Остановившись, Генрих взглянул на стены аббатства Фонтевро и улыбнулся. – Хорошо, что я вернулся, – сказал он. – Отец часто привозил меня и братьев сюда, чтобы навестить тетю Матильду, а иногда оставлял нас на ее попечение, пока занимался делами. Алиенора развеселилась. – Наверное, монахиням не было от вас покоя? – Нам не разрешали никому мешать – тетя строго за этим следила; но нам потакали дамы из дома Магдалины, которые не приносили обета. – На его лице промелькнула тоска. – Если бы мне захотелось назвать какое-то место домом, то только это. Алиенора задумалась над его словами. Для Генриха это было особое место. Не Руан, не Анже и даже не Ле-Ман, а Фонтевро. И это, должно быть, из-за чувств, которые оно вызывало. Приветствуя Генриха, аббатиса Матильда отбросила все формальности и обняла его со всей нежностью тетки к любимому племяннику. – Сколько лет прошло! – воскликнула она. – Посмотри на себя, взрослый мужчина! – Она повернулась от ухмыляющегося Генриха к Алиеноре и с нежностью обняла ее. – И твоя прекрасная жена. Добро пожаловать, добро пожаловать. А где мой внучатый племянник? Покажите же мне его! Алиенора взяла маленького Гильома у кормилицы и передала его Матильде. – Прямо как его отец в детстве! Какие локоны! Настоящий анжуец. – Она чмокнула ребенка в щеку. – Я надеюсь, что это так, госпожа моя тетушка, – сказал Генрих. – Львы – истинная порода. Аббатиса отвела их в домик для гостей, где им принесли угощение, а затем села перед очагом, чтобы покачать ребенка на коленях. – Итак, – сказала она Генриху, – теперь ты официальный наследник короля Англии. – Бог так распорядился, – ответил Генрих. Матильда подбрасывала Гильома вверх и вниз, и малыш заливался смехом. – Если бы мой муж не утонул, я была бы королевой Англии, а мой сын – наследником престола. – Она поцеловала мягкую щеку своего внучатого племянника. – Матерью я так и не стала, но мои племянники и племянницы дарят мне огромную радость – как и мои труды здесь; и я испытываю удовлетворение, которого не нашла бы нигде в этом мире. Всему в жизни есть причины. Алиенора на мгновение позавидовала жребию Матильды. – Иметь власть и довольство в одно и то же время – это действительно редкость. – Да, но все дается трудом. – Матильда бросила на нее проницательный взгляд. – Когда я приехала в Фонтевро, мое сердце было полно скорби и горечи. Потребовалось много лет молитв и поисков, чтобы открыть в себе радость, а не печаль, и принять случившееся, вместо того чтобы гневаться на блюдо, которое подала мне судьба. Здесь я нашла исцеление и заново открыла для себя радость жизни. Если бы не Фонтевро и Господь, я была бы потеряна для жизни. Во время их пребывания в Фонтевро Алиенора увидела Генриха с совершенно другой стороны. Он по-прежнему был буйным и полным беспокойной энергии, но в церкви обретал терпение, острые углы его характера сглаживались, он обретал спокойствие. Генрих дольше спал по ночам и не спешил вставать по утрам. Духовность Фонтевро была приземленной, практичной, что хорошо подходило к его характеру, и это место с детства было для него тихой гаванью. – Когда мне придет время покинуть этот мир, я хочу упокоиться здесь, – сказал он, идя рука об руку с Алиенорой ранним утром по прохладной, влажной траве кладбища. – Не в Анже или Ле-Мане? – спросила она. Он покачал головой: – Ни в Рединге, ни в Вестминстере. Все эти места будут открыты для меня в ближайшие дни, и я смогу гулять там, когда пожелаю. Но здесь… – Он бросил на нее взгляд, как бы признаваясь в чем-то неприличном, что делало его уязвимым. – Этот уголок я ношу в сердце, как священный фрагмент в реликварии. Даже если я не буду его посещать, я знаю, что он существует – и ждет меня. Горло и грудь Алиеноры сжались. – Это замечательная определенность. – Да, – сказал он, – потому что я могу носить ее с собой и в то же время отложить в сторону и сосредоточиться на текущем деле. «Как практично», – подумала она, отметив про себя, что это соответствовало характеру Генриха. Жить в мире и идти по нему с силой и энергией и хранить в сердце уголок для личного, спокойного отдыха, когда все дела будут завершены. Она чувствовала твердую хватку его руки и холодную траву под ногами – реальность, ткущую ткань памяти, которую она будет хранить, пока ее тоже не положат в могилу, где бы это ни было, – возможно, здесь, рядом с ним. Императрица Матильда взяла на руки своего извивающегося внука. – Ты хорошо поработала, дочь моя, – сказала она. – Прекрасный здоровый мальчик продолжит наш род, и мы надеемся, что со временем родятся и другие. – Если на то будет воля Божья, мадам, – учтиво ответила Алиенора. Из Фонтевро они с Генрихом отправились в Нормандию и провели последние три недели в Руане вместе с императрицей. Алиенора чувствовала напряжение от постоянного проявления вежливости и почтения к свекрови. Императрица давала разумные советы, но Алиенора не всегда соглашалась с ее мнениями и взглядами, и ее часто раздражал покровительственный тон Матильды. Императрица считала, что Алиеноре есть чему поучиться у более старшего и мудрого наставника, и ни на йоту не уклонялась от этой обязанности. Алиенора быстро начала понимать, почему Жоффруа Анжуйский предпочитал жить отдельно от своей жены. Даже по отношению к Генриху, который был ее любимцем, ее первенцем, достигшим всех поставленных перед ним целей, она не была любящей матерью. Даже любимому сыну, по ее мнению, не помешала бы огромная щедрость ее материнской мудрости. – Когда