– О, я уверена, что Рассел не думает, что это его вина, и она действительно не его. Это наша общая вина. Моя вина в том, что я не сказала честно, что думаю. «Лох-Дорн» не предназначен для вот этого. – Она машет рукой в сторону свежей покраски и шикарных интерьеров. Но он не принадлежит мне, – говорит она с улыбкой. – Он принадлежит мистеру Макдональду. – А ты не можешь его купить? Она грустно смеется: – О боже, нет. Я одинокая женщина с ограниченными средствами, как сказала бы Джейн Остин. – Зато какие у тебя прекрасные культурные ориентиры. – Я пытаюсь ее рассмешить. – У каждого свое место в жизни, к лучшему это или худшему. Я сделала все что могла. – Она смотрит на меня сквозь очки, как банковский служащий, который изучает лицо человека, когда получает его удостоверение личности. – А ты не можешь тоже сходить к мистеру Макдональду и рассказать ему о своем видении ситуации? Придать этому месту более аутентичный вид не займет много времени. Мы просто уберем эти ужасные картины и некоторые самые нелепые вычурные вещи, например, книжную инсталляцию и серебряную голову оленя над камином. О, боже, и эти нелепые подложки из выброшенной на берег древесины. Господи, они такие дурацкие! Люди не хотят лезть на дерево, чтобы добраться до радужного салата. Мой голос дрожит, когда я осознаю, насколько эмоционально привязалась к этому месту. Я хмурюсь, глядя в землю. – До мероприятия Винного общества осталось меньше месяца. Если мы сможем продержаться до этого времени, есть шанс, что судьба повернется к нам лицом. Я киваю, чувствуя утомительное давление, когда вспоминаю все приготовления, которые мне нужно сделать к этому событию. И тут я ощущаю, как у меня в кармане вибрирует телефон. Я неуклюже вытаскиваю его, и он с грохотом падает экраном вверх. Я бросаюсь поднимать его с пола. Это Хизер. – Извини, мне нужно ответить. – Иди, иди, – кивает Ирен. Я стараюсь не обращать внимания на узел, который затягивается у меня в животе, и отвечаю на звонок. – Привет. – Птичка, ты можешь говорить? – Конечно, – говорю я. Мои поиски Джеймса подождут. Я покидаю хаос ресторана и направляюсь к коттеджу. – Мне кажется, я совершила огромную ошибку, Птичка, – признается Хизер. – О нет. Что такое? – спрашиваю я. Солнце выглядывает из-за туч, и день внезапно заливается светом. Я хочу спуститься к озеру и собраться с силами в этой чудесной тишине и с таким видом перед глазами. – Что случилось? – Так много всего случилось. Я вздыхаю. Мне придется вытягивать информацию постепенно. – Так, дай мне две секунды, мне нужно переобуться. – Хорошо, – кротко говорит она. – Ты где? – Только что вернулась домой. Я открываю дверь и бегу вверх по лестнице в спальню Джеймса, дверь которой широко распахнута. Его униформа разбросана на кровати, а не в комнате для персонала, где она должна быть. Он ушел в спешке. Я кидаюсь обратно вниз, хватаю кроссовки, стаскиваю свои дурацкие рабочие туфли на каблуках и направляюсь вниз через огород к тропинке, ведущей к озеру. – Рассказывай, – требую я, как только оказываюсь за пределом слышимости коттеджей. – Ну. Боже, я не знаю, с чего начать. – Ты в порядке? – Не совсем. – Как… дела с Кристианом? – Ну… По правде говоря, мы стали часто ссориться. – Должно быть, тебя напрягает, что он все еще прячет тебя и не рассказал все своей девушке. До сих пор. Птичка, сохраняй спокойствие. – Да, – подтверждает она. – Именно так. Он ее не бросил, а прошло уже сколько? Уже больше двух месяцев. Почти три. Черт! Она действительно злится. – Как думаешь, он когда-нибудь бросит ее? – Кто знает? – бормочет она, как будто уже сто раз прокручивала этот разговор в своей голове. – И, честно говоря, я и не хочу, чтобы он ее бросал. Я хочу вернуться домой. Вот оно. – Я не люблю его. И не уверена, что когда-либо любила. Я явно понятия не имею, что это такое, иначе я бы не ошибалась столько раз в попытке ее найти. – Она делает паузу, и у нее перехватывает дыхание. – Он оказался не очень честным человеком, – шепчет она. – Как думаешь, он вообще собирался бросать свою девушку? – Не знаю. Вначале, возможно, да, но потом начались отговорки. У нее была небольшая операция. А потом заболела ее мама. В конце концов, все это стало казаться обычным враньем. – Тьфу! Он полное дерьмо. – Ну. Да. – Это здорово, что ты так легко влюбляешься, Хизер. Это хорошо, – продолжаю я мягко. – Лучше, чем быть вообще неспособной на это. – Я бы хотела быть более сдержанной, как ты, – вздыхает она. – В любом случае я возвращаюсь домой. – Правда? И что ты будешь делать? – резко спрашиваю я. – Я имею в виду, сколько времени осталось до поездки в Париж? Ты вернешься к себе в квартиру? Мне кажется или ты ее сдала? – Ну, я могу это исправить, – вздыхает она. – Просто чувствую себя униженной. – Не стоит. – Я пробираюсь сквозь длинную траву и выхожу на тропинку у ручья. – Слушай, если меня будет плохо слышно в ближайшие несколько минут, я перезвоню тебе – здесь плохое покрытие. – В Тутинге? – Нет-нет – я сейчас в другом месте, – произношу я, карабкаясь. – Что ты делаешь? – Гуляю. – Что? – Меня плохо слышно? – Возможно. Мне послышалось, что ты гуляешь. – Так и есть. – Что? – Прости, я пропадаю, Хизер? – Нет! – кричит она. – Я просто умираю от шока! Я не могу удержаться от хохота: – О да, я знаю. Это лето меня преобразило. – Скорее бы все услышать. Не в том ли самом шеф-поваре дело? – Хм, – говорю я и в миллионный раз думаю о Джеймсе и неизбежном конце нашего романа. И в этот момент, разговаривая со своей лучшей подругой, которой я лгу уже несколько недель, я понимаю, что я в одном всхлипе от того, чтобы все вырвалось наружу. – Я не могу говорить об этом сейчас. Но когда-то мне придется рассказать тебе, что произошло. – Чувствую, как слезы наворачиваются на глаза. – Боже, Птичка, я тут треплюсь и треплюсь, а ты ведь расстроена! Что случилось? Что сделал шеф-повар? Но я останавливаюсь, сглатываю и сосредотачиваюсь на своей подруге: – Ничего. Дело не в нем. Это моя вина, но все наладится. Как-то наладится. – Ты уверена, что с тобой все хорошо? – Я в полном порядке. Мне никогда не было лучше. В этом-то и проблема. – Ты можешь сказать мне все. Все что угодно! – мягко предлагает она. – Мы семья, помни. – Семья, – повторяю я, и на мгновение в трубке становится тихо.