Я ломаю голову, что сказать, и в конце концов просто говорю ему правду: – Мне нужна была радикальная перемена. До этого я всегда делала эммм… неподходящий выбор. – Что дальше? – спрашивает он. – Франция, – уныло отвечаю я, снова переходя в режим Хизер. Мне кажется или он выглядит разочарованным? – Что ты думаешь о Расселе? Почему они пригласили другого шеф-повара, а не тебя? – Я никогда не был шеф-поваром. До Рассела был парень по имени Питер Пирс, а до него – Мик Уильямс. Они никогда долго не задерживаются. Либо их супругам здесь не нравится, либо им самим становится скучно. Рассел доволен, потому что он шеф-повар, но живет в Глазго и может посмотреть на все со стороны. – Блин! Так вот почему его никогда нет. Джеймс смеется: – Рассел нормальный. Он нормальный, правда. – Но по сути, шеф-повар – ты. – Ну, – он застенчиво смотрит на меня, – наверное, да. – Ты хочешь иметь собственный ресторан? – Конечно, но я не хочу оставлять маму одну. Не сейчас, по крайней мере. – Почему? – Просто не могу. – Он заглядывает в корзину и достает контейнер, наполненный свежей клубникой. – Хочешь? – Да! – Я протягиваю руку за пухлой, блестящей ягодой. – Но все уезжают из дома. Это нормально, что бы ни было. К тому же, чувак, тебе тридцать. Тебе не обязательно переезжать в Китай: может, в Эдинбург или еще куда-нибудь? Ты можешь поехать во Францию. Или в Испанию? Разве самый шикарный ресторан в мире не в Испании? Он снова смеется, и мы сидим в молчании еще некоторое время, но я хочу узнать о нем побольше. – Почему ты увлекся готовкой? Джеймс смотрит на небо и чуть наклоняет голову в сторону. – Ну, это захватывающее занятие. Швырять туда-сюда кастрюли и сковородки на оживленной кухне – это самое близкое к рок-н-роллу из того, что мне доступно, – смеется он. – Мне нравится интенсивность обслуживания. Творческий подход к работе с едой. Но самое важное даже не в этом. Все, что лежит на тарелке, от морской соли до чернил кальмара, появилось там не сразу. Чей-то будильник сработал в четыре утра, чтобы поехать на рыбалку. Погода была подходящей. Кто-то другой должен был подготовить идеальную почву, знать, сколько необходимо воды и солнечного света, а также как не допустить переизбытка того и другого. И вот дело доходит до меня. И я беру пучок капусты или морской гребешок, чтобы тоже проявить к ним должное уважение. Он складывает руки на коленях, и я ловлю каждое его слово. – И я могу преобразовать продукт. Взять его идеальное естественное состояние и нагреть, или замариновать, или высушить, понимаешь? А иногда я едва прикасаюсь к нему. Чуть целую его сковородой, приправляю. В таком духе. А потом выкладываю на тарелку. И хотя наши гости – совершенно незнакомые люди, приготовление для них этого блюда – одна из самых интимных вещей в мире. Мне нравится кормить кого-то. И знать все то, что заставило их прийти к нам в ресторан, чтобы съесть местный припущенный маслянистый козлобородник с жаренным на сковороде гребешком с экофермы Бенджи, чтобы как-то отпраздновать жизнь. Помолвку. Годовщину. Роман, – добавляет он, усмехаясь. – Все это – длинная цепочка творчества и страсти. Заботы. Любви, иными словами. – Он чуть ерзает на месте, и мне хочется исчезнуть под этим камнем, потому что я знаю, что будет дальше. – А у тебя как? С вином должно быть то же самое, верно? – Вино… – Я снова гляжу на реку, где еще один лосось выпрыгивает и изворачивается всем телом, запрыгивая выше по течению. Я не уверена, что мне нравится рыбалка. – Как там говорят? Найди то, что ты любишь, и зарабатывай этим на жизнь. А я люблю пить. – Вот все, что у меня получается сказать, и это выходит неискренне, а я хотела бы найти способ ответить ему честно. – Да ладно. Вино такое… сложное, и есть много нюансов. Я считаю, что нужно быть настоящим спецом, чтобы разбираться в этом. – Мне очень понравился фильм «На обочине»[24], – говорю я, когда солнце выглядывает из-за дерева и освещает лицо Джеймса. Он выглядит таким непринужденным и красивым. У него не модельная внешность, но он красив по-другому. Спокойный, задумчивый, мужественный. – Да ты сидишь у себя в комнате между сменами, готовясь к открытию. Мы все заметили, как усердно ты работаешь! Это говорит о преданности и страсти. Желание избежать катастрофы – отличный мотиватор. – Ну, я хочу сделать все достойно, – честно признаюсь я, а затем быстро переключаю разговор на него. – Но вот готовка… Правда, я бы хотела уметь готовить. Каждый раз, когда я готовлю, я стрессую и все порчу. Даже тосты. Меня бесит, что готовка тебя контролирует: «Черт, это горит» или «Черт, это раскалывается». Она не подчиняется моему расписанию. Если я захочу пописать, или отвлекусь на текстовое сообщение, или еще что-нибудь, все будет испорчено. В общем, что бы я ни делала, все превращается в заварной крем. – Ну, вообще-то, – говорит он, улыбаясь, – это уже само по себе достижение. – Ха! – отвечаю я. – Приготовить идеальный заварной крем сложно, – произносит он серьезно, наклоняясь вперед. – Его нельзя торопить. Он готов, когда готов. – Ну, это, наверное, тот