читал. – О чем? – О деле. Он колебался, а затем приказал всем покинуть комнату. Подойдя к окну, Алиенора указала на мягкие сиденья широкого подоконника. – Посидишь со мной? – Рядом стоял графин, и она налила вино в два кубка. Он вздохнул и бросил свиток на стол. – Что такое? – Он сложил руки перед собой и не шевельнулся, чтобы присоединиться к ней. Она потягивала вино. Его привезли из Аквитании – Алиенора вспоминала вкус Бордо. – Я все думала, что делать с Петрониллой и Раулем. Не держать же их под замком до конца дней. Людовик пожал плечами. – А почему я должен их жалеть? Они тяжко согрешили против Господа и предали нас с тобой. Если ты пришла, чтобы оправдывать их, то напрасно. Такая мелочность ее возмутила. – В чем бы мы их ни обвиняли, это ничего не решит. Я согласна, что они должны покаяться, но надо как-то возвращать их к делам. Рауль нужен тебе в совете, а Петронилла не может доживать свои дни на вершине замковой башни. Некоторое время Людовик сосредоточенно рассматривал свои ногти. В конце концов он вздохнул и, оставив кресло, присоединился к ней у окна. – Если Рауль и твоя сестра исповедуются и проведут время в покаянии и размышлении о своем грехе, я подумаю, что можно сделать. – Спасибо. – Алиенора опустила глаза, понимая, что лучше немного уступить, подыграть супругу. Она подозревала, что Петронилла ничуть не раскаивается, но если она сможет притвориться раскаявшейся, то, возможно, найдется и выход. Помолчав, она задумчиво произнесла: – Будь мы обычными людьми, все было бы проще. Петронилла и Рауль могли бы пожениться и жить дальше. Людовик нахмурился.