Дрожащими руками он поднес чашу к губам и отпил глоток, пока она стояла на коленях, чтобы закончить свое дело. Поднявшись, она коснулась его лба, чтобы проверить, нет ли лихорадки, но он оттолкнул ее руку и тут же раскаялся. – Мне нужно отдохнуть, – пробормотал он. – Вот и все. – Но не в таком же виде. Хотя бы переоденься в нечто более подходящее для спальни, чем для конюшни. – Мне все равно, – ответил Людовик, но позволил служанкам снять с него испачканную одежду. Алиенору снова охватил ужас. Если его верхняя одежда была грязной и пыльной, то рубашка и бриджи буквально истлели. Его тело покрывали следы укусов насекомых, а вонючая черная грязь въелась во все поры и складки кожи. Он потерял мышцы и похудел, став костлявым, как старик. Она задалась вопросом, когда он в последний раз ел нормальную пищу, и ощутила смесь отвращения, сострадания и глубокой тревоги. – Теперь я о тебе позабочусь, – успокаивающе сказала она, протирая его истощенное тело салфеткой с розовой водой. Он покачал головой. – Пустая трата времени. Он отказался надеть тонкую льняную рубашку, которую она приготовила для него, настояв на грубой сорочке из тех, что ее женщины шили для раздачи бедным. По крайней мере, она была чистой, и Алиенора уступила его прихоти. В конце концов она уговорила Людовика лечь на кровать. Он настоял на том, чтобы по обе стороны от него сидели капелланы и молились за его душу. Встревоженная до глубины души, Алиенора вышла из комнаты. Одно дело иметь дело с врагами, когда тебя защищает могущественный муж, но если Людовик потеряет власть, последствия для нее будут ужасающими. – Что с ним случилось? – спросила она Рауля де Вермандуа и Роберта де Дрё. – Почему он в таком состоянии? Объясните! Рауль устало потер указательным пальцем повязку на глазу. – Он был не в себе уже некоторое время, но то, что случилось в Витри, его доконало. С тех пор он почти не ест и не спит и, как вы видите, не отпускает от себя капелланов. – Что случилось в Витри? В письмах, которые я получала, об этом ничего не было. – Там сгорела церковь вместе с горожанами – более тысячи мужчин, женщин и детей, – сказал Роберт. Потом отвернулся и сглотнул. – Не хотел бы я снова увидеть нечто подобное или ощутить тот запах. Боюсь, от этого брат мой и повредился в уме. Он винит Тибо Шампанского и монахов Буржа, но ему кажется, что роковой факел поднесла его рука. – Вам следовало предупредить меня заранее, – сказала она. – Я бы лучше подготовилась. – Мы надеялись, что он оправится и придет в себя, – ответил Рауль. – Возможно, так и будет, раз он вернулся в Париж. – Он посмотрел на нее пронзительным взглядом. – Ночами он звал вас… и свою мать. Алиенора прикусила губу. Она не была готова к такому – даже представить себе не могла, что это произойдет, – но ей придется привести Людовика в чувство. Если она не сделает этого, другие воспользуются моментом, а у нее слишком мало союзников при французском дворе. 20 Замок Аррас, октябрь 1143 года Алиенора сидела с Петрониллой у окна в доме Рауля, в Аррасе. Снаружи листья меняли цвет, обретая ало-золотистый оттенок. Здесь Петронилла проводила время в добровольном заточении, зачав ребенка вскоре после возвращения Рауля из Шампани. – Малышу уже места не хватает, чтобы пинаться, – с горечью сказала Петронилла. – Долго ждать нельзя, иначе я разорвусь! – Она положила руку на свой вздувшийся живот. – Я и так едва могу ходить. – Ты прекрасно выглядишь, – ответила Алиенора. Лицо сестры сияло, а волосы блестели, как темный шелк. Петронилла слегка приподнялась. – Рауль тоже так говорит. – Теперь, когда папа Иннокентий умер, мы можем решить вопрос с архиепископством Буржа и вашим браком. Папа Целестин более сговорчив. Он уже объявил, что отменит отлучение Франции. Петронилла вздернула подбородок. – Мне безразлично, что говорит папа. Я знаю, что я замужем за Раулем. – Она взяла в руки шитье. – Как поживает Людовик? Алиенора скорчила гримасу. – Лучше, чем когда он вернулся из Шампани, но очень изменился. Одевается и говорит, как монах. – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Бог хочет этого, Бог хочет того. Ты даже представить себе не можешь, как многого хочет Бог! Иногда я не вижу его по несколько дней, а когда вижу, с ним невозможно разговаривать. Вот вы с Раулем непринужденно болтаете, смеетесь и целуетесь, хоть и отлучены от церкви самим папой римским. Когда я протягиваю руку, чтобы коснуться Людовика, он отстраняется, как будто я нечиста. У вас скоро будет ребенок, но как мне родить наследника Франции, если я сплю одна? Вернувшись из Витри, Людовик ни разу не ложился со мной. – Дай ему любовного зелья, – предложила Петронилла. – Подсыпь в вино немного райских зерен. – Я пробовала, но ничего не изменилось. – Тогда, возможно, тебе стоит одеться монахиней или монахом… или тамплиером. Не пробовала? Алиенора ткнула сестру пальцем в бок. – Хватит. Это уж слишком! – Неужели? – Петронилла окинула ее долгим взглядом и поднялась на ноги, прижав руки к пояснице. – Я бы так и сделала, будь в том нужда. Кто знает, возможно, вам обоим понравится. Алиенора прикусила губу. Петронилла была неисправима, и все же в словах сестры звучала тревожная правда. Запоздалое замечание о тамплиерах особенно поразило Алиенору. Людовик получал советы по фискальным вопросам от рыцаря-тамплиера по имени Тьерри де Галеран, который