– Я люблю… – Я провожу пальцами по почти пустому бокалу «Розе». – Я люблю чувствовать свою принадлежность. Только что, блин, это вообще значит? – К мужчине? – Нет. Нет. – Я качаю головой. – К семье? – Да, наверное, если только речь не о моей родной семье. – Возможно, вам нужно найти место, где вы могли бы пустить корни в землю? Немного воды, немного солнечного света, немного времени и пространства? Как виноградная лоза? Даже у идеального винограда нет шансов, если не уделить время выращиванию, уходу и любви. – Сомневаюсь, – говорю я, чувствуя, как кружится голова, и внезапно мне хочется уйти. Я допиваю остаток бокала. – Почему? – Она тоже делая глоток «Розе». Мои мысли возвращаются к озеру, к темным облакам над головой, к ветру, свистящему над серой водой. Я иду обратно через лес, вдоль реки. Прохожу мимо маленькой конюшни, где Бретт чистит лошадей, и направляюсь к коттеджам. Билл и Джеймс готовят кофе на кухне. Я поднимаюсь по выложенной галькой дорожке к главному дому и вижу Ирен, стоящую в дверях, одетую во что-то яркое и роскошное. Внутри Рокси ходит туда-сюда по ресторану, а на кухне Анис стоит у стойки и отдает распоряжения двум поварам-новичкам. И тут я думаю о Хизер, и вижу ее там. Как она стоит в дверях и чуть улыбается с бутылкой вина в одной руке и двумя бокалами в другой. – Эй? Вы тут? – О, простите, я была в своем собственном маленьком мирке, – говорю я, повторяя эти слова про себя. Мой собственный маленький мирок. Я хочу поговорить с Хизер. – Кто-то однажды спросил меня: если бы я могла делать все что угодно, что бы это было? – продолжаю я, – и я всегда отвечала: нихрена, но чтобы платили. – А сейчас? – Ну… – я произношу эти слова у себя в голове – слова, за которые я бы распяла Хизер, которые я посчитала бы противоречащими моим феминистским идеалам, которые я раньше считала слабостью. – Я хочу принадлежать кому-то. Быть любимой. Она с приподнятыми бровями и легким кивком головы одаривает меня знающей улыбкой. Несколько месяцев назад я бы сочла ее снисходительной. Но сейчас в ней чувствуется тепло и одобрение. Как будто я наконец-то ответила правильно. – Спасибо, что выслушали, – говорю я, понимая, что эта бедная женщина всего лишь хотела продать бутылку вина, а не провести сеанс психотерапии самой проблемной женщине в Лондоне. – Вы уверены, что хотите уйти? – спрашивает она, протягивая вино, чтобы предложить еще. – Мне нужно позвонить, – объясняю я. Я импульсивно обнимаю женщину, имени которой не знаю, и выхожу из магазина в подпитии. Нахожу скамейку у вокзала и снова пытаюсь дозвониться до Хизер. И снова она не берет трубку. Я захожу в станцию метро «Энджел», не совсем понимая, куда мне деваться дальше, но как только я ступаю на спускающийся эскалатор, звонит телефон, и это Хизер. Я поворачиваюсь и начинаю бежать обратно вверх по эскалатору, нащупывая кнопку «принять вызов». – Хизер! – говорю я, отбиваясь от входящих пассажиров своей огромной сумкой. – Извините! Извините меня, – говорю я, полностью сосредоточившись на том, чтобы подняться по лестнице. – Что ты делаешь? – спрашивает Хизер. – Пытаюсь подняться по эскалатору! Чертова станция «Энджел»! Длинный гребаный эскалатор![32] – кричу я, наконец добираясь до верха и чуть не спотыкаясь. Я бросаюсь к подоконнику у турникетов и бросаю свою сумку на землю. – Я выбралась. Я здесь. Слушаю тебя, – говорю я, задыхаясь. – Привет, Птичка, – говорит она мягким, чтобы не сказать дружелюбным, тоном. – Я рада, что ты позвонила. Пришло время поговорить. Куда ты едешь? – Я собиралась… Бог знает куда. Домой, наверное. – В Плимут? – Да. Может быть. – Я возвращаюсь в Лондон сегодня днем и подумала, что мы могли бы встретиться и поговорить. – Ты уехала из «Лох-Дорна»? – Я все объясню, когда приеду. Не хочу вдаваться в это сейчас. – Все в порядке? О, Хизер, ты когда-нибудь простишь меня? – Прошло всего три дня. – Хорошо, – тихо произношу я, чувствуя слабую надежду. – Увидимся у тебя дома. Во сколько? – Ты сможешь приехать завтра около полудня? – Да. Конечно. – Верни мою щетку для волос, – отрезала она. – И больше не ври. – Не буду, – тихо обещаю я. Я хочу спросить об Ирен и Джеймсе, о Рокси и Билле, но боюсь. Все мое внимание сейчас должно быть сосредоточено на Хизер и на смягчении ущерба, который я нанесла. Она отключается, и впервые за неделю я