девиз, который нужен мне по жизни. Я еще ни к чему не готова. Честно говоря, не знаю, буду ли готова когда-нибудь. Ты знаешь, что согласно некоторым исследованиям, самкам больших белых акул требуется тридцать три года, чтобы достичь зрелости? А это почти половина их жизни. Еще один лосось выпрыгивает, и я чувствую, как он словно насмехается надо мной исключительной решимостью сделать свое единственное дело. Своим простым биологическим стремлением. Интересно, является ли кулинария Джеймса биологическим стремлением? А страсть Хизер к вину заложена у нее в ДНК? Может, мне просто нужно найти мое биологическое стремление? – Я могу показать тебе основы кулинарии, – предлагает он, – если ты хочешь научиться готовить. – О, нет. – Я отмахиваюсь от него, смеясь над нелепостью предложения. – Мне будет приятно. – О, спасибо, но у меня и так достаточно забот. Я смеюсь и смотрю на Джеймса, и в этот момент он тянется ко мне и заправляет прядь волос мне за ухо. Это так неожиданно и так интимно, что я удивленно отшатываюсь. – Прости. – Все в порядке, – бормочу я и неудержимо краснею. – У тебя от природы более темные волосы? – Да, они крашеные. – Я чувствую смущение. – Очень красивые. Я делаю глубокий вдох. Притяжение настолько сильное, что кажется непреодолимым. Это опасно. – Джеймс… – Мне нужно назвать вещи своими именами. – Слушай, ты такой милый. И в какой-то версии моей жизни в стиле «Кантрифайл»[25] ты был бы вполне в моем вкусе. Пока что все признаки указывают на то, что ты не чокнутый. То есть я уверена, что, как и у большинства парней, у тебя есть какие-то странности – и я не осуждаю: они есть у всех. И я на девяносто девять процентов уверена, что у тебя Эдипов комплекс. И меня определенно тянет к тебе. Просто… – Какой в этом смысл, если ты уедешь? Нам не нужно сейчас об этом думать, – говорит он, смеясь. Некоторое время мы сидим молча, и я стараюсь не позволить реву реки заглушить мои чувства. Какая-то часть меня не доверяет ему. Этот глубокий, постоянно присутствующий голос говорит мне, что если он заинтересован во мне, то с ним должно быть что-то не так. Но я не могу и отказать себе в удовольствии быть рядом. Я протягиваю руку через одеяло и нащупываю его ладонь. Я не смотрю на Джеймса, но краем глаза вижу, что он тоже не смотрит на меня. Его рука теплее моей, так как он держал чай, и он, должно быть, тоже это чувствует, потому что вынимает свою ладонь из-под моей и кладет сверху, а затем обхватывает мои пальцы. Я чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать. Это так невероятно мило! Но тут в моей голове проносится видение Хизер, и я издаю тихий стон. – Что такое? – спрашивает он, когда я вынимаю свою руку из-под его ладони. Если этот парень действительно такой замечательный, каким кажется, я не могу его обманывать. Он думает, что я Хизер, и мне нужно найти способ обозначить дистанцию между нами. – Я вроде как встречаюсь кое с кем, – выпаливаю я. Джеймс выглядит так, словно сгорает со стыда, и вытирает руки о брюки, словно чтобы убрать следы нашего соприкосновения: – Черт, я… – Твоя мама его встречала, – говорю я, глядя на реку, чтобы не видеть его лица. – О, точно. Она упомянула, что ты была с кем-то в тот вечер, но она подумала, что ты… – Тут его голос прерывается. – Между нами все непросто, – пытаюсь я объяснить, – но мне следовало упомянуть об этом раньше. – У меня сжимается горло, и губы дрожат, выдавая мои чувства, но я стискиваю зубы и пытаюсь продолжать: – Я думала, это дружеское приглашение, иначе я бы сказала раньше… Я умолкаю. Это так некрасиво. Я точно знала, что делала. – Черт, мне так стыдно, – смущается он. – Нет, нет, не надо, – быстро произношу я. – У нас все непонятно. Как объяснить? Например, я не знакома с его родителями или что-то в этом роде. Я не знаю, к чему это приведет, но мне кажется, что я должна была тебе сказать. – Конечно. – Он улыбается, но улыбка натянутая. – Ну что, займемся рыбалкой? В конце концов, для этого мы сюда и приехали. После минутного колебания Джеймс встает, а затем протягивает руку, чтобы помочь мне подняться. С одним лососем в багажнике и кровавой полосой у меня на виске мы возвращаемся в коттедж. Мне не понравилась рыбалка. Эти красивые рыбки выныривают из воды только для того, чтобы их вытащили и положили в рыбный пирог. Тем не менее Джеймс вроде бы получал от этого удовольствие, и я могла понять, что для такого человека, как он, это было связано с близостью к земле. После моего неловкого откровения о парне он наконец снова расслабился, и я с удовольствием наблюдала за ним. – Ты готова к открытию ресторана? – спрашивает он. – Мне нужно усердно позаниматься и еще немного изучить карту вин, а потом, надеюсь, я буду готова. – По мне, так это очень похоже на страсть, – улыбается он. Больше похоже на выживание. – Спасибо за сегодняшний день. Мне понравилось. – Нет, не понравилось, – смеется он. – Еще как понравилось, – не соглашаюсь я, мечтая признаться, что понравилось из-за него. – Помнишь, я говорил тебе, что когда-то работал на Скае? – Да.