также был одним из советников его отца. Тьерри был евнухом, но стал им после совершеннолетия и по-прежнему излучал ауру силы и мужественности. Людовик находился под его сильным влиянием, тем более что Тьерри стал одним из стражей у его постели, призванных изгнать страх перед демонами, мучившими Людовика по ночам. Однажды Алиенора пришла к мужу рано утром и увидела там Тьерри в одной рубашке и бриджах – тамплиер умывался в тазике Людовика. Алиенора подозревала, что он и Людовик делят постель, платонически или как-то иначе, но подозрение – не доказательство, и она не могла заставить себя сделать последний шаг, чтобы все выяснить. Алиенора с изумлением смотрела на обмытую и спеленутую девочку, которую держала на руках. Ее должны были окрестить именем Изабель де Вермандуа. Кожа малышки была нежнее цветочных лепестков, волосы на крошечном черепе блестели, будто золотая монета, – девочка была прекрасна. Петронилла разродилась легко и быстро и уже сидела в чистой, свежей постели, пила вино с укрепляющими травами и наслаждалась вниманием. – Мадам, ваш муж хочет видеть вас и ребенка, – объявила горничная, которая только что приняла сообщение у двери. – Дай ее мне, – сказала Петронилла Алиеноре, отставляя чашу и указывая на ребенка. Алиенора осторожно передала маленький сверток Петронилле и с завистью смотрела, как ее сестра прихорашивается, словно Мадонна. – Передай господину, что я рада его принять, – обратилась Петронилла к служанке. Рауль переступил порог и на цыпочках подошел к кровати, что смотрелось нелепо, ведь он был таким крупным мужчиной. Он нежно поцеловал жену. Заметив, как его взгляд с удовлетворением переместился на ее налитую грудь, Петронилла тихонько засмеялась. – Это пока не для тебя, – сказала она. – Я буду с нетерпением ждать того дня, когда они откроются и мне. – Он откинул одеяло, чтобы посмотреть на новорожденную. – Она почти так же прекрасна, как ее умная мать. Алиенора оставила Рауля и Петрониллу и отошла к окну. Ей хотелось плакать при мысли о том, что у нее никогда не было и не будет такой близости и нежности с Людовиком. Он пришел бы в ужас и даже не приблизился бы к родильным покоям, не говоря уже о том, чтобы взять ее за руку и сидеть рядом с ней так скоро после родов – особенно после рождения девочки, потому что это запятнало бы его чистоту и он воспринял бы пол ребенка как неудачу. От поддразниваний, откровенной чувственности, искренней любви, пылающей между ее сестрой и Раулем, у Алиеноры перехватило горло. Петрониллу, несмотря на все сопротивление, с которым она столкнулась, судьба одарила очень щедро, и, стоя сейчас здесь, в этой комнате, на празднике радости родителей, которые были в восторге от дочери, Алиенора чувствовала себя обделенной и нищей. – Девочка, – сказала Алиенора Людовику. – Ее назвали Изабель. Людовик фыркнул: – И к лучшему. У Рауля уже есть сын от первого брака. По крайней мере, не будет ссор из-за наследства. – Но она еще может родить сына. С первым ребенком они тянуть не стали. – Этот мост можно перейти позже. У нас есть по крайней мере год отсрочки. Алиенора налила вина и поднесла мужу. Сегодня он был одет в длинную тунику из простой шерсти, окрашенную в насыщенный темно-синий цвет, на шее у него блестел большой золотой крест с сапфирами. Хотя Людовик сохранил тонзуру, волосы вокруг выбритого места отросли и ярко серебрились. После возвращения из Шампани он постепенно восстановил душевное равновесие и напоминал скорее не захудалого отшельника, а изысканного князя церкви. Смотреть на него было приятно, и, несмотря на все трудности, Алиенора все еще чувствовала к нему привязанность. А став свидетельницей семейной идиллии Петрониллы с Раулем, ей снова захотелось зачать ребенка. Это было необходимо и ей, и Франции, и ее мужу. – Я скучала по тебе в отъезде, – сказала она, положив руку на его рукав. – И я скучал по тебе, – ответил он с настороженной ноткой в голосе. – Ты придешь ко мне сегодня ночью? Он колебался, и Алиенора видела, как он перебирает все возможные оправдания, чтобы не делать этого. Она с трудом скрыла гнев и нетерпение. Петронилле не приходилось просить о подобном Рауля. – Мы должны зачать наследника, – сказала она. – Мы женаты уже более шести лет. Я не могу подарить Франции ребенка, если ты мне не поможешь. Вряд ли это невыполнимая задача. Людовик отошел от нее и, отпив вина, устремил взгляд на реку. Она позволила ему некоторое время постоять в одиночестве и снова приблизилась. – Давай я разомну тебе плечи, – успокаивающе сказала она. – Я вижу, как ты напряжен, и нам давно пора поговорить. Он вздохнул и позволил ей подвести себя к кровати. Она достала из стенной ниши маленький пузырек с ароматическим маслом и велела ему снять тунику и рубашку. Его кожа была бледной и гладкой, прохладной, как мрамор. Медленно поглаживая его обеими руками, она приступила к делу. – Как ты думаешь, новый папа одобрит отмену брака де Вермандуа? – Не знаю, – сказал он, склонившись над сложенными руками. – Он отменил отлучение, но некоторые продолжают настаивать, убеждая его не отступать. Завтра в Сен-Дени состоится встреча с Сугерием и Бернардом Клервоским – на ней и обсудят все самое важное. – А как насчет де ла Шатра и Буржа? Она почувствовала, как он напрягся под ее руками. – Об этом у меня нет никаких новостей. Я дал клятву, и они знают, чего я хочу.