ты станешь королем, не слишком сближайся со своими подданными, – читала она лекцию Генриху, когда они сидели у огня. – Ты должен сохранять достоинство и дистанцию, которая существует между тобой и остальными. Генрих кивнул. Он играл в шахматы со своим рыцарем Манассером Бисетом. – Но мне нужно многое о них узнать. Если король далеко – его можно обмануть или удивить, потому что он невнимателен. – Есть способы узнать, что происходит. Не сближайся ни с кем чересчур – вот что я имею в виду. – Это мудрый совет, мама, – сказал Генрих, не поднимая глаз. – Требуй уважения, и уважение будет оказано. Не позволяй никому из подданных диктовать свою волю. Истинный король такого не позволит. – Она не собиралась менять тему. – Ты должен управлять людьми, а не наоборот. Они как ссорящиеся дети. Раздели их, и ты их покоришь, а потом так и держи разделенными. Много обещай и мало давай. Держи их голодными, как ястребов. Это путь опытного властелина. Не позволяй им разваливаться за твоим столом в грязных сапогах. Алиенора стиснула зубы, чтобы не выдать себя. Ее свекровь потеряла единственный шанс стать королевой именно из-за своей надменности. Она разозлила жителей Лондона и была вынуждена бежать с собственного предкоронационного пира, когда на нее ополчилась толпа. Она была высокомерна и обошлась оскорбительно с мужчинами, которые пришли выразить ей свою преданность, и нажила больше врагов, чем друзей. Стефан, болтливый и легкомысленный, держался за корону девятнадцать лет, и даже теперь бароны не оставили его. До конца своих дней он будет королем Англии. Об этом стоило задуматься. – Мама, будьте уверены, я вспомню о вашем совете, когда буду общаться с английскими баронами, – спокойно сказал Генрих. – Я ценю ваши советы, вам это известно. Императрица окинула его тяжелым, слегка подозрительным взглядом. – Рада слышать, – сказала она. – Ваша мать – дама мудрая и опытная, – сказала Алиенора вечером, когда они с Генрихом уединились, – но права ли она насчет Англии? Она изучала крестик на цепочке, который подарила ей Матильда. Это была вычурная и не слишком красивая вещица, украшенная многочисленными драгоценными камнями разных форм и размеров. Алиенора знала, что Матильда ожидает, что невестка будет его носить. Она очень настаивала на этом, называя Алиенору дочерью, которой у нее никогда не было. – Я всегда прислушиваюсь к советам матери, – ответил Генрих, – но это не значит, что я их принимаю. – Он стоял у стола и при свете только что зажженной свечи изучал полученные ранее письма. – Она часто рассуждает разумно, но с тех пор, как она покинула Англию, прошло шесть лет, и многое изменилось. Кроме того, она понятия не имеет о том, что такое гибкость. Она скорее сломает себя на две части. Алиенора положила крест в шкатулку и закрыла крышку, чтобы не смотреть на него. – Да, у меня сложилось такое впечатление. – Она сохранила нейтральный тон. Алиенора очень уважала свою свекровь, хотя ее терпение истощалось, и она все еще с опаской относилась к реакции Генриха на его мать, потому что не знала, насколько он действительно любящий или поддающийся влиянию сын. – Она боролась все эти годы, и ее связи с Церковью и Германской империей бесценны. – Он бросил на Алиенору проницательный взгляд, словно мог прочитать ее мысли. – Может, я и ее сын, но я сам отвечаю за себя. – Приятно слышать, – спокойно произнесла она. Не ответив, он взял следующую часть корреспонденции, прочитал ее и тут же напрягся и насторожился. – Что случилось? – Ха! Твой бывший муж желает встречи, чтобы решить будущее, установить мир и согласие. Алиенора взяла у него письмо. Составили послание писцы Людовика, но все было так, как сказал Генрих. Людовик желал уладить вопрос с Аквитанией и был готов отказаться от своих притязаний. – Мы просили его об этом с тех пор, как родился Гильом, но он всегда отказывался, – сказала она. – Почему же сейчас согласился? – Он говорит, что хочет посетить Компостелу и поклониться гробнице святого Иакова и желает заключить перемирие, чтобы сделать это. – Похоже на Людовика, – сказал Алиенора, скривившись. – Будь его воля, он бы проводил свои дни, путешествуя между святилищами, изображая короля-паломника. Сугерий умолял и упрашивал его вернуться домой из заморских земель, но он отказывался слушать его, бродя от одной священной гробницы к другой, до тех пор, пока его не заставили. Генрих пожал плечами: – Я уверен, что он получит все, что заслужил своими благочестивыми странствиями, а пока что его одержимость не причиняет нам никакого вреда и даже может принести пользу. Алиенора поджала губы. – Возможно, но лучше быть начеку. При всем своем показном смирении он коварен. – Я тоже, – напомнил Генрих с блеском в глазах. Укрывшись от палящего августовского солнца под полотняным шатром, Генрих встретился с Людовиком в Верноне, на полпути между Парижем и Руаном. Алиенора уже несколько дней чувствовала себя плохо и подозревала, что снова ждет ребенка. Она сказала об этом Генриху вчера, когда они приближались к месту встречи. Он пришел в восторг и исполнился самодовольства. Так он не только еще раз доказывал свою мужественность, но и досаждал французскому сопернику. Однако грудного сына они оставили в Руане с бабушкой. Взять его с собой было бы слишком острым уколом, да и политическая встреча – не место для младенца. Чтобы сгладить неловкость, Алиенора не присутствовала на встрече лицом к лицу, но оставалась рядом, чтобы подписать документы и поставить на них свою печать.