чувствую себя немного легче. Я опускаю взгляд на свою сумку, закидываю ее обратно на плечо и отправляюсь в хостел на еще одну ночь. Глава 41 Ноябрь Я смотрю на запрос в друзья от Рокси в соцсетях. На фото она в розовом бикини и полотенце стоит с раскинутыми руками на берегу Лох-Дорна, и у нее на лице широкая улыбка. Запрос висит уже несколько дней, но я слишком нервничала, чтобы его принять. Стоит ноябрь, в Лондоне холодный ветер, но я сижу в маленькой квартирке Хизер, которая в моем распоряжении на ближайшую неделю, пока я не уеду. Я заказала в Uber Eats пиццу и шесть банок какого-то пива и планирую небольшую вечеринку для себя любимой в гостиной с дрянным фильмом. Знаю, знаю, но это пицца на закваске и местное крафтовое пиво. Дом кажется чужим без вещей Хизер, но воспоминания остались, а тепло и любовь, которые я испытываю к ней, сильнее, чем когда-либо. – Мне очень жаль, – сказала я Хизер в тот день у нее дома. – Я не могу притворяться, что не знала, что делала. Я знала. Я знала, что рискую твоей репутацией, даже до того как узнала о ремонте в отеле. Просто ставки становились все выше. Мне казалось, что выхода нет, кроме как попытаться стать достаточно хорошей версией тебя, чтобы никто не пострадал. Но это не оправдание. В конце концов я приняла решение использовать тебя. Твою тяжелую работу. Твое усердие. Прокатиться на волне твоего успеха. Это был ужасный поступок. – Я понимаю, как это произошло, – сказала Хизер. – Я понимаю, как ты уговаривала себя, что все будет хорошо. И я понимаю, как моя уклончивость в отношении работы и причин, по которым я собралась, а потом не поехала в Шотландию, способствовала путанице. – Не бери на себя ответственность. От этого я чувствую себя еще хуже, – нахмурилась я. – Это было чертовски глупо. – Это правда. – Она покачала головой. Но тон у нее смягчился. Она больше не злилась. Возможно, была разочарована. – Ну, чего я добилась, так это наконец-то познакомилась с семьей. – Ты уже все выяснила? – О да, – кивнула она. – И это тяжело принять. Я до сих пор не уверена, что полностью верю рассказу Ирен. Из него можно сделать вывод, что мой отец был, ну, подонком… – Не по отношению к тебе, – прервала ее я. – Ирен сказала, что у нее был роман с папой. Всего на пару ночей, когда они с мамой только начинали встречаться. Меня тогда еще не было. – Боже, я просто не могу представить себе Ирен… – Она сказала, что это была ошибка, но она об этом не жалеет, потому что так у нее появился Джеймс. – Но как твоя мама не… – Послушай, Птичка, ради бога, и я все объясню. Я показала жестом, что мой рот закрыт на замок. – Папа с Ирен работали вместе в одном ресторане в Эдинбурге. Так он и познакомился с мамой. Мама была медсестрой, так что они все работали по сменам, и у папы с Ирен была пара ночей, когда… ну, ты же знаешь, как бывает в отелях: работа допоздна, выпивка, все такое. Люди становятся близки. Ирен пожалела об этом и хотела признаться моей маме. – Боже, только представь, – сказала я. – Твоей маме, наверное, было так больно. – Было бы, но в конце концов Ирен так и не смогла рассказать ей. Папа настаивал на том, что это его прерогатива. Ирен не знает, что именно он сказал, только вот мама больше никогда с ней не разговаривала. Не ответила ни на один звонок. Полное молчание. А потом они резко переехали в Лондон. Мой папа дал понять, что не хочет ничего о ней знать. И Ирен уехала на западное побережье. – Значит, твои родители сбегают в Лондон, а Ирен… беременна? – Именно. Она устраивается на работу в «Лох-Дорн», и хозяева заботятся о ней. Селят ее в собственном коттедже. Помогают ей встать на ноги. Ей было всего двадцать пять или около того. – Но почему она не рассказала твоему отцу о Джеймсе? – Сначала ей было стыдно. Это бы уничтожило ее сестру. Последний гвоздь в крышку гроба. Но потом, когда Ирен наконец набралась смелости, мама уже умерла. – О Боже, это так трагично, – сказала я, переживая за Ирен. – Ирен была осторожна в выражениях, чтобы не ранить чувства Джеймса, я полагаю, но она сказала, что папа дал понять, что не хочет знать Джеймса, и на этом все закончилось. – Черт! Бедная Ирен. Бедный Джеймс. – Мой отец оказался хуже твоего, – сказала Хизер, пытаясь отшутиться. – Может быть, он не хотел, чтобы ты перестала его уважать. Ты была для него светом в окошке, – предположила я.